Брет Эллис - Американский психопат

Настоящий сюрприз альбома — «Love Is a Contact Sport», композиция, потрясающая по звучанию, дерзкая и сексуальная. Центральный трек на альбоме. Великолепный текст и хороший ритм. Одна из моих самых любимых песен. На «You're Still My Man» очень хорошо слышно, как мастерски Уитни владеет голосом: он звучит, как безупречный, отлично настроенный инструмент, и почти подавляет чувственность музыки, но мелодии и тексты слишком сильные и яркие, чтобы потеряться в тени исполнителя, пусть даже масштаба Уитни. Мастерство Нарады в программировании ударных проявляется в полной мере в композиции «For the Love of You». Песня сделана в стиле современного джаза и вызывает ассоциации не только с главными «поставщиками» джаз-рока типа Майкла Джексона и Шаде, но и с другими джазовыми музыкантами: Майлзом Дэвисом, Полом Баттерфилдом и Бобби Макферрином.

«Where Do Broken Hearts Go» — очень эмоциональная и сильная песня об утраченной невинности и попытках вновь обрести ощущение безопасности, которое было в детстве. Голос Уитни все так же красив и послушен, и плавно подводит нас к следующей композиции «I Know Him So Well», самой трогательной на всем альбоме, прежде всего потому, что это дуэт с мамой, Эмили («Сисси») Хьюстон. Это баллада о… чем? о взаимной любви? о давно потерянном отце? — пронзительное сочетание тоски, сожаления, решимости и красоты. Изящная и совершенная нота, завершающая альбом. Мы ждем новых работ от Уитни (она потрясающе спела балладу «One Moment At Time» на Олимпийских играх 1988 года), но даже если больше ничего не будет, она все равно останется лучшей чернокожей джазовой певицей своего поколения.

Вечер понедельника, восемь тридцать. Я нахожусь в своем офисе, решаю во вчерашней New York Times воскресный кроссворд, слушаю на стерео рэп, пытаясь понять его популярность, потому что маленькая симпатичная блондинка, с которой я два дня назад познакомился в «Au Bar», сказала, что слушает только рэп. И хотя потом я вышиб из нее мозги в чьей-то квартире в районе Дакота (почти отрезав ей голову; но это едва ли новый опыт для меня), ее музыкальные предпочтения преследовали меня все утро, так что я вынужден был зайти в Tower Records в Верхнем Вест Сайде и купить на девяносто долларов компакт-дисков. Как и ожидалось, покупка была неудачной: негритянские голоса произносят отвратительные слова типа «врубись, братан, без мазы». Джин сидит за своим столом, заваленном кипами документов, — я хочу, чтобы она в них разобралась. День прошел не так уж плохо: утром я два часа провел в спортзале; в Челси открылся новый ресторан Робисона Кирча под названием «Finna»; Эвелин оставила мне два сообщения на автоответчике и еще одно передала через Джин, сообщая, что почти на неделю улетает в Бостон; но самое приятное: утреннее Шоу Патти Винтерс было в двух частях. В первой — эксклюзивное интервью с Дональдом Трампом, вторая — рассказ о женщинах, подвергшихся насилию. Ужинать я должен был с Мадисон Грей и Дэвидом Кемпионом в «Cafe Luxembourg», но в восемь пятнадцать я узнаю, что к нам собирается присоединиться Луис Керрутерс, поэтому я звоню тупице Кемпиону, и говорю, что не смогу, а потом несколько минут размышляю, как же все-таки провести вечер. Глядя в окно, я понимаю, что через считанные мгновения небо над городом будет абсолютно темным.

Джин, осторожно постучавшись в полуоткрытую дверь, заглядывает в мой кабинет. Я делаю вид, что не замечаю ее присутствия, хотя и не понимаю, почему, поскольку мне немного одиноко. Она подходит к моему столу. Я в темных очках Wayfarer пялюсь на кроссворд, — по-прежнему в оцепенении, хотя причин для этого нет.

Положив папку на стол, она спрашивает: «Отгадваешь кроссворд?», опустив ы в «отгадываешь» — жалкий жест близости, раздражающий укол навязываемой дружественности. Ком встает у меня в горле и, не глядя на нее, я киваю.

— Помочь? — спрашивает она, осторожно обходит стол и склоняется над моим плечом. Я уже заполнил все клеточки словами «мясо» и «кости» и, увидев это, она слегка охает от изумления, а потом замечает на столе кучу сломанных пополам карандашей №2, аккуратно собирает их и выходит из комнаты.

— Джин? — зову я.

—Да, Патрик? — она вновь входит в кабинет, стараясь скрыть свой энтузиазм.

— Ты бы не хотела составить мне компанию? Поужинаем вместе? — спрашиваю я, все еще глядя в кроссворд и осторожно стирая "м" в одном из многочисленных «мясо», которыми заполнена сетка. — Конечно, если ты… не занята?

— Нет, — отвечает она слишком быстро, потом, видимо, осознав, что поспешила, говорит. — У меня нет планов.

