— Я буду беспокоиться, если с этим столкнусь, — твердо сказала она. — Вы хотите сказать, что сделали большой крюк, не так ли?
Он снова на нее взглянул, на сей раз — с изумлением.
— Вы что, слабонервная? Мы едем всего двадцать минут. Еще через двадцать будем в отеле. В чем проблема?
— Я полагаю, трагедии никакой нет, но если помните, вы сказали сначала: десять.
Миновав последний крутой поворот, он, наконец, заговорил:
— Двадцать минут. Уже восемнадцать. Даю вам слово.
Он выехали на вершину холма. Высокое белое здание оказалось многоквартирным домом, и он остановил перед ним машину. Затем вылез и подошел к ее дверце.
— Поднимемся на минутку. Хочу взять куртку.
— Как насчет семнадцати минут?
— Только если не будете спорить, — он открыл дверцу.
Она взяла сумочку и пакет и вылезла. Когда вошли в здание, она очутилась посреди стекла и металла, скал и растений. В зеркале лифта увидела, что прическа распалась, став неузнаваемой.
— Ветер все испортил, — пожаловалась она, теребя волосы.
— Наверху сможете поправить, — сказал он ей.
Они поднялись наверх. Дверь вела в патио, где посреди бассейна плескался фонтан. Справа — колоннада и короткий лестничный пролет, ведущий вниз; они вошли в просторную комнату.
— Дух захватывает, — сказала она, и при этом молодой человек еще больше упал в ее глазах. Она медленно спустилась по ступенькам. — Ни за что бы не взялась поддерживать здесь чистоту.
Она хотела дать ему понять, что считает непрактичным и нелепым для молодого человека иметь такие чересчур роскошные апартаменты.
Она села.
— Сплошь кожа, меха да стекло! — воскликнула она.
— Ничего страшного, — сказал он ей слегка удивленно. — Пыль сюда не долетает. Что вам дать? Хотите поправить прическу? Вон через ту дверь, а я приготовлю вам выпить. Водки с мартини на скорую руку?
Она нарочито невесело усмехнулась:
— Валяйте. Все равно от вас не отделаешься.
Стена перед ней была почти полностью скрыта преградой из деревьев и лоз, достигавших потолка из-за тусклого освещения возникало чувство, будто сидишь на опушке леса. Благоуханный горный воздух медленно веял по комнате, шевеля верхние усики и ветви. Где-то в ярком дневном свете играл военный оркестр: его далекие звуки — то громче, то тише — доносил ветерок. Миссис Слейд робко провела рукой по шкуре викуньи, покрывавшей кушетку, где она сидела. Потом встала и пошла в небольшую комнату, которую он указал, чтобы уложить волосы.
Из какой-то части квартиры послышался звонкий голос маленького ребенка, выкрикнувшего:
— Где, мама?
Стоя перед зеркалом и подкрашивая помадой верхнюю губу, которую прижимала к зубам, она с легким удивлением поняла, что даже не подумала о жене. «Почему бы и нет?» — мысленно спросила она себя.
В большой комнате послышался шум.
— Вот ваш коктейль, — крикнул он.
— Так быстро! — она вышла к нему из гардеробной.
Он держал в руке бокал, фактически уже пил из него. Она взяла с подноса свой: тот был очень холодный.
— Давайте выйдем наружу, — предложил он ей.
На террасе располагался грот с бассейном внутри; по изогнутому руслу бежал ручей, петляя между группками стульев и столов. Внизу — город со своим далеким рокотом, а со всех сторон — небо, обрезанное серыми гребнями гор.
— Какое великолепие! — воскликнула она, когда они подошли к краю и выглянули с террасы.
Он осушил бокал.
— Если перед тобой такой вид, как им не насладиться?
— У вас здесь ребенок, — сказала она: это не было вопросом, но интонация требовала ответа. — Я слышала его голос.
— В этой стране бывает трудно отличить ребенка от попугая, — сказал он с очень серьезным видом.
— Голос, который слышала я, очень сильно напоминал детский, — она не привыкла к тому, чтобы ее так третировали.
— Тогда, наверное, это был ребенок. Здесь есть только один. Пора идти. Семь минут.
Прежде чем направиться к двери, она в последний раз окинула взглядом террасу.
— Это вызывает у меня такое волшебное ощущение свободы, — сказала миссис Слейд и шагнула внутрь.
Они проехали короткий лесной отрезок и спустились по склону горы на бульвар, ведущий к отелю. На сей раз она придерживала волосы руками. Он притормозил у входа и остановил машину.
— Я пунктуален? — он взглянул на свои наручные часы.
