– Здравствуйте, Брукъ! – сказала она, подавая ему правую руку, но не какъ жениху, а скорѣе какъ товарищу. Онъ пожалъ ея руку и потомъ спокойно выпустилъ, когда она снова отняла ее.
Эта наружная сдержанность между женихомъ и невѣстою казалась заранѣе условленною. Флора повернулась къ зимнему саду и вскричала.
– Бабушка, наша золотая рыбка хочетъ обрадовать тебя и твоихъ знакомыхъ своимъ неожиданнымъ пріѣздомъ.
Услыхавъ слова Флоры, президентша выступила изъ за группы камелій. Можетъ быть, сама того не замѣчая, она разсматривала гостью съ тѣмъ напряженнымъ вниманіемъ, съ которымъ большинство людей смотрятъ, на такъ называемыхъ дѣтей счастія. При насмѣшливомъ восклицаніи Флоры выраженіе это быстро измѣнилось. Пожилая дама невольно сдвинула брови и легкая краска замѣшательства разлилась по ея блѣдному лицу.
– Если я радуюсь твоему пріѣзду, Кети, – сказала она сухо, съ неудовольствіемъ посмотрѣвъ на Флору, – и принимаю тебя какъ родную; то это потому что ты дочь моего милаго, покойнаго Мангольда и ихъ сестра.
Сказавъ это она подошла къ молодой дѣвушкѣ, дѣлая видъ что желаетъ обнять ее, но та поклонилась такъ низко и церемонно, точно она въ первый разъ стояла передъ гордою тещею своего отца. Опытный взглядъ сейчасъ угадалъ бы въ этомъ движеніи уклоненіе отъ ласкъ президентши, она-же видимо приняла это за изъявленіе почтенія, и опустивъ протянутыя руки, молча поцѣловала ее въ лобъ.
– Неужели ты одна пріѣхала? – спросила президентша, невольно смотря на дверь, какъ бы боясь увидѣть еще какую нибудь непрошенную гостью.
– Совершенно одна. Я хотѣла самостоятельно попробовать свои крылышки и получила на то позволеніе отъ моей воспитательницы, – отвѣтила Кети и какъ бы безсознательно провела пальцами по тому мѣсту, до котораго пожилая дама коснулась своими холодными губами.
– Охотно вѣрю тебѣ; это совершенно въ правилахъ старой Лукасъ, – сказала президентша слегка насмѣшливымъ тономъ. – Она также любила самостоятельность; твой добрый папа немного избаловалъ ее. Она всегда дѣлала, что ей вздумается, конечно только то, что не выходило изъ границъ приличія.
– Все, что она дѣлала – было разумно; по этой причинѣ папаша и поручилъ ей воспитаніе своей младшей дочери, – добавила Кети съ веселою безпечностью, что было совершенно въ ея характерѣ, но это прямодушіе и увѣренность не произвели пріятнаго впечатлѣнія.
Президентша слегка пожала плечами.
– Милая Кети, твой папа, вѣроятно, всегда желалъ твоего блага и я никогда не осмѣливалась осуждать его распоряженія. Но въ душе онъ былъ аристократъ, строго исполнявшій свѣтскія приличія и, не знаю, понравилось-ли бы ему, еслибъ ты такъ неожиданно и нецеремонно порхнула къ нему въ домъ?
– Кто знаетъ? – возразила Кети. – Папа зналъ какая у него дочка. Кровь мельника неудержимо выказывается, этого избѣжать невозможно.
Совѣтникъ немного растерялся при этихъ словахъ, кашлянулъ и принялся разглаживать свои усы, между тѣмъ президентша стояла какъ окаменѣлая отъ испуга и пріняла такой видъ, точно неожиданный порывъ вѣтра пахнулъ ей прямо въ лицо; Флора-же громко разсмѣялась.
– Да, мельники вообще любятъ путешествовать, – воскликнула она. – Подумай, бабушка, какой фуроръ произведетъ наша младшая сестра на званомъ вечерѣ у Морица. – И прищурившись она посмотрѣла на важную даму, успѣвшую снова овладѣть полнымъ хладнокровіемъ.