— Ну, не совпадение ли, — говорю я, поднимаю голову и опускаю темные очки.

Она смеется, но в ее смехе чувствуется такая фальшь, такая неловкость, что от этого я начинаю чувствовать себя не столь тошнотворно.

— Наверное, — пожимает плечами она.

— У меня еще есть билеты на… Милла Ванилла, если ты хочешь, — небрежно замечаю я.

Смутившись, она спрашивает:

— Да? На кого?

— Милла… Ванилла, — медленно повторяю я.

— Милла… Ванилла? — неловко переспрашивает она.

— Милла… Ванилла, — отвечаю я. — Кажется, так они называются.

Она говорит:

— Я не уверена.

— Не уверена, что пойдешь?

— Нет, насчет названия. — Она задумывается, потом говорит. — Мне кажется, они называются… Милли Ванилли.

Я надолго замолкаю, перед тем, как произнести:

— А.

Она продолжает стоять, один раз кивает.

— Неважно, — говорю я, у меня все равно нет билетов. — Концерт через несколько месяцев.

— А-а, — говорит она, снова кивая. — Ладно.

— Слушай, ну и куда нам пойти? — Я откидываюсь на кресле и вынимаю из ящика стола «Загат».

Она молчит, боясь что-нибудь сказать, принимая мой вопрос за тест, который надо пройти, потом, неуверенная, что выбрала верный ответ, произносит:

— Куда хочешь.

— Нет, нет, нет, — улыбаюсь я, листая буклет. — Куда ты хочешь?

— О, Патрик, — вздыхает она. — Я не могу решить.

— Ну, смелее, — настаиваю я. — Все, что угодно.

— Я не могу, — беспомощно вздыхает она. — Я не знаю.

— Ну же, — понукаю я ее, — куда ты хочешь пойти? Любое место. Только скажи. Можем пойти куда угодно.

Она долго думает, потом, чувствуя, что ее время уходит, стараясь произвести на меня впечатление, робко спрашивает:

— Может… в «Дорсию»?

Я перестаю листать «Загат» и, не поднимая глаз, натянуто улыбаюсь. В животе что-то сжимается, и я беззвучно спрашиваю себя, действительно ли я хочу ответить «нет»? Действительно ли я хочу сказать, что скорее всего не смогу провести нас туда? Готов ли я к этому? Правда ли, что именно этого я желаю?

— Ита-а-а-а-к, — говорю я, откладывая книгу на стол, потом нервно вновь открываю ее, и ищу номер. — Значит, Джин хочет пойти в «Дорсию»…

— Ой, я не знаю, — смутившись, говорит она. — Пойдем, куда хочешь.

— «Дорсия» — отлично, — небрежно роняю я, поднимаю трубку, и дрожащим пальцем очень быстро набираю семь кошмарных цифр, пытаясь сохранять хладнокровие. Но вместо ожидаемого мной сигнала «занято», я и вправду дозваниваюсь в «Дорсию» и после двух длинных гудков все тот же напуганный голос, к которому за три месяца я уже привык, выкрикивает: «Дорсия, слушаю!» — на фоне оглушающего гама.

— Можно нам столик на двоих, минут через двадцать? — спрашиваю я, гляжу на свой Rolex, подмигиваю Джин. Кажется, это произвело на нее впечатление.

— Столиков больше нет, — самодовольно орет метрдотель.

— Правда? — говорю я, стараясь казаться довольным, меня едва не тошнит. — Ну и отлично.

— Я сказал, столиков уже нет, — орет он.

— Два на девять? — говорю я. — Великолепно.

— На сегодня нет свободных столиков, — гудит непоколебимый метрдотель.

— Тогда до встречи. — Я вешаю трубку и широко улыбаюсь, изо всех сил пытаясь продемонстрировать удовольствие от того, что Джин выбрала «Дорсию», но ловлю себя на том, что мне не хватает воздуха, каждый мускул дико напряжен. На Джин платье от Calvin Klein из джерси с фланелью, крокодиловый ремень с серебряной пряжкой от Barry Kieselstein Cord, серебряные сережки и прозрачные чулки тоже от Calvin Klein. Она стоит перед столом в замешательстве.

— Что такое? — спрашиваю я, идя к вешалке. — Ты… нормально одета.

Она медлит, потом тихо говорит:

— Ты не сказал им фамилию.

Надевая свой пиджак от Armani и заново завязывая галстук, я обдумываю ее слова и, не заикаясь, сообщаю ей:

— Они… меня знают.

Пока метрдотель сажает какую-то пару, — мне кажется, что это Кейт Спенсер и Джейсон Лаудер, мы с Джин подходим к его столу, на котором лежит открытая книга заказов, имена разборчивы до абсурда, и, случайно наклонившись над ней, я обнаруживаю единственную незачеркнутую фамилию — заказ на двоих на девять, и это — о, господи — Шроутц. Я вздыхаю, постукиваю ногой, мысли скачут, я пытаюсь состряпать какой-нибудь осуществимый план. Внезапно я поворачиваюсь к Джин и говорю: