Я быстро сворачиваю влево и подхожу к ней сбоку. Мне навстречу бежит Бенгт-младший. Он приветствует меня. Он счастлив. Его длинный язык охватывает мое запястье как браслет.
ДОТТИ
Отьебись, Бенгт!
Дотти отталкивает пса. Откуда-то из дома доносится пронзительный крик попугая.
ПОПУГАЙ
Эй, еби ее!
Собака, сверкнув яйцами, скрывается в кустах.
ВНУТРИ. КУХНЯ В ДОМЕ РАГНАРССОНОВ. ДЕНЬ
Дотти подает кофе, сурово глядя на меня.
ДОТТИ
(мне в лицо, сердито)
Почему ты мне не ответил, когда я звала тебя первый раз?
Я
Я не слышал.
ДОТТИ
(поворачиваясь ко мне спиной)
Лжец!
Дотти подливает себе в кофе ликеру.
Я
Как там Кай?
ДОТТИ
Его выпустят под залог на следующей неделе.
Она быстро вращается на табуретке. Смотрит мне в глаза. Потом лезет в карман и достает оттуда пятку[45]. Трясет рукой.
Я
(пожимая плечами)
Это пятка, Дотти.
В дверях появляется Бенгт-младший. Он готовится к прыжку.
ДОТТИ
Ну так докури ее.
Дотти тычет мне пяткой[46] в грудь, оставляя черный след на моем белом свитере — свитере, который связала мама к Рождеству. Я беру у нее косяк, раскуриваю, вдыхаю дым и ощущаю во рту его вкус.
Я
(передавая ей пятку)
Вкус как у пластилина[47].
МОЙ ВЗГЛЯД
Дотти и все вокруг теряют резкость, как если бы линзу объектива камеры намазали вазелином. Дотти что-то говорит, но звуков не слышно.
ВНУТРИ. СПАЛЬНЯ В ДОМЕ РАГНАРССОНОВ
Мое лицо крупным планом
Видно, что я накурен.
КАМЕРА ОТЪЕЗЖАЕТ
Я лежу на кровати Рагнарссонов, привязанный за запястья и лодыжки к ее столбикам.
Дотти сидит у зеркала, расчесывая волосы. Рядом с ней ее косметичка.
Я
(слабым голосом)
Дотти!
Поворачиваю голову в другую сторону.
МОЙ ВЗГЛЯД
Я смотрю в восточное окно спальни Рагнарссонов и вижу окно спальни моей матери. Мать сидит на краю кровати. Перед ней стоит Карл. Он без штанов. Мать сосет член Карла.
Я поворачиваю голову обратно.
МОЙ ВЗГЛЯД
Вместо Дотти перед трюмо сидит Кай. Он встает и идет ко мне, вытаскивая из области промежности пистолет.
Кай хватает меня за волосы, поднимает мою голову и приставляет дуло пистолета к затылку. Стреляет.
МОЙ ВЗГЛЯД
Я поднимаюсь к потолку, который разлетается в щепки. Над ним голубое небо. Я продолжаю подниматься вверх. Смотрю вниз и вижу свой дом, который с такой высоты имеет размер пистолетной пули. Я вижу дома соседей, парк, а затем и весь город. Слышу громкий хлопок и понимаю, что это, несомненно, звук выстрела, который отправил меня на небо.
ВНУТРИ. МОЯ КОМНАТА В ЦОКОЛЕ
Я просыпаюсь и сажусь на кровать.
— Когда вы видели этот сон еще раз?
— Еще раз? Что вы имеете в виду? Разве я говорил вам, что видел его не один раз?
— Фигура речи. Так когда вы видели этот сон?
— Я действительно видел этот сон трижды — три ночи подряд. Первый раз — в ночь после моей встречи с Флинном у Робина.
— Видели ли вы этот сон хоть раз после этих трех ночей?
— Нет, больше ни разу.
— Есть ли у вас предположения, что он может значить?
— Нет, а у вас?
Итак, в первую субботу нового года я сидел в квартире Робина в ожидании Флинна. Робин на кухне пытался заварить чай. Я поднял лежащий на столе старый номер «Марокканских мальчиков» и громко хлопнул им об стол, желая привлечь внимание Робина. Но он не реагировал. Слишком занят, блядь! Заебал.
— Робин! — позвал я. — Где твое банджо?
— Моя любимая песня, — крикнул он в ответ, — это «Heart of Glass».
Я повторил свой вопрос.
Он опять не расслышал.
— Флинна? — переспросил он. — Все равно. Та же запись.
Робин нетвердо держался на ногах. Он поставил мою чашку с чаем на столик и налил в чай сливок.
— Я думал, ты терпеть не можешь диско, — сказал я.
Он посмотрел на меня уничтожающим взглядом.
— «Blondie» — это не диско, — ответил он, подавая мне чашку. — Это «новая волна». Большая разница.
Я отхлебнул, глядя на его подергивающееся лицо. В последнее время он принимал так много кокаина, что превратился просто в развалину. Я спросил его об этом, и вот что он рассказал мне.
