Представляете, дождаться, пока вся его глупая кровь вытечет, потом открыть дверь, спустить кровь в канализацию (комаровские страсти — спустить кровь и вывезти покойничка, проезжего крестянина или там послушника, за город, стало быть, в Подмосковье...) А потом в церковь — и никогда уже больше не грешить!
Когда я уже больше не могла терпеть, я дернула дверь. Она неожиданно легко открылась, и я вошла, споткнувшись о ворох грязной и вонючей акашиной одежды. Что хотите со мной делайте, но Акаши там не было. Кран был закрыт, ванна, правда, побуревшая от крови, была уже пуста. Господи, просочился, ей-богу, весь просочился!
— Акакий, умер ли ты?
Должно быть, он бессмертен.
Через минуту я выскочила во двор и на глазах у всех съела пригоршню снега.
Москва ты моя комаровская, православная!
Что-то меня затошнило, должно быть, я беременна, интересно, от кого?
Ох, как жаль, что я не еврейка![1]1 Савл, Савл, будь я крещеной еврейкой, мне было бы легче с тобой разговаривать. Но я некрещеная славянка, хотя не хуже тебя умею толковать Писание, уважаемый ученик осторожного Гамалии, благочестивый фарисей Савл. Только не делай вид, что этой проблемы не существует, ты сам всю жизнь страдал от того, что пришлось тебе проповедовать язычникам — кто это сказал — "обрезание не вменится ли ему в необрезание" и наоборот? — ты сказал, ты, жертва иудейской образованности. Кто кричал: "Я фарисей, сын фарисея?" Ты кричал. И не думай, что я чего-то не понимаю, мне же не пришло в голову беспокоить какого-нибудь другого апостола[2]. Кто сказал: "для всех был я всем?" Ты всегда был одиночкой — сам по себе, и к тому же вечно притворялся, потому-то, Савл, я и имею власть разговаривать с тобой, когда хочу и как хочу. Давай разыгрывать комедию! Давай, давай — как звали того комедианта, который на подмостках, кривляясь, изображал, будто его крестили, облекся, чтобы повеселить публику, как полагается, в белые одежды — всем было страшно смешно — и вот тут-то на него сошел Дух Святой, и он исповедовал себя христианином, после чего мгновенно сделался мучеником и святым?[3] Я хочу стать святой, Савл. Такой же, как ты, а не как, допустим, какой-нибудь простодушный мистик Иоанн Богослов. Что до тебя, то мне интересно, в какой мере ты самозванец. Я нисколько не сомневаюсь в твоей святости, но и в твоем самозванстве тоже. Слабо, слабо выглядят твои ссылки на то, что, дескать, я молился и впал в исступление, и было мне сказано то-то и то-то. А способен ли ты вообще впасть в исступление? Не похоже это на тебя, Савл.[4]
Савл, скажи, почему я не пророчица? Потому что женщина? Ведь были же у евреев пророчицы — Мариам, сестра Моисея, Девора и т.д. Чем я хуже их? Хорошо, я не еврейка[5]. Но люблю же я евреев, у меня и Феликс еврей[6]. Предоставьте же мне какой-нибудь статус, допустим я буду как блудница Раав[7]. Только я не блудница. Разве надо стать блудницей? Что же ты молчишь, мучитель? Но Руфь же была моавитянка, значит и Давид[8] не совсем еврей, значит и Иосиф Обручник не совсем еврей — он же из потомков Давида! А? А может и я не совсем не еврейка, а? Ты же сам повторяешь без конца: "в Исааке наречется тебе семя", значит, не всякий иудей, кто по плоти иудей[9]. Я вообще считаю, что с момента Воплощения Слова наступила моя пора, а ваша миссия была окончена. Что такое Ветхий Завет? — дурно понятое Откровение, так что чем вы лучше язычников? Ты хоть первый догадался, что язычники тоже люди. Сам, кстати, догадался. Видение с нечистыми животными было не тебе, а Петру[10]. Что? Я же говорю, ты самозванец. Савл, я хочу стать святой, как ты, по благодати, а не в награду за подвиг — вот тебе крайняя степень нищеты духом: Савл, купи мою душу[11], сделай из меня за это что-нибудь. Боишься? Чего ты