— Очень поэтичные имена, — на этот раз рюмки наполнил Рубанов.
— Согласен, — выпил коньяк Сипягин. — Папашка их занимался торговлей…
У Бланков, Срулей и Абелей всегда так… Или политика, или торговля, — тоже выпил Максим Акимович.
— И вновь согласен… Так вот, приторговывал различным алкоголем и потихоньку доносил на соседей. Был груб и неуступчив с людьми. Переехал в Житомир. Скандалил с сыновьями. Те, дабы нагадить Мойше, приняли православие, и отказались от папкиного отчества. Заодно сменив и имена. И стали: Абель — Дмитрием, Сруль — Александром. Этот самый Сруль—Александр Бланк кончил медико–хирургическую академию и женился потом на Анне Гроссшопф. У них родилась дочь Мария — мать Ульянова. По отцовской линии у Бланка—Ульянова-Ленина калмыцкие корни. Но Ленин, — пустяк. Осенью этого года социалист–революционер Гершуни создал боевую организацию… Это поопаснее будет.
— Умоляю, Дмитрий Сергеевич. Только без рассказа о родословной, — поднял руки вверх Рубанов, рассмешив министра внутренних дел. — Думаю, из той же среды, что и Мойша Бланк. Давайте лучше по коньячку, ваше высо–о–копревосходительство, — улыбнувшись, произнёс Рубанов.
В январе император высочайше утвердил положение об Особом Совещании о нуждах сельского хозяйства. Председателем назначил министра финансов Витте, а его ближайшим помощником Сипягина.
Дмитрий Сергеевич, дабы совещаться иногда и с хорошим человеком, а не только с Витте, стал уговаривать Рубанова, как крупного землевладельца, вступить на ниву сельскохозяйственной отрасли.
— Максим Акимович, голубчик, государь назначил двадцать сановников разбираться в нуждах сельского хозяйства, — вновь сидели за коньячком, но на этот раз на Фонтанке, в служебном кабинете Сипягина. — Да ничего эти супчики в сельском хозяйстве не смыслят, к тому же страдают желудком или печенью. А мы с вами, — поднял рюмку, — очень даже неплохо посовещаемся.., — закусил лимоном. — Взять Витте… Про него видно, апостол Павел сказал: «Человек — есть ложь». Общину надумали разрушить, а ведь она относится к главным устоям государства. Русский человек — общинный человек. Всей историей государства доказано, что мы сильны объединением, а не индивидуализмом. Крестьянин в русской общине не подавлен, а лишён своего буйства и стихийности. Крестьянские общинные владения растут. В отличие от дворянских. Многие ли твои офицеры владеют землёй? Вот то–то и оно, — щёлкнул он языком. — А крестьянский банк скупает землю у частных владельцев и передаёт её на льготных условиях не безземельным офицерам, а крестьянам. Крестьяне владеют землёй не единолично, а являясь совладельцами общинной собственности на землю. Но обрабатывают её на единоличных началах. Кто не ленится работать — богатеет. А лентяй идёт к нему батраком.
— Нет уж, увольте, — не слушал философические изыски друга Рубанов, размышляя над предложением вступить в состав образованного государем Особого Совещания. — В сельском хозяйстве я понимаю даже меньше министра земледелия Ермолова, — развеселил Сипягина. — А вот Дальним Востоком заняться следует.
— Здесь ты прав, — покивал головой Сипягин. — Государь считает, что до 1906 года Россия воевать там не готова.
— Между тем поздней осенью прошлого года японский посланник маркиз Ито предлагал Николаю заключить соглашение о размежевании сфер влияния. России — Манчжурия, а Японии — Корея. Манчжурия и так уже наша, а как сказал военный министр Куропаткин: «Отказ от Кореи составит слишком дорогую цену для соглашения с Японией…». Вот потому–то и следует готовиться к войне, причём раньше шестого года. Повод японезы найдут.
— Это макакам раз плюнуть, — поддержал товарища Сипягин, — вновь разливая коньяк. — Ну что ж, мой друг, полностью с вами согласен, — почему–то заговорил с Рубановым на «вы». Занимайтесь Дальним Востоком, коли он вам ближе земледелия… А то ведь на днях японцы заключили союз с вечным нашим врагом — Англией, которая обещает им военную поддержку в случае войны с двумя державами. Это на тот случай, ежели нас Германия или Франция поддержат. И дружественный нейтралитет в случае войны только с Россией.
— Будут поставлять макакам оружие и боеприпасы, — на этот раз покивал головой Рубанов. — Хоть в шестом, хоть в следующем году — куда им против нас…
Подпоручик Рубанов тоже летал в высоких сферах, но не политических, а любовных.
Благодаря поддержке Зинаиды Александровны, в воскресный день родители отпустили свою дочь до самого вечера с Акимом Рубановым.
