188
Двор назначил Ёсицунэ и Юкииэ наместниками всех поместий сёэн на Кюсю и Сикоку соответственно; это было источником огромного потенциального богатства, однако не предоставляло возможностей набора воинских сил, необходимых для кампании против Камакура.
Цитируется Исии Сусуму в кн. Камакура бакуфу, Токио, 1965, с. 188–189.
Кадокава Гэнъёси, Гикэйки-но сэйрицу, «Кокугакуин дзасси 65», №№ 2,3; 1964: 79-100.
Ногами Тоёитиро, Ёкёку дзэнсю, Токио, 1935, 5:51.
Ногами Тоёитиро, Ёкёку дзэнсю, с. 54–55. «Переносной алтарь» — вероятно, более точный перевод слова ои, нежели «короб». Он представлял собой большую деревянную коробку с ножками, использовавшуюся пилигримами для переноски буддийских алтарных принадлежностей, облачений и других аксессуаров.
Ногами Тоёитиро, Ёкёку дзэнсю, с. 63.
Ногами Тоёитиро, Ёкёку дзэнсю, с. 67–68.
Ногами Тоёитиро, Ёкёку дзэнсю, с. 72.
Конфликт с Тогаси в пьесе «Кандзинтё» принимает более спокойную окраску; в нем говорится, что он бросает украдкой взгляд на подписной лист и понимает, что это — фальшивка. Последовавший за этим допрос Бэнкэя предназначался только лишь для того, чтобы обмануть стражников. Версия театра Кабуки (1840) утверждает то, что в Но только предполагается, выражая большое внимание, оказывавшееся в эпоху Эдо теме гири-ниндзё (чувство долга — человеческие эмоции); пьеса «Атака» (конец XV века) увенчана аурой аварэ и мудзёкан (преходящести), свойственной Но.
Ср. изменение характера Ямато Такэру во второй половине его жизни.
Знаменательно, что в «Атака» и «Фуна Бэнкэй» — двух самых знаменитых пьесах «Но» о Ёсицунэ в период его падения — Бэнкэй поставлен центральной ролью ситэ и отодвигает своего хозяина на второй, подчиненный план.
Вакамори (Ёсицунэ, с. 215–216) предполагает, что отношения между Ёсицунэ и Бэнкэем, как они отображаются в поздних версиях легенды эпохи Камакура и Муромати, выражают ностальгические чувства по прошедшему веку, в котором отношения между хозяином и подчиненным предположительно основывались на простых личных связях лояльности и привязанности, нежели чем на холодном расчете личной выгоды, который стал доминировать в отношениях повелитель-вассал в позднюю феодальную эпоху.
Бэнкэй, в том виде, как он предстает в поздних легендах, — такая же фиктивная фигура, как и Санчо Панса. В те времена фигуры яростных горных монахов являлись стандартными характерами приключенческой драмы, так что слуга Ёсицунэ имеет за спиной давнюю традицию. Одновременно, не исключено, что Ёсицунэ в его бегстве на север сопровождали несколько монахов, а Бэнкэй является «сборной» фигурой реальных ямабуси. Его функции как элемента легендарной структуры — играть роль «оттеняющего героя» так, чтобы Ёсицунэ мог продолжать свой бег и полностью выработать моно-но аварэ в характере проигравшего героя; в этом смысле они (Ёсицунэ-Бэнкэй) совместно представляют квинтэссенцию японского героя.
Хотя Сидзука — главная героиня легенды о Ёсицунэ, в бегстве на Запад его сопровождала далеко не одна женщина. Судя по «Сказанию о Ёсицунэ», герой состоял в интимных отношениях более чем с двумя десятками представительниц прекрасного пола за время своего краткого пребывания в столице и по крайней мере 11 из них взошли вместе с ним на корабль, пересекавший Внутреннее море. Репутация женолюба, закрепившаяся за Ёсицунэ и вновь напоминающая принца Гэндзи, подкрепляется другими многочисленными источниками и, как кажется, служила одной из причин, по которой Ёритомо сомневался в его серьезности и надежности. Амурные похождения героя стали частью легенды о нем. На серии гравюр художника Кунисада (1786–1865) позднего периода Токугава он изображен в ряде эротических поз с разными молодыми особами из столицы, причем с такими гениталиями, которые приходится счесть чрезмерными даже по преувеличенным стандартам японских «весенних картинок». Контраст между повышенной сексуальностью Ёсицунэ и теми деликатными, женственными чертами, на которых делается ударение в поздних легендах, типичен для японского романтического героя и отображает двойственную природу характера Ёсицунэ.
