– Научим, Сергей Николаич, научим! – засмеялась девушка.
– А теперь – по местам, товарищи! – громко проговорил Румянцев и махнул рукой Марине. – В обед увидимся. Осваивайся…
Минут через пятнадцать, затянутая в новенький синий комбинезон, повязавшая волосы такой же синей косынкой, опустившая на глаза большие защитные очки, Марина осторожно одела на штырьки свою первую деталь, повернула один рычажок, потом другой и, затаив дыхание, замерла.
Ожившие резцы с шипением вошли в корпус, сероватая стружка посыпалась на ленту.
Пройдя корпус насквозь, резцы отошли в первоначальное положение.
Марина повернула другой рычажок и сняла деталь.
– Поздравляю! – улыбнулся стоявший рядом мастер.
– Спасибо, – радостно ответила она, рассматривая два сверкающих отверстия в корпусе.
– Клади их прямо вон на ту тележку, – показал Соколов. – Как наполнится – у тебя Витя заберет.
Марина кивнула.
– Ну как, получается? – крикнул из-за станка Володя.
– Она скоро тебя перегонит, – ответил ему мастер и наклонился к Марине. – Главное – не спеши. Пообвыкни, приладься к станку. И за Володькой не гонись, он тут пятый год работает. Если сначала по сто за смену будешь делать – и то хорошо.
– А какая норма? – спросила Марина, поворачивая рычажок.
– Триста пятьдесят.
– А Володя сколько делает?
– Пятьсот.
Марина удивленно покачала головой.
– Не удивляйся, – успокоил ее Соколов, подвозя поближе тележку, – Сергей Николаич когда у нас работал – шестьсот выдавал. Да и я в свое время от него не отставал. На пару работали. Так что освоишься – наверстаешь.
Искоса Марина следила за уверенными Володиными движениями. Его руки все делали мгновенно – детали и рычажки мелькали в них.
Сняв корпус, она закрепила новый.
– Если что – я рядом, – проговорил Соколов. – И, повторяю, не торопись. Спешка на первых порах – не помощник…
Он пошел к другим станкам, а Марина продолжала работать.
Вначале ей все казалось простым и легким – заменяй побыстрее детали – и все. Но в один момент она забыла закрепить корпус и от прикосновения резцов он сорвался вниз. В другой раз зацепила коленом за рычаг возврата, и резцы, не обработав до конца отверстия, отошли назад. Потом ей стала мешать правая рукавица – при закреплении детали она задевала острый угол. Вскоре у Марины заболела спина и появилась усталость в руках – корпусы стали казаться тяжелыми, непослушными. Им так не хотелось одеваться на штырьки, прижиматься металлическими лапами и пропускать сквозь себя воющие резцы.
Неожиданно по цеху поплыл мягкий продолжительный сигнал.
Марина подняла глаза: часы над входом показывали двенадцать.
– Как дела? – раздался рядом веселый голос Лены-бригадирши.
Марина остановила станок, повернулась:
– Стараемся…
– Получается?
– Вроде…
– Сколько успела сделать?
– Не знаю.
– Давай-ка посчитаем…
Лена наклонилась над тележкой и ее маленькие проворные пальцы забегали по деталям:
– Пять… десять… пятнадцать… Сорок шесть.
– Как? Всего сорок шесть? – растерянно смотрела Марина.
– Нормально, – решительно успокоила ее Лена. – Ты ведь первый раз вообще на заводе, да?
– Да…
– Молодцом. Я когда пришла сюда – станок запорола. На меня мастер знаешь как кричал! А ты вон как приноровилась.
– Да мало ведь. Володя, наверно, сотни три уж сделал.
– Володя! Так он тут уж который год. А ты – полдня. Ладно, смети стружку и пошли обедать… или дай-ка я смету.
Лена сняла с гвоздика металлическую щетку и быстро-быстро очистила станок.
Подошел Соколов:
– Ух ты. Полная тележка. Славно.
– Чего ж славного? – усмехнулась Марина, поправляя съехавшую косынку. – Всего сорок шесть.
– Нормально. Для начала, я говорю, сотню за смену сделаешь – и то хорошо. Быстро ничего не дается. Лен, как у Зины подача, в норме?
– Все в порядке, Иван Михалыч. Отремонтировали.
– Лады. Шестой не барахлит?
– Нет.
– Если что – я после обеда в инструменталке.
– Хорошо.
– Ну, идите, а то щи простынут, – улыбнулся он.
– Пошли! – Лена взяла Марину за руку, и они двинулись к выходу.
Столовая ЗМК была просторной и светлой, с красивыми деревянными панно и аккуратными красными столами. На всех столах уже стояли широкие алюминиевые бачки с комплексными обедами. Здесь вкусно пахло борщом и было по-семейному оживленно.
– Вооон наши сидят, – показала Лена.
Они прошли меж занятых столиков и оказались возле большого стола, за которым уместилась вся бригада Лены Турухановой.
– Вот и красавицы наши, – поднял голову от тарелки тот самый полный лысоватый рабочий. – Руки мыли?
– Мыли, Сергеич, мыли! – весело хлопнула в ладоши Лена. – А ты мыл?
– А как же! Чистота – залог здоровья. Садитесь. Зин, ну-ка посмотри – мы борщ не весь съели?
– Ой, весь! – притворно испугалась Зина, заглядывая в бачок.
