– В Египте. Когда вас там истребляли. Князь говорил, что вы как-то убежали.
– Нет, – ответил Сруль с запинкой, – это случилось еще до моего рождения…
Ингвар с сомнением посмотрел на его седую бороду:
– В такую давнину? Уже тогда ваше племя так не любили?.. Дыма без огня не бывает.
– Да, – вздохнул Сруль печально, – ты прав, воевода… Вон у вас есть такой воевода по имени Рудый. И умен, и красив, и добр, а его никто не любит, ибо выигрывает хоть в кости, хоть в кидалку, хоть в тавлеи.
Ингвар кивнул:
– Ты прав. За это можно даже возненавидеть. Так вы и Рудого знаете?
Сруль зябко передернул плечами:
– Не напоминай нам об этом человеке! Его знают у нас, еще как знают. Где пройдет Рудый, там трем раввинам делать нечего.
В коридоре послышались голоса, страж потребовал тайное слово. Раздраженный голос рявкнул нечто такое, что страж умолк как рыба в глыбе льда.
Дверь распахнулась, ввалился Рудый. Хмуро взглянул на Сруля, тот поднялся, но Ингвар жестом усадил на место.
– Он знает дороги, – объяснил он Рудому, – и что сейчас где творится… Как Асмунд?
Рудый сел, жадно ухватил ковш, отхлебнул, поморщился, обнаружив квас вместо вина, но выпил с жадностью.
– Очнулся, – сказал он, – возжелал кабанчика… Но не одолел, больно слаб. Зато поросенка слопал. И карасей в сметане. Там с ним две девки сидят, косточки из рыбы вынимают. Еще чешут его, так раны быстрее заживают. Крыло говорит, что порубили его здорово, но кости целы, кишки не выпустили. Жить, наверное, будет.
– Наверное? – вскинул брови Ингвар. – Если так жрет… Мне и здоровому поросенка не одолеть.
– Асмунд даже при смерти сумеет… Особенно жареного с перепелками в пузе. У тебя ничего поесть нет?
Ингвар буркнул:
– Я думал, только Асмунд от тебя плохих привычек набирается.
Рудый удивился:
– Это поесть – плохая привычка? Это самая лучшая на свете! Только вспоминаю, что она лучшая, когда вижу Асмунда.
– Сейчас принесут.
Сруль кашлянул, привлекая к себе внимание:
– Что мне сказать своей общине?
– Скажи, что видел, – буркнул Ингвар.
– Да, конечно… Но будете ли пытаться удержаться? Если нет, то мы скажем своим, чтобы продавали все, что еще можно, и бежали из этих земель.
– Олега нет, – напомнил ему Ингвар. – А как без Олега?
– Олега нет, но русы есть, – возразил Сруль. – Кто-то другой должен взять в свои руки власть. У вас уважают Лебедя, Черномырда…
Ингвар задумался:
– В этом что-то есть. Черномырд как раз и действует больше через купцов. То ли постарел, то ли осторожнее стал… или придумал, как завоевывать без пролития крови, но он уже сумел присоединить земли курян и лемков, не вынимая меча из ножен. Сперва заслал разведчиков, потом – лазутчиков, затем купцов с нужными в тех землях товарами. Старшинам и войтам сделал подарки, поднес золотую чашу местному волхву, похвалил стариков… Вот и случилось, что те сами пришли проситься в Новую Русь! Тут, мол, и вольготнее, и богаче, и защита от хазар будет.
– А как сейчас?
– Вчера ночью прискакал гонец от курян. Заверяют в верности, готовы прислать в наше войско своих людей. Я не знаю, верить ли. Может быть, какая-то хитрость?
Рудый удивленно вскинул брови.
– Сами? Раньше не шли и за деньги.
– Сами, – подтвердил Ингвар. – Кто думал, что на залитом кровью поле среди пепла и головешек взойдут такие цветы? Я и сейчас не верю. К тому же с ними говорил Черномырд, а они о нем ни слова.
Через раскрытую дверь было видно, как мелькнула и бесшумно исчезла тень. Рудый успокаивающе кивнул: мол, всего лишь Тайный Волхв бродит, развешивает обереги супротив тайных сил.
Ингвар поморщился, добавил:
– Есть слушок, что и лемки предпочтут власть русов. Если бы еще и людей дали! У них самые лучшие лучники. А у курян хороши доспехи. У них каждый смерд выходит в железном панцире.
– Куряне, лемки, – загибал пальцы Рудый, – наши дружины, разбросанные по кордонным весям… Они все уцелели! Олег, как нарочно, забросил их подальше от смуты… Впрочем, если бы оказались здесь, мы бы не допустили до такого. И Киев бы уцелел. Ладно, добавим сюда еще древлян…
– Почему древлян? – вскинулся Ингвар раздраженно. – Их здесь всего три сотни. Да и те уберутся… как только их княгиня возжелает.
Голос его стал хриплым. Рудый придвинул Ингвару кувшин с квасом, тот жадно отпил из горлышка.
