Болл не дрогнул.
— Тогда, — произнес он, постепенно повышая голос, — почему бы вам не рассказать мне об этом, вместо того чтобы выставлять себя на посмешище перед всем цивилизованным миром.
По залу прокатился смешок.
— Никто не смеет со мной так разговаривать, — прошипел Ферман.
— А вот я посмел, — отозвался Болл. Я затаил дыхание.
Ферман улыбнулся и снова сел.
— Так вот, Гарольд, — начал он с видом заправского ветерана подобных маленьких стычек. — У всех у нас есть подобные уличные имена, и все они что-то значат и для меня, и для их владельцев.
— Вот оно что… — Болл оглядел аудиторию и приподнял брови — знак, что близится один из его знаменитых ударов. Зал замер. — И как же вы подобрали подходящее имя для Шнобеля?
Истерический, судорожный хохот. Ферман так сжал подлокотники кресла, что костяшки пальцев у него побелели.
— Ну же, Гарольд, — он облизнул губы и сглотнул, — сами видите, это из-за его здоровенного аппендикса…
Ферман быстро глянул в сторону, точно выискивая Джимми Джаза, и, осознав, что чтеца с ними нет, заметно насторожился.
Болл не стал цепляться за ошибку. Он чуть подался вперед, чтобы лучше видеть Джета.
— А вас, полагаю, зовут Джетом, потому, что вы чернокожий…*
* Игра слов. Одно из значений слова Jet — блестящий черный цвет.
Ферман загоготал.
— А вот и нет. Вот из-за чего. — Он протянул руку к самому рослому из Дьяволов и пропел своим пронзительным тенорком: — Познакомьтесь с Джетом Джорджсоном!
После чего залился истерическим хохотом, буквально складываясь пополам и хватаясь за бока от смеха.
По рядам зрителей пробежал недоуменный ропот.
— Почему он все это говорит? — спросил Гризволд.
— Потому что он — идиот, — сказал я.
— Но что все это значит? — вступила в разговор Бэйнбридж.
— Не знаю.
— …а этого тихого юношу почему кличут Ровером? — спрашивал тем временем Болл.
— Потому что он наш пес, — ответил Ферман.
— В каждой шайке должен быть свой пес, — добавил Джет. Болл наклонился поближе к Роверу.
— А вы вообще умеете говорить, Ровер?
Ровер сделал тот же непристойный жест, что и Ферман при входе. Аудитория оживилась и зааплодировала. Болл пожал плечами.
— Ну ладно. А теперь мне бы хотелось вернуться к вопросу, что случилось с пятым Дьяволом…
— Нет никакого пятого Дьявола, — громко заявил Ферман.
— Джимми Джаз, — подсказал Джет.
— Да заткнись! — заорал на него Ферман.
— Кажется, Ферман, вы сказали, он умер?
Ферман на миг замер, потом, видимо, остывая, снова расслабился и сел в кресло.
— Понимаете, Гарольд, житуха-то у нас какова. Уж коли ты в шайке, только и поворачивайся, гляди в оба — потому как никогда не знаешь, кто дышит тебе в спину и точит нож. Копы. Педики. Родители.
— И какое положение Джимми Джаз занимал в шайке?
— Он…
— Он был нашим чтецом, — услужливо ответил Шнобель.
— Он имеет в виду — исследователем, — торопливо перебил Ферман.
— Чтецом? — Болл повернулся к Шнобелю. — Вы хотите сказать, никто из вас не умеет читать?
Шнобель засмеялся.
— Ну разумеется, нет! Ферман опять вскочил с места.
— Шнобель, гребаный ты идиот, я велел тебе помалкивать и предоставить трепотню мне!
Шнобель показал на одну из камер.
— Ферман, мы же на телевидении. Гляди!
— Ферман, — громко прервал их Болл. — Насчет гибели Джимми Джаза…
— Да, — сказал Шнобель.
— Джимми Джаз, Джимми Джаз! — взорвался Ферман. — Чего прицепились с этим самым Джимми Джазом? Спросили бы лучше про меня!
— Я и собирался, — заверил его Болл. — Но хотелось побольше узнать о трагедии с Джимми Джазом. Уверен, что и моим зрителям тоже, ведь он был их фаворитом…
— Фаворитом?! — Ферман харкнул слюной прямо на стол Болла. — Вот какого мы мнения о Джимми Джазе.
Болл вскинул руки — не сдаваясь, но в знак того, что меняет тему.
— Ну хорошо. Джимми Джаз мертв. Почему бы вам не рассказать нам, каково было работать с Норманом Дрейном?
— Мы бы ему все косточки переломали, — похвастался Шнобель. — Да нас остановили.
— Шнобель! — прорычал Ферман.
— Кто вас остановил, Шнобель? — осведомился Болл.
— Никто не остановит Дьяволов, — ответил Ферман. — И вообще, какое вам дело до Нормана Дрейна? Просто-напросто старый Гомер.