По «Адзума Кагами», знаменитый танец был исполнен перед рождением ребенка. В данном случае поздняя, легендарная версия представляется более вероятной: женщины в поздний период беременности обычно не бывают отменными танцовщицами; выступление же Сидзука в Камакура, как передают, являлось одним из самых ярких в ее блестящей карьере.
И Сидзука, и Бэнкэй представляются «сборными» персонажами, относимыми к отличным от Ёсицунэ уровням историчности (о котором мы располагаем проверенными историческими фактами). В свою очередь, Ёсицунэ гораздо менее «историчен», нежели Ёритомо, поскольку практически все сохранившиеся о нем сведения густо замешаны на легендах. Тем не менее, все подобные разграничения производятся лишь учеными; для большинства японцев реальность Бэнкэя, Сидзука, Ёсицунэ, Ёритомо и остальных персонажей примерно одинакова.
Сидзука — пример выдающегося женского характера; ее можно принять в качестве типа «героини поражения», полулегендарного персонажа, сопровождающего своего любимого. Когда бы я ни спрашивал японцев о неудачно закончивших свой жизненный путь героинях в истории их страны, они упоминали имя Сидзука. О другой героине того же типа и того же периода см. Томоэ.
Прежде, всего из-за того, что период военной гегемонии длился столь долго и на всем его протяжении женщины из самурайского сословия занимали все более и более подчиненное место, в японской истории сравнительно мало героинь (как удачливых, так и неудачливых) — исключая, разумеется, таких представителей культуры, как Оно-но Комати и Мурасаки Сикибу.
В самурайской среде отношение жены к мужу принципиально не отличалось от его отношения к своему господину и основывалось, таким образом, на полной и безусловной лояльности и подчиненности. Эти отношения вкратце описаны и оправданы у Нитобэ.
Полная женская самоотдача ради блага своего мужа, дома и семьи была столь же добровольна и почетна, как и полуотдача мужа ради блага его господина и страны. Самоотреченность, без которой неразрешимой остается любая загадка жизни, была основой мужской лояльности, точно так же, как и приверженности женщины дому. Она являлась рабой мужчины не более, чем ее муж — рабом своего непосредственного начальника, и роль, которую она играла, рассматривалась в качестве найдзё — «внутренней помощи». В оценочной шкале высшее место занимала женщина, обращавшаяся в прах ради мужа для того, чтобы тот мог обратиться в прах ради господина, который, в свою очередь мог следовать велениям Небес. (Nitobe, Bushido: The Soul of Japan, Rutland, Vt. and Tokyo, 1969 [впервые издано в 1905], c. l46.
Те героини, которые все же появлялись за время долгого периода военного правления (с середины XII до середины XIX века), редко были одиночками; чаще они выступали вместе со своими мужьями или близкими родственниками мужского пола, отражая их доблесть и славу точно так же, как и вассал — каким бы храбрым он ни был — мог всего лишь усилить престижный отсвет своего господина. Так, наиболее выдающиеся женщины XII века Томоэ, Сидзука и Масако получили возможность обрести героический статус посредством своих мужей, — соответственно Ёсинака, Ёсицунэ, Ёритомо, Подобно этому, знаменитая героиня XVI века Оити-но Ката (которая по легенде являлась, подобно Сидзука, самой прекрасной женщиной своего времени) храбро бросила вызов своему брату — всемогущему Ода Нобунага и совершила вместе со своим мужем Сибата Кацуиэ знаменитое самоубийство в стиле ницшеанского Gotterdammerung («Сумерки богов») в замке Кита-но Сё (1583); и все же главную роль в этом финальном акте героизма сыграл Кацуиэ, а не его жена. Опять-таки, Яманоути Кадзутоё-но Цума (1557–1617) была одной из самых почитаемых женщин своего времени, однако, как мы можем судить уже по одному ее имени («Жена Яманоути Кадзутоё»), слава к ней пришла через посредство ее мужа. Грация Хосокава (1563–1600) — знаменитая женщина, принявшая христианство — представляется одной из немногих героинь в японской истории, которые превзошли своих мужей в благородной жертвенности и славе.