— Да, и впрямь, — сказала она, довольная этим эпизодом теперь, когда вернулась обратно и все кончилось. — А еще вы были весьма любезны.
Они вылезли и встали под солнцем на тротуаре.
— Как завтра? — вдруг сказал он. — Вы и ваш муж. Вы и доктор Слейд. Я хочу познакомить вас с Лючитой.
— Что ж, — сказала она, — если я вначале познакомлюсь с вами, возможно, мы договоримся о встрече.
— Меня зовут Сото, — ей показалось, что ему неприятно произносить это имя, но в то же время он подтянулся и посмотрел на нее вызывающе. — С-О-Т-О. Очень просто. Если придете где-то в половине седьмого, сможете полюбоваться закатом. Попробуйте уговорить доктора. Я подберу вас прямо здесь. Можно позвонить вам завтра часов в десять утра?
— Думаю, в десять будет нормально, — сказала она.
Он сел в машину, сдал назад, улыбаясь ей, медленно тронулся и, неторопливо помахав, уехал. Она слышала, как он прибавил газу и помчался по бульвару.
Когда миссис Слейд переходила вестибюль, продавец газетного киоска крикнул ей:
— Мистер Сото — очень прекрасный молодой человек!
Она опасливо окинула взглядом холл: тот был так же пуст, как и прежде. «По крайней мере, — подумала она, — если подойти ближе к прилавку, он будет говорить тише».
— Что вы сказали? — произнесла она, остановившись в паре шагов от него.
— Ах да! Очень влиятельная семья. Его отец — дон Хосе Гарсия Сото. Но он не любит его, — продавец улыбнулся и пожал плечами; видимо, история на этом заканчивалась, хотя ударение на последнем «его» придавало ей двусмысленность.
— Вы хотите сказать, отец его не любит?
— Нет, он не любит его.
Поскольку слова были произнесены точно также, как в первый раз, она не знала, считать ли это поправкой или просто повторением.
— Почему? — спросила, надеясь, что это поможет докопаться до истины.
Продавец покачал головой.
— Молодой человек любит хорошо веселиться. Старый человек — это не нравится, думает по-другому. Что же они делают?
На обратном пути в отель доктор Слейд взял такси. В тихом уголке гостиной, за ширмой из вьющихся растений, он заметил миссис Слейд, которая стояла у прилавка, беседуя с продавцом. Доктор всегда старательно оберегал ее частную жизнь, предоставляя жене максимальную свободу передвижений. И теперь, хоть и собирался к ней подойти, решил этого не делать и проследовал по холлу к лифтам. Пока он стоял в ожидании, к нему подбежал botones[11] в ярко-зеленом мундире, выкрикнув:
— Senor!
Доктор направился за парнем к газетному киоску. Когда наклонился поцеловать ее, она сказала с укоризненной улыбкой:
— Я видела, как ты прошмыгнул.
Они медленно зашагали по холлу.
— Сегодня получше?
— Да. Мне уже хорошо. Я прокатилась.
— С кем? И куда?
Она вздохнула. Ей вдруг показалось скучным пересказывать эту историю.
— С одним человеком. Я его не знаю. Зовут — Сото.
— Ну-ну! — улыбнулся он ей, и, как всегда, она заметила в его глазах собственнический промельк. — Может, пообедаем? Хочешь сперва подняться к себе в номер?
— Нет.
— А я поднимусь на минутку, — сказал он ей. — И сейчас же спущусь.
В его спальне уже убрали: на кофейном столике стояла ваза с бордовыми георгинами. Он с удовольствием отметил, что окно оставлено открытым, а шторы задернуты. «Эль Глобо» лежала на столе. Доктор Слейд сложил ее несколько раз, чтобы получился маленький квадратик. Затем вынес на балкон и швырнул через перила. Проследил за тем, как газета ударилась внизу о брусчатку. Листья деревьев блестели под полуденным солнцем.
В обед столовая отеля была переполнена лощеной местной аристократией.
— У них есть кондиционер, хоть он здесь и не нужен, — заметил доктор Слейд: он чувствовал себя отлично и не мог нарадоваться климату. — На дворе — прямо-таки весна.
— Погода великолепная, — согласилась она. — У него была открытая машина, и теперь я умираю от усталости. Сегодня утром я немного соснула.
— Опять! — сказал он, нахмурившись.
— Нет, ты не понял, — поправила она его. — Я хоть чуть-чуть поспала. А предыдущей ночью вообще глаз не смыкала.
— Возможно, ты и тогда вздремнула, — сказал он сухо. — Это часто бывает в такие бессонные ночи. Просто не помнишь.
Не слушая его, она вернулась к своей дыне.
— А кто это решил тебя прокатить?
