— Чего-чего?
— Это песня такая была. У группы «Ноль». «Если б из задницы сыпались деньги, я бы ездил на такси без штанов…»
— Не, я такое не слушаю. Я больше старый рок, классику жанра. Ладно, бай-бай.
* * *
Поезд метро тормозит. За окнами — сумрачные своды станции. Двери открываются. Две тетки втаскивают тележку с привязанными к ней баулами.
В кармане звонит мобильник. Я достаю его, жму на «ответ».
— Алло.
— Привет, это Клык. Ты сейчас где?
— На Павелецкой, еду домой.
— Может, забьемся — выпьем по пиву, пообщаемся?
— Как-то неохота сегодня…
— Ладно, не гони… Что ты как не знаю кто?
— Хорошо, где?
— Хотя бы у моего подъезда. На лавочке. Погода, вроде, нормальная…
— Во сколько?
— А ты когда подъезжаешь?
— Через полчаса.
— И нормально. Я, по ходу, пиво возьму — насчет этого будь спок.
Клык сидит на лавке у подъезда. У его ног, на заплеванном асфальте, стоят четыре бутылки «Балтики-тройки». Одну он уже почти выпил.
Мы жмем руки. У Клыка под глазами — желтеющие синяки.
— Ну, че у тебя происходит? — спрашивает Клык. Он открывает зажигалкой вторую бутылку.
— Так, ничего такого. А с кем это ты воевал? После матча, с гостевыми фанатами?
— Не, после матчей трабла давно уже не было. Это я со своей. Пиздимся постоянно. Сначала я ей по щщам настучал, потом она мне…
— Кулаками?
— Она — да, а я ладошками. Если б я ей кулаками — ей бы уже сипец был.
— А из-за чего?
— Просто так. Не помню уже. Ладно, давай, приступай.
Клык дает мне бутылку. Мы чокаемся, я отпиваю.
— Группу собрал?
— Почти что. Завтра стрелка в метро — и идем потом репетировать.
— А сам ты играть научился?
— Более или менее. Для панка сойдет.
— Ладно, приду на концерт, когда будет — надо послушать, что ты ваяешь.
Из подъезда выходит мужик — лет тридцать, в сером костюме. Клык поднимается, они жмут руки.
— Ну что, классно мы сделали «Рубин»?
— Еще бы. «Спартак» — чемпион! «Паровозы» и «кони» сосут!
— Это правильно!
Мужик достает из кармана ключи, подходит к большому серебристому «мерседесу», садится. «Мерседес» отъезжает.
Я спрашиваю у Клыка:
— Кто такой?
— Симченко. Раньше здесь жил. Теперь мамашу навещает. Тоже фанатовец «Спартака» — может, лет двадцать уже. На выезды ездит. Только за границу, конечно.
— А ты еще ездишь?
— За границу? Ты че, охуел? Когда это я ездил за границу?
— Нет, вообще…
— Очень редко. Только в Раму и в Питер. Неинтересно сейчас, мало экшена, трабл редко бывает. Если пара кентов в щщи получат, разве это трабл?
— А помнишь, как я с тобой в Питер поехал классе в десятом?
— Помню, ясный пень, помню. Я тогда еще был пацан. Это сейчас уже типа олдовый, а тогда…
У подъезда тормозит «мицубиси», выпрыгивает девушка в белых штанах. «Мицубиси» срывается с места. Девушка глядит на Клыка. Он улыбается.
— Ах, что за люди — и без охраны…
Я узнаю ее — училась когда-то в «б»-классе. Давно уже ее не видел. Даже не помню, как зовут.
Она целует Клыка в щеку. Клык говорит:
— Хоть бы когда-нибудь позвонила…
— Позвоню обязательно, времени нет совершенно. Учеба, работа…
Она набирает код домофона, дверь пищит, открывается.
Клык спрашивает:
— Ты ее помнишь?
— Помню. А где она учится?
— Возьми и спроси. Мне по барабану.
* * *
Двери лифта раздвигаются. Я выхожу, спускаюсь к почтовым ящикам, заглядываю в наш. Там только всякий «спам» — рекламные газеты и листовки. Я вытаскиваю их, швыряю в картонную коробку под ящиками. Ее ставит баба Люда с десятого этажа. Она сдает этот мусор за деньги.
Жму на кнопку, открываю железную дверь, выхожу из подъезда. На раскладном стуле сидит тетка с первого этажа — как зовут ее, я не помню. У нее длинные седые волосы и усики над верхней губой. Она курит и читает «МК». Я здороваюсь с ней. Она не отвечает.
У второго подъезда старуха роется в урне, достает жестянку от пива, бросает на землю, давит ногой и кладет в пакет. Интересно, ей правда не хватает пенсии, или она содержит детей и внуков? Или просто копит деньги? Я плохо врубаюсь в психологию стариков. Мне они кажутся странными, застывшими в своем времени, когда все было в дефиците, ничего нельзя было найти в магазинах. Года два назад на каком-то канале был сюжет про старуху, которая приносила домой всякий хлам — несколько лет, пока соседи не пожаловались на вонь. Старуху отправили в дурдом, а из ее «однушки» вывезли пять тонн мусора — пришлось подгонять экскаватор.
