– Сам с собой.
– У тебя ведь есть приятель на «спецу», Толстяк, – тем временем сказал Андрюха. – Отпиши ему. Он тебе поможет. Заплати по таксе, и тебя переведут из этой камеры в другую. А лучше – вообще переезжай с Общего Корпуса. Что ты здесь хочешь поймать? Без поддержки авторитетных друзей в этой шобле агрессивных дураков твоя жизнь ничего не стоит. Трезво оцени свои силы! Ты заигрался в блатные игры. Смотри – оторвут голову! – Я опустил глаза. Сопляк-финансист понизил голос: – Может, ты и ловкий парень, но ты навсегда останешься здесь чужаком. Ты слишком интеллигентен и мягок. У тебя чересчур правильная и богатая речь. Слишком чистая кожа на лице. Слишком открытая улыбка. Отсидев год и три месяца, ты так и не стал плотью от плоти тюрьмы. Ты не ищешь дружбы и уважения ее полудиких обитателей. Ты не обратился в костлявого, недобро щерящегося по сторонам уркагана. Ты остался самим собой. Беги отсюда. Сунь начальнику тюрьмы взятку и отправляйся к приличным людям в приличную шестиместную камеру!
– Ты прав,– ответил я. – Толстяк мне поможет. Сегодня же отпишу на «спец». Сегодня же...
– Я тоже об этом подумал, – тихо, себе под нос, произнес Джонни. Видимо, последние слова я сказал вслух.
5
– Все, братва! – Слава Кпсс тяжело вздохнул, подошел к образам и размашисто перекрестился. – Конец фильма! Послезавтра – приговор. Прокурор запросил семь строгого.
– Значит, дадут шесть, – сказал Джонни. – Или даже пять...
Озабоченный Слава задумчиво ущипнул себя за серую кожу щеки.
– Будет шесть,– произнес он, по арестантской привычке сразу настраиваясь на худший вариант. – Шесть лет строгого режима! И за что? За то, что я дал дураку по голове и отобрал деньги, которые он все равно бы пропил за два дня? За выстрел в потолок? За что, а? За что, братва?
– Хорошо, что строгого, – заметил Джонни. – На строгом, говорят, меньше бардака.
– А вдруг,– вставил я,– окрестят на пять? Тогда ты встретишь Новый год уже на воле!
– Все в руке Божьей,– вздохнул Слава, осторожно вдевая самодельную вешалку в рукава малинового пиджака «а-ля новый русский». – Высплюсь – и поеду...
На суд полагалось ездить в приличной одежде. «Судовые» костюмы – несколько пар брюк, рубахи и пиджаки – бережно хранились в специальном чехле, рядом с телевизором. Пользоваться парадными вещами мог любой достойный арестант. Этот принцип свято соблюдался.
Все пиджаки, на мой взгляд, были ужасны. Двубортные, мафиозного шика, клифты с огромными отворотами и золочеными пуговицами, вдобавок донельзя заношенные. Но даже такие – волшебным образом иногда превращали грязных, узкоплечих пацанов в аккуратных юношей из интеллигентных семей. Множество раз опрятный костюм помогал срезать год, а то и два от срока. Во всяком случае, все в это верили.
«Судовую» коллекцию вдумчиво пополняли за счет одеяний вновь зашедших.
– И сколько раз ты выезжал на суд? – поинтересовался я.
– Тридцать два,– ответил Слава. Джонни уважительно продул зуб. От дальней стены послышался торопливый стук, и он поспешил выбирать бокового «коня». Я и Слава Кпсс остались наедине.
– Будет шесть,– проговорил Слава. – Освобожусь меньше, чем через год.
– Ты не рад, что ли?
Слава задумался.
– Рад,– ответил он мрачно.
– А чего такой грустный?
– Не знаю. Что я там буду делать, на воле? Чем там вообще люди занимаются, а?
– Не знаю,– ответил я. – Сам второй год сижу. Давно отвык.
– И я,– признался бандит-богомолец.
Тревога отяготила мой разум. Слава уходит! Послезавтра мой покровитель получит приговор. Станет осужденным. На следующий же день его закажут «с вещами». Через пять минут после того, как дверь за Славой закроется, в моей камере произойдет переворот. Место смотрящего займет другой авторитетный арестант. И это буду не я, конечно. Какой из меня авторитет? Наоборот – моя собственная жизнь резко ухудшится.
Отогнув край занавески, я посмотрел на противоположное купе, откуда по временам слышался хриплый голос Димы Слона. Сейчас, я знал, Слон подошлет кого-нибудь из своих приятелей – скорее всего, маленького наглого Федота – к нам: узнать, как дела у Славы, как продвигается его процесс.
Последние дни Слон держал себя со мной подчеркнуто дружелюбно, прекратил войну нервов: не провоцировал, не отпускал злобных комментариев и шуточек. Покрытый кельтскими орнаментами бандит ежедневно отправлял по Дороге две-три купюры на известный адрес, и в тот же день получал несколько доз порошка. Деньги гонятся по Дороге в открытом виде, и наркоманские движения Слона не оставались для меня секретом. Загнав по вене дозу, мой массивный недруг надолго затихал. По многу часов не вылезал из своего купе. Федот – его Слон открыто держал при себе шестеркой – таскал ему за занавеску баланду, чифир и чистые простыни.