боишься? Думаешь, это будет твоим отпадением от Бога? Проснись, оно уже совершилось. Если ты самозванец, это само собой разумеется, если же нет, то выходит, что ПРЕЖДЕ ВСЕХ ВЕК ты был предназначен для Благовествования. Так? А Стефана ты побил камнями уже во времена вполне исторические. Неужели ты в самом деле думаешь, что ПОЛНОТА ВРЕМЕН была только в начале нашей эры? Чушь, она была всегда. Вот я беру Библию и открываю, допустим, первую книгу Царств. Ну и что? Ни Бытие, ни книга Судей, ни 2-я Царств при этом никуда не денутся. Следовательно, страх твой напрасен. Ты уже получил свою долю Неизреченной Благодати[12]. Все в порядке, прощение распространяется и на будущие грехи. Савл, а Савл, купи мою душу. Я в отличие от тебя признаю себя самозванкой, поэтому купи мою душу, я за нее много не потребую. Что-нибудь из этого:
1. Хорошо ли ты себе представляешь, что такое я? Вот представь: что если бы Лия была бесплодной или если бы Марфа сидела у ног Христа, как Мария, и не дала бы ему поесть? — так вот это я. А ты, солнышко, избавь меня от этого, и я стану хорошей. Мы с тобой потом как-нибудь вместе оправдаемся... Итак, был же период, когда Лия перестала рожать? Вот ту Лию вспомни и представь, что она всегда такая была. Между прочим, как свидетельствует Писание, пророки рождаются обычно от неплодных[13]. Пусть я буду матерью пророка, а? Воспитание он получил вполне пророческое[14].
2. Ладно, оставим это. Тогда давай сделаем из меня философа-богослова. Я разработаю тогда концепцию, которая у меня и так уже имеется. Вот послушай, это очень интересно. Это я называю АСКЕТИЧЕСКИЙ МИСТИЦИЗМ. Что это значит, объяснить? — это иррационализм без наслаждения, мученичество без экстаза, молитва без озарения и при этом самая простая вера, основанная не на Откровении, а сама на себе. Самодовлеющая вера. Я не иудейка, я верю в Христа, не видевши чудес и считаю, что евангельские чудеса слишком похожи на литературные метафоры. Я хочу получить Благодать, не ощущая ее сладости. Я святая, а?
3. Или дай мне дар молчания. Святая Дева родила Бога-Слово потому что умела слышать, и единственно от слуха. Савл, сделай мне такие уши, чтобы слышать. А так — что мне — поставить на стол телевизор, сверху еще один телевизор, взобраться на него, стоять там на одной ножке, размахивая руками, как куриными крыльями, и кричать: "помоги моему неверию!"? Вот ты, ты и помоги моему неверию!
Поговорим об оправдании верой, ведь это твоя идея. А то вот Иаков говорит: "И бесы веруют и трепещут" так что "вера без дел мертва есть"[15], а ты говоришь: "Делами ли оправдался Авраам?"[16]
Савл, я не пью вина, не курю, ем очень мало. У меня одна слабость — три раза в день ванна с пеной и дорогие ароматные кремы. Я очень красивая, Савл. Своего Феликса я родила, когда училась в девятом классе. Знаешь, зачем? Чтобы иметь репутацию распутницы, будучи при этом святой. Мне это удалось. Надо сказать, слухи обо мне были не совсем ложные, однако хуже я от этого не стала.
4. Итак, Савл, давай, я буду мученицей, а? Созовем всех евреев, чтобы они побили меня камнями. Примешь в этом участие, а, Савл? Пригласим в гости родственников жены моего сына[17], и все вместе побьем меня камнями — я мгновенно попаду в рай, и мы с тобой оправданы! Савл, купи мою душу![18] Савл, я же всю жизнь готовилась к этому торгу!
5. Или сделай меня ангелом. Но ангелы безличны, правда? Вот ты сделай меня ангелом, мне ужасно надоело мое лицо, ведь к старости женщины превращаются в уродливых ведьм. Сделай меня ангелом. Прими мой грех на себя, купи мою душу, Савл...[19]
Пусть Бог простит мне и ей, а вы, вы, "малые", не соблазняйтесь, пожалуйста, иначе — худо. Горе тому, через кого соблазн приходит. А теперь — приятного аппетита и до свидания.
Единственное достойное занятие для женщины — любить Херцбрудера. Должно быть, на свете есть другие мужчины, но я их никогда не видела. Как я догадалась о единственности — уму непостижимо. Наверное, есть на свете другие женщины. Может быть, они даже умеют ходить, как мужчины, но Херцбрудер объяснил мне, что это страшное уродство, если у женщины есть ноги. Херцбрудер говорит, что главное отличие мужчины от женщины — это то, что у мужчины есть ноги. Он сказал, что когда мне исполнится 16 лет, я стану его женой. А ведь если бы у меня были такие же длинные ноги, как у Херцбрудера, я была бы выше ростом, чем сейчас, и даже выше Херцбрудера. Херцбрудер каждое утро уходит куда-то и появляется лишь вечером. Я спрашивала, что это значит, но он говорит, что это ПШИК. Я плохо понимаю, что такое ПШИК, но он объяснил, что ПШИК — это так просто. Я все равно ничего не поняла, потому что Херцбрудер умный. Когда я получу это письмо, я наверное стану хоть чуть-чуть умнее. Я очень люблю получать письма. Я всегда узнаю из них что-то новое и интересное о Херцбрудере. Когда я была маленькая, я писала и получала письма, в которых говорилось, что есть Херцбрудер. Потом — описания Херцбрудера. У него есть лицо — удивительное лицо — один нос, два глаза, потом еще уши и рот. Когда Херцбрудер стал носить темные очки, я увидела в этих очках свое отражение — я сама догадалась, что это мое отражение, потому что когда я открывала рот, оно тоже открывало рот. Да, я забыла сказать, что Херцбрудер иногда улыбается. Еще он мне рассказал, что есть Бог и есть Божий мир, я не поняла, а он сказал, что Божий мир — это ПШИК. ПШИК — это значит так просто. Так... Я спросила, а что я делаю? Херцбрудер сказал, что я люблю Херцбрудера. У него есть ноги, и это прекрасно. На ноги он надевает ботинки, а в ботинки сыплет сухой горох. Он говорит, что горох нужно менять ежедневно, как и стирать носки, и поэтому у нас дома есть специальная комната, где хранится много гороха. Херцбрудер говорит, что я его дочка, сестра и жена, и что это его дом. Я не знаю, что это означает, а Херцбрудер говорит, что это не ПШИК, а почти молитва. Я не решилась спросить его, что такое молитва, но много думала об этом и кажется что-то поняла: молитва — это не ПШИК, а значит, и не Божий мир. Молитва — это не Херцбрудер и не я, а, значит, не мужчина и не женщина. Я люблю Херцбрудера. Херцбрудер есть. Это неоспоримо. У меня голова идет кругом, когда я об этом думаю. И у Херцбрудера есть ПШИК, он каждый день туда ходит. Он говорит, что так надо, потому что он мужчина. Если бы у меня даже были ноги, и я могла бы дойти до двери, я не стала бы ее открывать, потому что там ПШИК. Херцбрудер мной доволен и сказал, что я довлею сама себе (не забыть бы спросить, что это значит, а, впрочем, не стоит спрашивать, ведь он сказал это так ласково). Все вещи как-нибудь называются, а я никак не называюсь, я — и все. Наверное, это потому, что я не вещь, а женщина. Я бы пересчитала все горошинки, но считать умею только до двух: Херцбрудер — 1, я — 2. Я пробовала так и считать: одна горошинка — Херцбрудер, вторая — я, и т.д. Получилось много Херцбрудера и много я. Осталась одна лишняя горошинка, так я ее сварила и съела. А что делает Бог? — спросила я. Он есть — ответил Херцбрудер. Еще он мне сказал такое слово — Космогония, и что это слово значит "как и откуда взялся мир", и еще, что я могла бы ему это объяснить, если бы очень хорошо подумала, мне ведь делать нечего. А я разве ничего не делаю? Я же люблю Херцбрудера. Но я решила попробовать делать это одновременно: любить Херцбрудера и думать о происхождении мира.