– Не думаю, – сказал Рудый медленно, – что она так уж и возжелает скоро уехать. Дороги неспокойные, то да се…
Ингвар стиснул кулаки. Сруль смотрел непонимающе, не шевелился, умоляя взглядом его не замечать, не обращать внимания, он здесь не важнее спинки кресла.
Рудый повторил, став чем-то похожим на Асмунда:
– То да се! Когда говорю «то да се», то оно и есть то да се!.. А где она, Ольха Древлянская, там и племя. Даже если она здесь, а народ ее там.
– Как это?
– Душой с нею! Сердцами!
– А, – сказал Ингвар насмешливо. – А я уж понадеялся, что и умами.
– И умами, – рыкнул Рудый. Похоже, когда он думал о раненом Асмунде, то и преображался в Асмунда. – Помяни мое слово, быть древлянам с нами! Только вот Черномырд в великие князья не подходит. Его уважают, но то ли он умен слишком, то ли осторожен, как-то не жаждут посадить на престол именно его. Как и Лебедя. Правда, Лебедя побаиваются. Он слишком честен и в Киеве заведет порядки воинского стана. А боярам поспать до обеда хочется, девок пощупать на сеновале, жрать в три пуза, а не бегать в полном доспехе по три версты каждый день…
Он еще раз приложился к кувшину, потряс, выбивая последние капли, отшвырнул с отвращением, поднялся.
– Ты к себе? – спросил Ингвар.
– Да. Я Асмунда велел положить у себя. Хоть и храпит, как сто дивов, но все-таки свой глаз надежнее. Ольхе что-нибудь передать, если ненароком встречу?
Ингвар остро посмотрел на Рудого. Он знал, что ради этого ненарока Рудый сделает крюк хоть через ромейские земли.
– Нет, спасибо.
– Как хошь, – сказал Рудый с порога обидчиво, – для себя стараюсь, что ли?
Под утро встревоженный донельзя Ингвар с грохотом ворвался в комнату, где держали израненного Асмунда. Как и ожидал, Рудый был здесь, а сам Асмунд, к его удивлению, весь перевязанный чистыми тряпицами, уже сидел на ложе, с укором поворачивал в руках сапог с оторванной подошвой. Напротив, на подоконнике, расположился Рудый. Ингвар слышал, как Рудый посоветовал:
– Сменил бы эту старину… Сам же видел, в этом году даже в захолустном Царьграде носят сапоги с узкими носками!
– Эт так, – вздохнул Асмунд, – да ноги мне достались еще с прошлого года… Что-то стряслось, Ингвар?
Ингвар оглядел обоих налитыми кровью глазами:
– Я рад, что поправляешься так быстро. Теперь верю, что в старину люди были крепче нынешних… Вы давно были на башнях?
– Нет, – встревожился Асмунд, – а что?
Он выронил сапог. Рудый спрыгнул, напрягся, рука на рукояти ножа, глаза впились в Ингвара. Его веселость как ветром сдуло, он походил на готового к прыжку пардуса. Оба ожидающе смотрели на Ингвара.
– Я только что проверил еще раз, – прохрипел Ингвар. – Под утро, вот сейчас, нашей охраны не осталось вовсе! Одни древляне. Даже у ворот и подъемного моста – древляне!
Рудый, всегда быстрый на ответ, сейчас лишь пристально смотрел на Ингвара, Асмунд же тяжело опустился на подушки, прогудел:
– Не знаю… Я бы не дергался. Сердцем чую, от древлян сейчас беды не будет. Ольха – хорошая девка, честная. Не станет резать нас ночью, аки овец бессловесных.
– А сперва свяжет, – съязвил Ингвар, – посадит на кол? Или по-древлянски: пригнут деревья к земле, привяжут за ноги к верхушкам, да и отпустят, милосердия ради?
Рудый смолчал. В его взгляде Ингвар уловил не то насмешку, не то сожаление. Вспыхнув, повернулся требовательно к Асмунду. Тот задумчиво рассматривал прохудившийся сапог:
– Наши падали с ног. Из них стражи, как из моего… хвоста молоток. Все равно бы поснули, как мухи зимой.
– Но древляне – враги!
– Сейчас непонятно, – ответил Асмунд, – кто враг, кто друг, а кто в сторонке. Ни одна бабка-шептуха не скажет. Но сердцем чую… А тебе что говорит сердце?
Ингвар, захваченный врасплох, огрызнулся:
– Воевода должон мозгами руководить! Хорош бы я был, если бы перед боем с гадалками да шептухой советовался. Меня бы давно и куры лапами загребли… Так что делать будем?
– А ничо, – ответил Асмунд хладнокровно. – Не сменять же их сейчас? Заартачатся… И так меж нами не совсем дружба. Как бы за топоры не взялись. Мы сейчас и от воробьев не отобьемся.
Ингвар в бессилии метался по горнице. Рудый наконец отошел от окна. Глаза воеводы были серьезными, но насмешка таилась в самой глубине.