Но я слишком хорошо теперь ориентировался в нравах и обычаях тюремного общежития, чтобы не догадаться: любитель ядов и нательных боевых узоров терпеливо ждет, когда наступит его час. Он хорошо понимал, что вся креатура смотрящего – Джонни, я, Малой, Гиви Сухумский,– оставшись без своего лидера, не сможет долго держать масть.
Никто из нас не годился на роль лидера. Малой – слишком мал. Гиви – сам вовсю судится и скоро уйдет. Джонни – физически силен, опытен, сидит давно, тюрьму знает, но все же держать хату не сумеет: для этого у него мало авторитета, а главное – коварства, хитрости и воли.
– Как же мы будем без тебя, Слава? – вырвалось у меня.
Слава положил руку мне на плечо.
– Будешь стоять, как свая, – все будет ровно. Дашь слабину – тебя схавают.
Я уныло опустил глаза.
– Это тюрьма, брат, – тихо продолжил Слава. – Надо быть очень умным и очень хитрым, чтобы здесь уцелеть. Забудь о скромности, о справедливости, о культуре, о своих книжках. Не забывай только о Боге. Живи – в реальном мире. Помогай сначала себе, потом – опять себе и в третий раз – себе, а потом уже – ближнему... Делай вещи – жестко! Не буду тебя учить – ты сам все знаешь, полгода со мной сидишь.
– Так, как ты, я не смогу. Опыта мало.
– А ты у Слона учись. У него опыта еще меньше – а вон как блатует.
– С ним надо что-то делать.
Слава улыбнулся, обнажив свежую дыру меж передних зубов. Очередной зуб он потерял в прошлом месяце. Арестант на нашем Централе теряет в среднем два зуба в год.
– Насчет этого быка ты переживаешь зря. Он слабоват. Он вас не скинет. Он – никто. Наркоман. От Общего Хода – реально далекий. Когда меня из хаты закажут, я с ним особо переговорю, предупрежу конкретно. И еще – насчет него отпишу кое-кому... Если он бузу затеет и вы его не остановите – сюда зайдут люди и тормознут этого дурака в две секунды... Но лучше, сам понимаешь, до такого не доводить...
– Он поднимет свои рога сразу, как только ты уйдешь. В тот же день.
– Не поднимет,– отрезал Слава. – Ему и сейчас хорошо. Ширка – есть, шестерка – тоже есть. Чего больше? И вообще, что ты трясешься? – Слава с досадой поморщился и тонким голосом передразнил: – Ах, что будет, как мы без тебя... Ты ведь сам скоро уйдешь! Или нет?
– Не скоро,– возразил я. – У меня одних свидетелей почти сто человек. А процесс еще не начался. Мне еще ездить и ездить. Верных два года...
– Если боишься,– раздраженно посоветовал Слава, понизив голос,– уходи с Дороги! Забейся, живи пассажиром! Сам отдай хату Слону, пусть этот наркоша все развалит! Или вообще сломись отсюда, сунь ментам денег, переселяйся на «спец»! Что, уже об этом думал?
– Нет,– соврал я.
– Тогда не дрожи, не жалуйся! Не хнычь! Иначе произойдет большая неприятность.
– Какая?
– Я изменю свое мнение о тебе. Пристыженный, я смолк.
Поздним вечером этого дня пришел ответ от Толстяка. Кроме покрытого мелкими буквами листа тетрадной бумаги, был и груз: пачка импортных сигарет.
«Привет, Андрюха! – писал старый приятель, фанатик колбасы. – Рад, что ты обо мне вспомнил. То, о чем ты просишь, сделать можно. Я согласен с тобой – тебе на Общем Корпусе делать нечего. Говорят, у вас сидят чуть не по сто человек в камере! Так ведь можно вообще без подкожного слоя остаться, а это верная смерть. Срывайся из этого зоопарка, переезжай на «спец»! У нас сидят семеро на пяти местах. Жить можно... теперь о деле. Твою проблему решим так: сообщи мне адрес и телефон жены. Мой адвокат с ней встретится. Она отдаст ему триста долларов, а он отнесет их кому надо. Ты понял, кому. В течение недели или двух – тебя переведут. Не обещаю, что в мою камеру. Но то, что тебя переселят в маломестку, к нормальным, солидным людям, тебя достойным,– это гарантируется. Такие дела. Жду ответа.
С арестантским теплом – Вадим Плотный.
P. S. Если чего надо – пиши, не стесняйся.
P. P. S. Кстати, указанную сумму надо отдавать ежемесячно. Надеюсь, ты к этому готов. Счастливо! С уваж. – Вадим.»
Конечно, я к этому готов, печально подумал я, разрывая записку на мелкие части. Давно готов. Я готов отдавать деньги. Только у меня их нет. Готов платить – но нечем. Нет трехсот долларов. А о том, чтобы платить ежемесячно, и речи быть не может. И времени – тоже нет. «В течение недели-двух» – это, как говорят банкиры, не срок.
