Как только они расселись в гостиной, в дверях появился Зак. К счастью, на этот раз не было ни суеты на кухне, ни приглашенного друга, ни разговоров о пюре.
– Прости, что не приезжала чаще, – сказала Амелия, двигаясь ближе к матери. – Мне правда очень тяжело видеть, что тебе все хуже. Что ты так стараешься держаться… Больно видеть, что ты уже не можешь, как раньше, выступить в роли королевы. Я понимаю, это не лучшее объяснение. Но я старалась узнать о тебе у Зака.
Родители одновременно повернули головы к Заку, по-прежнему стоящему в дверном проеме.
– Да, она строчила мне по пять раз в день. А что вы хотите? Она моя сестра.
– А почему она не строчила мне?
– С Заком… – Амелия отвела взгляд. – Я была уверена, что от Зака всегда узнаю правду. – Она повернулась к матери: – Ненавижу притворство. Это фальшиво, грубо, это… осквернение. Предполагалось, что мы все будем делать вид, что тебе становится лучше, и я… я не хотела запомнить тебя такой.
– Тогда и ты меня прости, – сказала Глинис, взяв дочь за руку. – Но сейчас мы уже не притворяемся, так? У меня для тебя кое-что есть. На память обо мне. – Глинис достала из-за диванной подушки коробку, которую, должно быть, припрятала еще до приезда Амелии. Он увидел нечто похожее на собственный потертый ящик с инструментами. – Это одни из моих первых украшений, – продолжала Глинис. – Я сделала их до того, как заинтересовалась столовыми приборами. Они несколько театральны, и многие женщины, как ты только что сама сказала, «выступать» в них не смогут. Но ты сможешь. В тебе есть величие, ты справишься с этой ролью.
– Ух ты! – воскликнула Амелия с детской непосредственностью, и глаза ее заблестели, когда она надевала массивные браслеты на тонкие руки. Это были именно они. Те самые украшения, в которые Шеп изначально влюбился, как потом и в булавки для галстука, похожие на хрупкие птичьи косточки. – Я любила мерить их в детстве, когда тебя не было дома. Тайно. Я скрывала, но потом несколько раз брала их, когда шла на свидание, ужасно боялась, что ты мне голову оторвешь, если узнаешь. И еще очень боялась поцарапать их. Все друзья были в отпаде, когда я в них приходила, а я говорила: «Это сделала моя мама». Никто не верил. Ах, спасибо, спасибо тебе! Я даже не мечтала об этом.
Мать и дочь предались воспоминаниям, хвалили достоинства друг друга, но, дабы не удаляться от реальности, вспомнили несколько неприятных обеим случаев. Они немного помолчали, вспоминая о том, что еще должны сказать, чтобы после не ругать себя за забывчивость. Затем Амелия на одном дыхании произнесла одну из тех «речей», которые так злили ее мать. Пожалуй, впервые Глинис сидела и спокойно слушала и принимала комплименты. Казалось вполне естественным говорить о том, что она вскоре должна умереть.
Их разговор был столь теплым и добрым, что не стоило затягивать его надолго.
– Желаю вам хорошо провести время в Африке, – сказала Амелия, вставая. – Надеюсь, вы доберетесь до Пембы до того… – Она смутилась, но потом воспрянула духом. – До того, как ты умрешь. И надеюсь, что конец не доставит тебе страданий. Надеюсь, что хоть и не все получилось так, как ты хотела, но все же у тебя была счастливая жизнь, мама.
Шеп боялся, что жена уйдет от серьезного ответа и произнесет нечто в духе Погачника, например: «Что ж, она была такой, какой была». Вместо этого Глинис мельком взглянула на мужа, прежде чем внимательно посмотреть на дочь.
– Да, моя милая, – сказала она. – Я тоже думаю, что это была счастливая жизнь.
Когда они обе стояли у входной двери, этот сложный момент показался всем невероятно простым – даже элегантным. Они обнялись. Ни одна из них не расплакалась. Обе вели себя достойно, это было одно из тех обычных прощаний после вечеринки, когда никто из гостей не забывает свитер.
– До свидания, мама, – сказала Амелия.
– До свидания, Амелия, – ответила Глинис с легкой улыбкой. – Мне было приятно общаться с тобой.
– Да, – сказала Амелия. Улыбка ее была чуть натянутой, голос суховат от осознания того, что они обе так похожи и обе тяготятся родством друг с другом. – Мне тоже было приятно общаться с тобой.
Шепард Армстронг Накер
Номер счета в «ЮБП» 837-Пи-Оу-4619
Состояние на февраль 2006
Баланс: $ 771 398,22
Путешествие было похоже на то захватывающее мероприятие, когда доблестная группа инвалидов взбирается на Монблан; они словно демонстрировали спонсорам проекта, что их разношерстная партия из семи членов получила многие тысячи по весьма уважительной причине.