— Это называется паралич Белла. Нервное расстройство. Флинн говорит, что это из-за неправильного питания, но я знаю, что это от кокаина.
Случилось вот что. Флинн договорился о сделке между мной и двумя чуваками, их обоих зовут Майками. Это был вечер перед Новым годом. Я ждал их в офисе у Макса. Чуваки прибыли, и мы произвели обмен: унцию[48] нераспакованного перуанского снега за две тысячи баксов. Я пересчитал деньги. Все в порядке. Я уже повернулся и собрался уходить, как один из Майков дружеским якобы движением схватил меня за плечо и предложил сделать с ними пару-другую дорожек. Я ответил, что мне было бы несолидно нюхать, пока я на работе, и уж тем более в офисе у Макса. Домашние правила. И что еще важнее, Флинновы правила. Но тогда другой Майк сказал, что все нормально — он уже получил разрешение.
Они насыпали дорожек двадцать. Дали мне банкноту и пригласили к столу. Я вынюхал по дорожке каждой ноздрей и собрался уходить. Но они уговорили меня принять еще. И так я сделал все двадцать дорожек. Конечно, меня развезло. Сердце билось со скоростью сто миль в минуту. Потом они стали меня пугать. «Ты только подумай, на что это похоже, — говорили они. — Засунуть целую унцию кокса себе в жопу!» Или: «Послушай, один чувак натер себе кокаином хуй. Его хуй втянулся, и врачи ничего не могли сделать». По-настоящему стремные вещи. В конце концов пришел Макс, и я отправился домой. Но я был настолько заебан всем этим, что провел остаток ночи над толчком. А часа в четыре утра нарисовался Флинн, в страшной ярости, что я не продал ничего из того, что мне передала Таня. Я пытался объяснить ему, что случилось, но он ударил меня. Хлоп! Прямо по щеке. После этого у меня начался этот проклятый паралич. Я знаю, это не его вина — это все кокс, так ведь? Но как бы то ни было, я решил с этих пор завязать с коксом и вернуться к продаже гашиша и съемкам фильмов. Собираюсь сегодня сказать об этом Флинну.
Робин встал, подошел к проигрывателю и опустил иглу. Первый аккорд «Джипстера». Послышался звук открываемой ключом двери. Флинн. Робин весь сжался от страха и тенью прошмыгнул в спальню. Флинн возник на пороге комнаты, свирепо глядя перед собой. Он подошел к проигрывателю и убавил громкость. Не поднял иглу, а просто убавил громкость. Голос Болана превратился в шепот — звук от трения алмаза о винил без усиления.
Флинн, смеясь, сел и положил одну руку справа от меня, другую слева.
— У меня большие планы для нас — тебя и меня, — сказал он.
— Давай поговорим, — ответил я, отстраняясь от него.
— Мы будем много заниматься этим в ближайшем будущем, — пообещал Флинн.
— Я так не думаю, — ответил я.
— А я думаю, — возразил он, улыбаясь, как будто будущее проходило сейчас перед его глазами.
— Не знаю, — отвечал я, глядя в сторону.
— Почему вы не встали и не ушли?
— Это было не так просто. Флинн очень умен.
— Но к тому времени у вас, должно быть, уже созрел план побега.
— Как я сказал, это было не так легко.
У Флина был с собой портфель. В портфеле — бизнес-план. Это была папка с большим количеством разных страниц: бюджет, данные статистических исследований, фотографии и т. д. Флинн очень серьезно относился ко всему этому материалу. Он проделал большую домашнюю работу. Это выглядело страшновато — его папки с материалами. Еще более стремно было то, что он хотел, чтобы я принял во всем этом участие, чтобы я был его директором на дому. Он повторил это несколько раз: «директор на дому». Когда я спросил его о группе, он ухмыльнулся:
— Группы не работают.
Я слушал его около двух часов. Флинн говорил о времени, когда я закончу школу. К тому времени он рассчитывал настолько поставить наш бизнес на ноги, что мы с ним могли переехать в Лос-Анджелес на постоянную работу.
— Индустрия — в Лос-Анджелесе, — сказал он. — Я уже присмотрел место под офис. Хорошее место. Марина-дель-Рей. — И он показал мне страницу с фотографиями, вырезанными из туристического справочника.
Но у меня были свои собственные ассоциации с этим местом. Я вспомнил кассету моей матери — «История одной семьи — до настоящего времени». Некоторые кадры на этой пленке были сняты в Марина-дель-Рей. Начиналось все с того, как мой отец чистит рыбу. Он демонстрирует рыбину перед камерой, вертя ею и делая при этом безумное лицо. Потом он поворачивается в сторону, поднимает рыбину над головой, затем опускает ее и делал вид, что собирается ее проглотить. Потом он вновь поворачивается к камере и что-то говорит. Камера слегка трясется. Потом он тычет рыбиной прямо в объектив. На миг все становится серым, пока наконец серая муть не сменяется пальмами на фоне ослепительно голубого калифорнийского неба.
