Мишель Ловрик - Книга из человеческой кожи

– Для Мингуилло Фазана, – негромко произнес он, указывая на посылку. – Доставка оплачена.

– Что вы здесь делаете? – пожелал узнать я.

Наше совместное предприятие отнюдь не процветало. Этот человек по какой-то причине оказался с самого начала предубежден против меня. Так что же заставило его проделать столь долгий путь и перейти через горы, чтобы разыскать меня?

– Арекипа открыта для всех, – заметил он, мельком оглядывая убогую комнату с таким видом, словно ожидал увидеть нечто подобное. – Собственно говоря, у меня здесь имеются близкие друзья, и мне захотелось нанести им визит.

– Друзья? Здесь, в Арекипе? Вы не упоминали об этом. – Естественно, я не входил в число этих самых «друзей». Я вдруг ощутил, как пузырьки желчи скапливаются у меня в желудке.

Хэмиш Гилфитер молча протянул мне посылку.

– И от кого же она?

– Из Венеции, – надменно обронил он, словно этим все было сказано. – Я собирался сообщить вам также, что наши деловые отношения – которые, на мой взгляд, никогда и не начинались, – закончены окончательно и бесповоротно.

– Вы… вы – отклоняете мое предложение?

– От настоящего врача я с отвращением узнал, какую мерзость вы разливаете по своим флаконам с так называемыми «Слезами святой Розы». И вы хотели, чтобы я продавал их нашим уважаемым дамам в Шотландии! К счастью, я узнал об этом прежде, чем отравил кого-либо из своих соотечественниц белым свинцом. Я уничтожил все флаконы до единого.

– Это не моя проблема, что вы не сумели сколотить состояние на «Слезах святой Розы». Они приносят прибыль всем кто решился иметь с ними дело. А вы еще заплатите мне за уничтоженную партию, – парировал я.

Он протянул мне кошель.

– Не стоит так волноваться. Я никогда не веду переговоров с людьми, подобными вам, – боюсь запачкать руки, знаете ли. Так что мы в расчете. А теперь мне пора. Доброго вечера, сеньор, мадам, – с ледяной вежливостью, впрочем, едва заметной, обратился он ко мне и искренне улыбнулся шлюхе.

Гневная реплика вскипела и застряла у меня в горле вместо того, чтобы сорваться с губ. Не дождавшись ответного оскорбления, Хэмиш Гилфитер развернулся на каблуках и был таков.

Швырнув кошель на продавленную кровать, я отослал шлюху прочь. Похоже, я переоценил свои возможности – меня больше не тянуло к ней. Загадочная посылка представляла для меня намного больший интерес. Размер и форма внушали надежду на то, что ее содержимое непременно поднимет мне настроение. Я взял, в руки свой подарок, адрес на котором был написан беглым, но совершенно незнакомым мне почерком, и освободил его от бечевки, бумаги и куска ткани, в которую тот был завернут. В воздух поднялось облачко коричневой пыли, когда я освободил из плена небольшую толстую книжицу. Я зарылся носом в очаровательный аромат ее обложки, глубоко вдыхая его в поисках знакомого запаха.

Это была книга в обложке из человеческой кожи, пособие по гинекологии. Начиналось оно трактатом Северуса Пинея о девственности, а заканчивалось опусом о зачатии и деторождении. На иллюстрациях были представлены увеличенные женские органы в разрезе. Книга была напечатана в Амстердаме в 1663 году, но обложка выглядела более новой.

Мне стало интересно, кто же из моих верных букинистов, моих работорговцев, моих сводников, поставляющих чужую кожу на продажу, раскопал это маленькое украшение антроподермического переплетного дела?

Золотисто-коричневая чешуйчатая обложка была украшена изящной золотой гравировкой. Мой анонимный корреспондент вложил внутрь листок бумаги, на котором написал: «Врач, которому принадлежала эта книга, переплел ее в обложку из кожи женщины. Она была белой, но врач выдубил ее кожу с помощью сумаха, чтобы придать ей более темный цвет. Вероятно, он надеялся, что от этого шутка обретет дополнительный смысл и очарование. Мы полагаем, что она вполне в вашем вкусе».

Я с улыбкой читал эти строки, как вдруг по спине у меня пробежал холодок. Как мог этот человек – нет, люди, потому что они написали «мы полагаем», – знать в точности, что доставит мне удовольствие?

И все же насколько неумелыми и некомпетентными показали себя мои корреспонденты! Неужели же им не были известны правила охоты? Перед тем как вручить подобное изделие, все мои обычные поставщики прислали бы его описание, распаляя мое воображение и заставляя развязать кошелек. Каким-то шестым чувством я ощутил, что, заключив эту сделку, я вобью их в землю по самые ноздри.