– Я вам покажу – весь! – засмеялась Лена, садясь и подавая Зине две пустые тарелки.
Вскоре они с аппетитом ели густой, ароматный, переливающийся блестками борщ.
Володя тем временем придвинул к Зине бачки с котлетами и пюре:
– Раскладывай, Зинуль.
Зина принялась наполнять тарелки.
Рядом с Мариной сидел пожилой рабочий с большими белыми усами. Он ел не торопясь, ложка аккуратно черпала борщ, белые усы равномерно двигались. Марине понравились его крепкие рабочие руки, спокойные умные глаза и такое же спокойное лицо с правильными чертами лица. Он чем-то походил на одного актера, который играл кадровых рабочих во многих советских фильмах.
Заметив изучающий взгляд Марины, он улыбнулся и спросил:
– Ну как, дочка, нравится у нас?
– Нравится, – ответила Марина, отламывая хлеба.
Он уверенным движением отправил в рот ложку, пожевал усами, кивнул:
– У нас хорошо. Вот столовая – любо-дорого… Вкусный борщ?
– Очень.
– Вот. А вчера рассольник еще вкуснее был. Ешь…
Марина склонилась над тарелкой.
Ей показалось, что она ест очень быстро, но бригада обогнала ее, – переговариваясь, они уже пили густой компот, в то время как Марина клала себе в тарелку пюре с двумя толстыми котлетами.
– Догоняй, Марин! – улыбнулась Лена, вылавливая ложечкой крупную ягоду.
– Я так быстро не умею.
– А ты привыкай, – откликнулся с другого конца стола Володя.
– Дайте человеку спокойно поесть, – перебил их Сергеич.
– И то верно, Миш, – поднял голову усатый рабочий. – Кто спешит – тот поперхнется. Правда?
– Правда, Петрович.
Марина разломила котлету вилкой. Она показалась необычайно вкусной.
– У нас, дочка, люди хорошие, – сказал седоусый Петрович, отодвигая пустую тарелку и осторожно прихлебывая компот, – позубоскалить любят, на то и молодежь. А в остальном – ребята что надо.
– Я уже заметила.
– В таком коллективе работать – одно удовольствие. Я вон четвертый десяток на заводах, так что верь…
– Петрович, а чего ты котлеты не ешь? – спросил Володя, вытирая губы салфеткой.
– А мне, Володенька, пора вегетарьянцем становиться.
– Как Лев Толстой, что ль?
– Почти. Но он-то – от ума им стал, а мне – доктора прописывают. Лучше кефир с компотом, говорят, чем кура с гусем.
Все засмеялись.
– Не смейтесь, – улыбнулся Петрович. – Придет время, и вам пропишут. Вспомните тогда Ивана Петровича.
– Вспомним, Петрович, вспомним, – проговорил Сергеич, вставая. – Приятного аппетита.
– Спасибочко.
Постепенно из-за стола ушла вся бригада, остались Марина с Иваном Петровичем.
– Завод – это дело особенное, – медленно прихлебывая компот, говорил он, – а главное – почетное. Ведь ежели разобраться – вся жизнь человеческая на этих вот железках держится – машины, трактора, самолеты, кастрюли, холодильники. Это все мы делаем – рабочие. Без нас – ни пахать, ни сеять. Даже поесть – и то ложка нужна! Да…
Он помолчал, вытирая усы салфеткой, потом вздохнул, глядя куда-то вперед, затем добавил:
– Я ведь, Марина, в деревне родился. Было нас у матушки двенадцать душ. А времена-то будь здоров. Голод. Кулачье зерно попрятало, из обреза норовит садануть. Колхозы только-только становятся. Хлеба нет. А батьку на гражданской беляки убили. Зарубили под Царицыным. И поехал я в город, чтоб лишним ртом не быть. На завод устроился. Не получалось сначала. Мы же лаптем щи хлебали, ничего окромя косы не видали. А тут – паровой молот, шестерни, лебедки. Но – освоился. Потом – армия. И снова завод. А после – война. Только мне повоевать мало пришлось – под Москвой ранило в голову, полтора года по госпиталям провалялся. Еле выжил. Списали, что называется, вчистую. И снова на завод. Снаряды точили…
Он помолчал, потом заговорил опять:
– Вот тут недавно в гостях были у одних. Так, люди ничего вроде, но и не шибко знакомые – жены вместе когда-то работали. Выпили, разговорились. Ну и начал он хвалиться – мол, нашел себе теплое местечко, работа не пыльная, а деньжата приличные. И знаешь где? В церкви. Паникадила какие-то точит. А раньше на «Борце» работал. Хорошим токарем был… Ушли мы поздно вечером, дома спать легли, а Стеша и говорит: вот, мол, как ловкачи теперь устраиваются. И деньги, говорит, бешеные… А я усмехнулся, да ничего и не сказал. Не ловкач он, а просто дурак. Он работу на халтуру променял, значит, не рабочий он, а халтурщик. Его халтура – только народу вредить помогает, глаза залеплять, а моя работа – на помощь, на благо. Я когда за станок утром становлюсь – всегда нашу деревню вспоминаю. Как жили плохо! Гвоздя не было лишнего. Кобылу подковать – полмешка ржи. Потому что сталь – в редкость была. А теперь? У всех машины, телевизоры, магнитофоны. А почему? Да потому что мы с тобой за станком стоим. Вот почему!
