своему сердцу и с правом любимого тобой заглянуть в твои глаза.
Собрался писать тебе длинное письмо, и вот не получилось. Получил срочное задание.
Мысленно нежно целую тебя. Твой Григорий».
«Дорогой мой защитник Родины!
А я ведь горжусь тобой. И часто думаю: почему вы — мальчишки, окончив школу, идете охранять Родину, делаете такое великое патриотическое дело. А мы, девчонки, живем, не отдавая свои силы Родине. И давно думаю, Гриша, вот о чем.
У нас в больницах не хватает санитарок, в домах престарелых не хватает уборщиц, одиноким старикам, живущим дома, иной раз некому даже хлеба купить. Почему же нас после школы нельзя мобилизовать тоже, хотя бы на год, заниматься этим дефицитным трудом? Все думаю, кому бы высказать эту мысль. Написать в газету — не поместят. Обратиться в правительство — неловко как-то. А мысль-то здравая. Я чувствую это. Ну что случилось бы со мной, если бы после школы я год поработала санитаркой в больнице? Научилась бы трудиться, приобрела бы потерянное теперь многими чувство милосердия. А за работу дали бы мне характеристику, которая имела бы значение и для поступления в вуз. Что ты думаешь, Гриша, по этому поводу?
А насчет твоей тяги к женскому обществу, я скажу тебе (ты сейчас улыбнешься: опять Долли села на своего конька): Александр Сергеевич тоже стремился к женскому обществу и по всем данным в этой области имел свою точку зрения. В № 1 „Современника“ за 1836 г. была помещена статья без подписи „Императрица Мария“, в ней говорилось о необходимости расширить в России женское образование.
В статье „Отрывки из писем, мысли и замечания“ (1827 год) Пушкин иронизирует над „Магометом, решившим оспорить у дам существование души.“ Поэт пишет, что „во Франции, в земле, прославленной своею учтивостью, грамматика торжественно провозгласила мужской род благороднейшим“, что „даже люди, выдающие себя за усерднейших почитателей прекрасного пола, не предполагают в женщинах ума, равного нашему, и, приноравливаясь к слабости их понятия, издают ученые книжки для дам, как будто для детей“.
А в „Рославле“ (1831 г.) Пушкин писал:
„Нет сомнения, что русские женщины лучше образованны, более читают, более мыслят, нежели мужчины, занятые бог знает чем“.
Ты помнишь, Гриша, стихотворение Пушкина „Буря“? Не помнишь? Я сейчас его тебе процитирую:
Ты видел деву на скале В одежде белой над волнами, Когда, бушуя в бурной мгле, Играло море с берегами, Когда луч молний озарял Ее всечасно блеском алым, И ветер бился и летал С ее летучим покрывалом? Прекрасно море в бурной мгле И небо в блесках без лазури; Но верь мне: дева на скале Прекрасней волн, небес и бури.
Женщину он объединяет с величественной, грозной стихией. Но она, женщина, прекраснее. Это самое изумительное создание природы.
Ну вот, а что касается судьбы, которая обездолила тебя, и не пришлось тебе даже на прощание поцеловать меня — это не беда. Все еще у нас впереди, Гриша!
Я, как и ты, приготовилась к длинному письму, а по телефону сообщили — просят немедленно быть в библиотеке.
Прощай пока.
Твоя Долли».
«Загородное болото»
Не очень нравилась Наталье Николаевне дача на Каменном острове, которую сняла она в 1836 году. Александр Сергеевич в это время был в Москве, и Наталья Николаевна сама заключила контракт с владельцем дачи Доливо-Добровольским.
Пушкины заняли два дома. Один — небольшой, с изящными колоннами, и другой — тяжелый, с неуклюже нахлобученным мезонином и балконами. Площадка, на которой стояли дома, заканчивалась деревянной стеной в семь сажен. Это сосед Стасов отгородился от строений Доливо-Добровольского.
Цена была сходной. И семейство Пушкиных в мае перебралось на дачу.
«Ты уж, вероятно, в своем загородном болоте, — писал Пушкин Наталье Николаевне. — Что-то дети мои и книги мои? Каково-то перевезли и перетащили тех и других?»
Перетащить тех и других было действительно нелегко. Наталья Николаевна была: на последнем месяце беременности. А поручить, без личного участия, «перетаскивать» детей и книги было не в ёе характере. Детей она оберегала, как в народе говорили, «пуще глаз своих», а к порядку в книгах и бережливому отношению к ним ее приучил Пушкин. Знала она душой, как дороги книги ее мужу. Но как бы ни было это трудно в ее положении, она «перетащила» и семью и книги в «загородное болото».
С балкона дачи был виден Елагин остров с цветущими зелеными садами, деревеньками, поэтично разбросанными в зелени полян по ту сторону Большой Невки. И это примиряло Наталью Николаевну с аляповатым фасадом дома.
В июне в Елагиноостровский дворец приехала семья императора. Из городских казарм перевели кавалергардский полк в Старую и Новую деревни, расположенные на другой стороне Большой Невки, напротив Елагина острова. Сразу стало шумно и людно.
В Каменноостровском театре, вблизи от дачи Пушкиных, открылись гастроли французского театра.
27 июня в Предтеченской церкви на Каменном острове крестили малютку Пушкину. В честь матери нарекли ее Натальей. Крестным отцом был Михаил Юрьевич Виельгорский, крестной матерью Екатерина Ивановна Загряжская.
Как-то вечером карета императрицы проезжала мимо дачи Пушкиных. Александр Сергеевич возвращался домой от Виельгорского. Императрица остановила карету, открыла