Я принялся с такой поспешностью перелистывать старую пыльную книгу, что поранил подушечки пальцев на обеих руках. А ведь порез от бумаги печально известен тем, что причиняет намного более сильную боль, чем даже удар шпагой! Облизывая пальцы, я задумчиво разглядывал рисунки женских репродуктивных органов. На губах я ощутил вкус уличной пыли, смешанный со сладостью собственной крови, и это пробудило во мне давние воспоминания.

Много лет назад в нашем загородном доме в Венеции я повредил пальцы, когда прострелил Марчелле колено. Грязь попала в пустяковую ранку. Так я лишился своего любимого пальца. А здесь, в грязной Южной Америке, не искушаю ли я судьбу, облизывая окровавленные пальцы после того, как касался ими книги, которая путешествовала по всему миру? Причмокнув в последний раз, я извлек эти драгоценные части своего тела изо рта и уставился на них, словно они были давними друзьями, только что, на моих глазах превратившимися в злейших врагов.

Слишком поздно я догадался обнюхать материю и бумагу, в которые был завернут коварный подарок. Любознательному читателю будет небезынтересно узнать, что от них пахло масляной краской.

Когда на пороге нашей комнаты появился Хэмиш Гилфитер, от удивления я потерял дар речи.

Но только не Марчелла, бросившаяся ему на шею с таким восторженным криком, что он выронил на пол пакеты, которые держал в руках. На мгновение меня пронзил острый и ужасно неприятный укол ревности. Знать Марчеллу означало любить ее. Хэмиш знал ее долгие годы. Они путешествовали вместе – а я пока что был лишен подобной привилегии, несмотря на то что она была моей женой. Отойдя в сторонку, я принялся наблюдать за ними в поисках клинических симптомов сентиментального чувства вины или неловкости. В оправдание своей безосновательной и непозволительной ревности я могу привести только один довод: я еще не привык к надежности и незыблемости, которые внушает любовь.

Шотландец на мгновение отстранил ее от себя на расстояние вытянутой руки и приказал:

– А ну-ка, сделай так еще раз, девочка.

Марчелла подбежала к тому месту, где сидела до этого, потом вскочила со стула и вновь бросилась к нему в объятия.

– А куда подевалась твоя хромота, дитя мое?

– Башмачки. Волшебные башмачки. Мой брат Фернандо…

– Башмачки и кое-что еще, я бы сказал, – широко улыбнулся Хэмиш Гилфитер. – Вижу, ты наконец-то решилась позволить другим помочь тебе.

«А я должен позволить Марчелле любить, – напомнил я себе. – В этом заключается ее сущность». И теперь уже я обнял Хэмиша Гилфитера с искренней теплотой, восклицая:

– Какими судьбами?

– Я получил письмо от славного Джанни. Поэтому я знал, что Мингуилло Фазан направляется сюда, и боялся, что это не сулит Марчелле ничего хорошего. Он писал, что вы, Санто, уже здесь. Вот я и решил, что пора всем, кто в глубине души питает слабость к Марчелле, объединиться и попытаться сделать для нее что-нибудь.

Он посмотрел на наши тоненькие серебряные кольца, на наши лица, лучащиеся счастьем, и сказал:

– Вижу, что самое лучшее уже произошло. Стоило попасть в десяток штормов, чтобы увидеть это своими глазами.

Он поцеловал Марчеллу в лоб и собрал свои рассыпавшиеся по полу посылки.

– Я привез подарки, – пробормотал он, – от Сесилии и от себя.

– От Сесилии и от себя, – многозначительно повторил я, и он слегка покраснел.

– Да, я встретился с ней в Кадисе по пути сюда. Как вам наверняка известно, она там пишет портреты местных Бурбонов. Она попросила меня выполнить для нее в Арекипе пару пустяковых поручений – доставка и покупка, вы же знаете женщин. Она давно хотела смешать ляпис-лазурь из Анд со своей синей краской…

– Посылки? – резко спросил я. – У вас есть письмо для меня?

– Для вас у меня не письмо, доктор Санто, а ее наилучшие пожелания, – ответил Хэмиш и подмигнул.

И мне очень не понравился его озорной вид. Но что я мог сказать, дабы вытрясти все тайны из простого подмигивания? Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что мог многое сказать, и действовать решительно, и предотвратить… но я не сделал этого. Мне было слишком стыдно обнажать перед Марчеллой и Хэмишем Гилфитером свои преступные фантазии в такой радостный момент, и я решил повременить.

Торговец тем временем вскрывал самый большой пакет.

– Это для Марчеллы от Сесилии, – сказал он и развернул льняное полотнище с двумя дюжинами кармашков, в каждом из которых лежал тюбик масляной краски и пара кистей из беличьего меха.