Выйдя от Бутенёвых и держа Натали под руку, Аким покрутил головой по сторонам в поисках извозчика. Как нарочно, на всём протяжении полёта пули из винтовки капитана Мосина, извозчиков не наблюдалось. Зато рядом с молодыми людьми приплясывала укутанная в шаль бабища с пучком швабр на плече, кои она раскручивала вокруг своей оси, задумчиво поглядывая на офицера с дамой.
— Натали, — глядя на тётку в шали, громко произнёс Аким, — нам швабры нужны?
Бабища осклабилась волчицей и с надеждой подступила ближе, так раскрутив швабры, что они аж загудели.
— Сейчас взлетит, — шепнул девушке Аким и махнул рукой, останавливая, словно по волшебству возникшие сани с извозчиком.
Расстроенная тётка прекратила вращение и на всякий случай рыкнула:
— Швабры-ы половыя–а–а! — и, глянув на лихого извозчика, неожиданно для себя добавила: — конскы–я–а-а…
Привстав, извозчик заправил выбившиеся концы красного кушака, опоясывающего тёмно–синий кафтан и, глянув на бабу, покрутил пальцем у виска.
— У-у, гужеед, — озлобилась тётка, — чтоб ты гужом подавился, — гордо отвернулась от лихача.
— Швабра, — резонно ответил «ванька» и, улыбнувшись господам, произнёс: — Резвая лошадка — с шиком прокачу, — указал на узкое полумягкое сиденье, обитое тёмно–синей тканью под цвет кафтана.
— Элегантные сани, — улыбнулась Натали. — У всех чёрные да коричневые, а эти — синие.
На что повернувшаяся тётка плюнула в сторону саней.
Разместившись на узком сиденье, Аким заботливо укрыл ноги Натали подбитой овчиной полостью тёмно–синего сукна, пристегнув кожаные петли к головкам на заднем обрезе сиденья. Закончив, выдохнул с паром изо рта:
— Трогай помаленьку, — развеселив этим народным выражением свою даму.
— Вы с одного села? — засмеялась она, коснувшись холодной щекой щеки Акима, когда сани подпрыгнули на кочке. — А теперь скажи: «Не дрова везёшь», — веселилась она, доверчиво прижавшись к руке в шинели, и по привычке всех барышень, дунула на прилипшую к губам вуаль.
— Куда прикажете? — поинтересовался возчик, прикидывая, что сегодня он прилично разбогатеет.
— На Невский! — велел Аким, зажмурив глаза от снежного ветра и счастья.
— Н–н–но! — щёлкнул тот синими вожжами по накрытому синей сеткой лошадиному крупу, и, лихо заломив меховую шапку с тёмно–синим верхом, замер монументом на облучке.
Полетели по Невскому.
Немного испуганная быстрой ездой Натали прикрывала от ветра лицо плюшевой муфтой.
— Хорошо-о! — наслаждался морозным воздухом и близостью девушки Аким. — Какой же русский не любит быстрой езды? — склонился к Натали и еле сдержался, чтоб не коснуться губами её щеки.
«А то обидится и выпрыгнет из саней», — вздохнул он, вспомнив далёкий бал.
— Мне кажется и Нева и проспект синего цвета.., — приблизив к уху Акима губы, прошептала Натали. — И день сегодня синий… И небо…
— И мои щёки, — сбив романтический настрой, произнёс Аким, незаметно, как ему показалось, поцеловав вуаль у виска, где виднелся иссиня–чёрный завиток.
— В тебе нет поэзии, — отвернувшись в сторону тротуара и домов, вздохнула она.
«Да гори всё синим пламенем!» — подпрыгнув на вовремя подвернувшейся кочке, обхватил даму за стан и поцеловал на этот раз в щёку.
Когда Натали повернула к нему не слишком рассерженное лицо, он сделал вид, что внимательно разглядывает промелькнувшую вывеску с золотым, а не синим, ужасно свирепым быком, с надписью под ним: «Мясные, зеленные и курятные».
Проехав ещё немного, сани остановились как раз рядом с вывеской «Английский погреб». Дорогу перегородил наглющий лихач на лаковых чёрных санях, с чиновником в шубе на хорях и разодетой дамой.
— Ну и куды ты прёшь, паразичья харя? — хриплым голосом поинтересовался акимовский возница, убирая рукавицы за кушак.
— О-о, Господи! — вздохнула Натали, устремив взгляд на соседнюю с погребом чайную, над дверью которой весёлый пузатенький синий чайник с праздничными васильками по бокам, пускал из носика лазурные кольца пара.
Акима пузатый чайник не интересовал, ибо он внимательно наблюдал за «ваньками», загадав, что ежели верх возьмёт его, он ещё разок поцелует Натали.
— Дядя, это хто паразичья харя? — побагровев от возмущения, прошипел кипящим чайником молодой мордастый парень, гордо сидевший на облучке.