После девяноста минут пути Шеп наконец въехал на парковку для длительной стоянки автомобилей и подумал: «Очень длительной». (Ориентированные на приобретение, американцы сами себя обманули, лишив восхитительного права отречения от материальных благ, дарующего намного больше радости. Отдаляясь от принтеров и джинсов, Шеп чувствовал нарастающую легкость, и к тому моменту, когда они подошли к выходу ЗА, он был способен самостоятельно долететь до Пембы без всякого самолета.) После стольких часов сборов, суеты и толкотни им предстояло лететь семь часов, не сомкнув глаз, в Лондон на «Бритиш эруэйз», затем провести три с половиной часа в аэропорту Хитроу, затем вновь лететь восемь с половиной часов на «Кенийских авиалиниях» до Найроби, еще четыре часа ожидания рейса, но уже без кондиционеров, что при невообразимой жаре могло стать для Флики катастрофой, получасовой тряский перелет на самолете на двадцать мест и в довершение всего час в мини-вэне, двадцать минут на скоростном катере и дорога от него до двери – в общей сложности тридцать три часа.
Список развлечений был весьма ограничен: помочь отцу справить нужду в стесненных условиях самолета; сверкать глазами в сторону пассажиров, делающих вид, что они не пялятся на Флику, когда она задирает рубашку и прилаживает бутылочку с водой к трубке на животе; отклонять холодные предложения бортпроводников помочь, которые на самом деле значили: «Черт возьми, почему я?» и «Какого черта эти убогие калеки куда-то летят, лишь бы не померли в мою смену»; время от времени доставать дыхательный аппарат для Флики; наперебой с Кэрол напоминать ей же постоянно глотать; перебирать три набора лекарств и раскладывать их по цветам, подбирать их с пола, ползая под креслами рядом с пассажирами, когда во время турбулентности пузырьки и блистеры разлетаются по всему салону; умолять дать еще несколько пледов, которыми обычно никто не пользуется, чтобы помочь Глинис согреться; покупать накидку кикоис в грязном аэропорту в Занзибаре, чтобы смочить ее холодной водой и завернуть в нее Флику, чтобы спасти от перегрева, именно в тот момент он вспомнил, что прихватил с собой маленький вентилятор, который прикреплял к компьютеру в «Умельце Рэнди». Вентилятор их всех и спас – спасибо тебе, Погачник.
Последний отрезок пути, проделанный на «Зан эйр», был ухабистым и муторным, вентиляция практически отсутствовала, горячий воздух затруднял дыхание. Все обмахивались ламинированными листками инструкции по безопасности, которую, если задуматься о возрасте самолета, им было бы лучше внимательно изучить. Крепко сжав руку жены, Шеп слушал свой первый урок суахили: «пристегните ремни» – фунгу миканда, «не курить» – усивуте сигара. Три говорящих на этом языке пассажира сидели совсем рядом с ними, так что можно было не волноваться на случай внезапной гибели. Оглушительно нарастающий рев двигателей, резкие покачивания из стороны в сторону заставляли Шепа усиленно молиться о том, чтобы его первое приземление на Пембе не стало падением с высоты пяти тысяч футов.
Наконец, дряхлый самолет стал снижаться над островом – бескрайняя алебастровая гладь воды небесно-голубого цвета с изумрудными и аквамариновыми бликами, подобное богатство красок невозможно было передать на экране компьютера, – затем проплыл вдоль ажурной береговой линии со сверкающими на солнце белыми пляжами.
– Ух ты! – воскликнула Флика, опираясь на колено Хитер и вытягивая шею, чтобы выглянуть в иллюминатор.
– Эй, ты меня всю перепачкала своими слюнями! – возмущалась Хитер, хотя сама уже давно испачкала рубашку йогуртом с бананом и гуавой.
Глинис тоже не могла оторваться от окна.
– Шепард, как красиво, – вздохнула она. – Возможно, ты был прав.
– Благослови нас Боже, сынок, – послышался голос Гэба с сиденья у окна в соседнем ряду. – А я уже решил, что проведу последние дни жизни, любуясь картинами Томаса Харта Бентона на стенах «Твилайт Гленс».
– Можно было и в Гугле найти такую картинку и не лететь на четырех самолетах, – проворчал Зак, предпочитавший сидеть в стороне от всех с мрачным выражением лица.
– А я всегда считала, что Африка – это пустыня, – задумчиво сказала Кэрол. – А этот остров такой зеленый!
И правда, Пемба была вся покрыта зеленой растительностью, холмистый пейзаж с зарослями широколистных фикусов и плантациями банановых пальм, которые сверху казались разбросанными по земле многоугольными звездочками. Небольшие лоскутки сельскохозяйственных угодий были соединены красными грязными линиями дорог, которым в будущем предстояло заменить им Уэст-Сайд-хайвей. Под крылом самолета проносились гофрированные жестяные крыши, переливающиеся на солнце серебряным блеском, словно местные жители приветствовали вновь прибывающих резидентов на азбуке Морзе.