А еще меня поражает, какие они все злые — пенсионеры. Однажды в «Сбербанке» два старика подрались за место в очереди. Один начал махать своей палкой, а второй сбил с него очки. Охранник еле их разнял.
У крайнего подъезда тусуется компания алкашей — я вижу их здесь постоянно. Они все разного возраста, кому-то на вид лет тридцать, кому-то — за шестьдесят. Ни один, наверно, не работает, но каждый раз, когда я их вижу, они пьют какой-нибудь алкоголь. Причем, не всегда дешевый. Сегодня — водку «Путинка».
Продавщица цветочного киоска брызгает водой на белые гвоздики. Между киосками дворняга грызет кость. На ступеньках в метро старуха продает гладиолусы. Они у нее трех цветов — белые, красные и желтоватые.
Поезд метро стоит, двери открыты. Рядом со мной садятся два тинэйджера. Оба бросают взгляд на мою гитару в чехле, отворачиваются, смотрят под ноги. Один — с выкрашенной челкой и хвостом, в черной майке с булавками. Второй — в майке «Король и шут». На его рюкзаке от руки написаны названия групп: «КиШ», «Тараканы», «Наив».
Поезд стоит, двери открыты. Крашенный говорит второму:
— Я че-то не догоняю, чего многие нефоры слушают всякий старый отстой. Типа «Алисы». Группа вообще говенная, меня ни грамма не торкает.
— И меня «Алиса» не торкает. Говно какое-то. Весь этот старый, бля, рок — «Аквариум», «ДДТ», «Кино» — такая уже поебень…
— Не, ну «Кино» — еще более-менее.
— Не знаю, меня от него не плющит. Я вообще ничего не слушаю, кроме «КиШа» и «Наива». Ну, «Тараканы» еще, но у них тоже много отстоя.
В центре зала стоит волосатый чувак в черной майке «The Beatles». У ног — барабан в брезентовом чехле и тарелки в большом рваном пакете. Я подхожу.
— Привет, ты Леша?
— Да, а ты, наверное, Саша?
— Да, точно.
— Ну, рад познакомиться с тобой, пипл. А то общались по телефону и в Нете, а сейчас, наконец, вышла встреча в реале… А где наш третий коллега?
— Должен сейчас подойти. Может, опаздывает немного.
Подъезжает поезд из центра, тут же еще один — с Красногвардейской. Из вагонов высыпает народ, движется к выходам. Несколько человек остаются в центре зала. Я гляжу на них, пытаясь вычислить Глеба.
Поезда отправляются. Толпа на платформе редеет. В нашу сторону движется парень с гитарой в чехле, коротко стриженный. В руке — бутылка пива.
— Здорово, пацаны! Вы, я так понимаю, Саня и Леха? А я, значится, Глеб. — Он крепко жмет нам с Лехой руки. — Ну че, двинули к базе, а то опоздаем?
Рядом с дверью старого желтого здания висит табличка «Филиал № 2 дома культуры АМО-ЗИЛ». Мы заходим в фойе. Я говорю вахтерше:
— Здравствуйте. Мы — репетировать.
— Да, поняла. Сейчас придет главный по этому делу.
В одном конце полутемного фойе — гардероб с пустыми вешалками, в другом — несколько дверей. Одна открывается. Выходит невысокий волосатый мужик в черной майке. Майка заправлена в синие джинсы.
— Здравствуйте, — говорю я — Вы — Анатолий? Я вам звонил насчет репетиции…
— Да, помню, помню. Группа «Угроза жизни», да? Ну, проходите, давайте, сейчас ваше время пойдет.
Мы идем за ним по коридору, упираемся в дверь, обитую дерматином. Анатолий отпирает ее ключом.
— Так, поскольку вы здесь в первый раз, объясняю все популярно. Туалет — в конце коридора. Курить только там. На базе — никаких сигарет, алкоголя тоже быть не должно. Вы пришли репетировать, а не пить…
— Даже пиво нельзя? — спрашивает Глеб.
— А пиво — это что, не алкоголь?
— Для кого-то пиво — как вода.
Глеб и Леха стоят у окна в туалете. Они курят, стряхивают пепел в жестянку. Я выхожу из кабинки, открываю кран, подставляю под воду руки.
— Офигительно у нас получается, — говорит Леха. — Просто душа поет.
— Да, прет, как надо. — Глеб улыбается во весь рот. — Только три часа — это мало. Что ты сделаешь за три часа? Я раньше в одной блюзовой банде играл — у нас репы были по ночам. Снимаем базу на ночь, ящик пива, шмаль, когда есть — и блюзуем потом. Вот это я понимаю…
Анатолий сует мятые сотни в карман.
— Ну как вам, ребята, понравилось здесь?
— Нормально, — говорит Глеб. — Если б еще комната побольше была…