— Гомер? — Болл вскинул брови. — Опять ваш уличный жаргон?
— Нет! — Ферман яростно развернулся к нему. — Коммерческий жаргон. Сами знаете. «Вон идет Гомер! Гомер-сексуал!».
Я закрыл глаза рукой.
— О нет…
Меня дернули за рукав.
— Смотри, Боддеккер, — произнесла Дансигер.
— …и весьма интересно, — говорил Болл, — что это тоже реклама Пембрук-Холла. Так, значит, теперь, как признанная шайка Пембрук-Холла…
— Нет! — взвыл Ферман. — Мы — не шайка Пембрук-Холла! Мы — моя шайка! Моя! Моя!
С яростным криком он взлетел в воздух и ловко приземлился прямиком на стол Гарольда Болла, угрожающе протягивая руки к ведущему. В следующую секунду он уже обрушился на злополучного Болла всем весом, и они вместе завалились назад, на мерцающую голограмму с изображением неба над Манхэттеном. Шнобель тоже вскочил на ноги, спеша присоединиться к драке, однако Роддик Искайн ухватил его за плечо и потянул назад.
Смелый, но неразумный поступок. Шнобель вскинул локоть привычным, хорошо отработанным движением, верно, уже не раз ломавшим переносицы противников. Искайн рухнул назад, прямехонько на Билла Хинда, до которого только-только начало доходить, что происходит. Шнобель весело накинулся на обоих — но его встретила целая серия оглушительных ударов могучих кулаков Хинда.
Ровер вскочил на спинку сиденья, огляделся по сторонам и — сплошные мелькающие кулаки, колени и зубы — кинулся в самую гущу сплетения Шнобель-Искайн-Хинд, судя по всему, не слишком беспокоясь, кому достанутся его удары — другу или врагу. Все четверо одним клубком покатились со сцены к первому ряду зрителей, которые с дикими криками спешили убраться с пути.
Тем временем Джет преспокойно поднялся, нагнулся и легко, точно картонку, отшвырнул в сторону стол Гарольда Болла. За столом обнаружился и сам ведущий: он распростерся на полу, а Ферман сидел на нем верхом, яростно обрабатывая кулаками голову и живот несчастного и при каждом ударе выкрикивая: «Гомер! Гомер! Гомер!». Джет тронул Фермана за плечо и сказал несколько слов, потонувших в общем шуме. Ферман кивнул и слез с поверженного ведущего.
— Ну только поглядите, — удивился я. Рано радовался.
Едва Ферман встал, Джет принялся зверски избивать Болла ногами, а затем одним рывком поднял, ударил по лицу и развернул лицом к Ферману, заломив руки за спину. Ферман отошел на несколько шагов и, нагнувшись, помчался на Болла, метя головой в живот жертвы.
Я отвернулся от безобразной сцены. Почему не пустили рекламу?
— Прошло только три минуты после прошлого блока, — пояснил Гризволд. — Если бы дали ее прямо сейчас, нарушилось бы расписание.
— Вот неплохой момент, — сказала Дансигер.
Я снова взглянул на экран. Из микрофона донесся пронзительный свист, а из выходов со сцены полились потоки людей в форме. Джет с Ферманом вдвоем ухватили Болла под руки и швырнули его в первых троих нападавших, сбив их с ног. Громилы помчались ко все еще катавшимся по полу Искайну, Роверу, Хинду и Шнобелю и проворно извлекли из кучи малы своих товарищей-Дьяволов.
Один из полицейских выстрелил чем-то в Ровера. Тот еле увернулся, и заряд — чем бы он ни был — угодил в спину Искайну. Писатель, содрогаясь в конвульсиях, рухнул на пол.
— Уходим! Через сцену! — прокричал Ферман, перекрывая общий гул голосов.
Дьяволы разделились и побежали — Ферман с Ровером к правой кулисе, Джет со Шнобелем к левой — прямиком в руки поджидающих там охранников. В последний миг все четверо резко развернулись и прыгнули в зрительный зал, умудрившись приземлиться более или менее на ноги — Джет схватил Шнобеля за руку, чтобы не дать тому растянуться плашмя. Несколько быстрых шагов, летучих прыжков — и они исчезли в толпе, которая и так уже ринулась к выходу, образовав давку в проходах. Одна из камер повернулась назад и дала крупным планом лицо непристойно ругающегося полицейского. Выражение, слетевшее с его уст, было понятно даже самому неискушенному в чтении по губам зрителю.
— Все? — спросил я, когда Депп выключил запись.
— Еще минуты две. Народ расходится. Копы, как водится, спрашивают, нет ли среди присутствующих врача, а один сам идет помогать, покуда доктора не подоспели.
— Я имею в виду Дьяволов — они скрылись?
— Бесследно, — сказала Дансигер.
— А жертвы?
— Самолюбие Гарольда Болла, — ответил Гризволд. — Способность Билли Хинда насвистывать.