– Я полагаюсь на врожденный тактъ твоей сестры, дитя мое, – сказала она, подавая въ то время руку доктору, что-бы поздороваться съ нимъ.
– Да, много поможетъ тутъ тактъ, – повторила Флора, насмѣшливо качая головою. – Мельничныя манеры точно также сроднились съ нею; добрая Лукасъ не позаботилась о томъ, что-бъ вбить ей въ голову свѣтскаго ума, въ томъ-то и горе. Впрочемъ я очень рада, что ты пріѣхала одна, Кети; надѣюсь что мы такъ лучше уживемся, чѣмъ если-бы ты постоянно висѣла у юбки твоей доморощенной гувернантки.
Кети сняла шапочку; отъ душнаго, пахучаго воздуха щеки ея сильно раскраснѣлись, а съ толстою каштановою косою надъ головою, она казалась еще гораздо выше.
– Ты совершенно не знаешь мою докторшу! – вскричала она. – Трудно найти болѣе поэтическую женщину.
– Что ты! Она верно мечтаетъ при лунномъ свѣтѣ и списываеть трогательные стишки. Можетъ быть даже сама сочиняетъ?
Молодая дѣвушка серьозно посмотрѣла на насмѣшницу.
– Стиховъ она не списываетъ, но переписываетъ рукописи своего мужа, такъ какъ наборщики медицинскаго журнала, не могутъ разбирать его неясный почеркъ, – сказала она послѣ минутнаго молчанія. – Она тоже не сочиняетъ сама стиховъ, потому что для этого у нея время нѣтъ, а всетаки она поэтичная женщина. Я вижу, что ты все еще улыбаешься, Флора, но твои насмѣшки не трогаютъ меня болѣе. Я очень упряма и утверждаю что ея поэтичность замѣчается въ ея воззрѣніяхъ на жизнь, въ которой она всегда старается найти свѣтлыя стороны; въ ея удивительной способности украшать свой простенькій домикъ, всюду куда не взглянешь, видишь добрую, прекрасную мысль и наконецъ, какъ она умѣетъ окружать любовью и спокойствіемъ своего мужа, меня, ея баловня и небольшой кружокъ добрыхъ друзей.
Въ эту минуту цѣлый дождь фіялокъ осыпалъ ея стройную фигуру и въ зимнемъ саду показалась маленькая Генріэтта; она остановилась у рѣшетки и прижала блѣдныя руки къ порывисто дышащей груди.
– Браво, Кети, – вскричала она. – Я бы съ радостью бросилась къ тебе на шею, но – посмотри на меня! Вѣдь просто смѣшно! Ты такая здоровая тѣломъ и душою – а я!… – Голосъ ея оборвался.
Кети бросила на столъ шапочку, все еще бывшую въ ея лѣвой рукѣ и побѣжала къ сестрѣ. Она нѣжно обняла слабое существо и едва удержала душившія ее слезы при видѣ исхудалаго личика Генріэтты. Флора закусила губы. Младшая сестра казалась величественною нетолько по своей фигурѣ, но и въ ясныхъ глазахъ ея и въ очертаніи губъ видѣлось рѣдкое прямодушіе независимости, въ присутствіи которой часто становится неловко. Въ головѣ ея вдругъ шевельнулось темное предчувствіе, что эта молодая дѣвушка будетъ ей нѣкоторою помѣхою въ жизни. Порывистымъ движеніемъ сняла она шляпку и провела рукою по волосамъ, расправляя маленькіе локоны.
– Неужели ты привезла этотъ поэтическій узелокъ изъ Дрездена? – спросила она сухо, взглянувъ на связанный платокъ въ рукѣ пріѣзжей.
Молодая дѣвушка развязала концы платка и поднесла голубя къ Генріэттѣ.
– Этотъ маленькій паціентъ принадлежитъ тебѣ, – сказала она. – Эту бѣдняжку подстрѣлили, она упала на мостовую мельничнаго двора.
Теперь она выдала свой визитъ на мельницѣ, но президентша сдѣлала видъ, будто не слыхала послѣднихъ словъ; она съ неудовольствіемъ посмотрѣла на раненую птичку и обратилась къ совѣтнику.
– Это уже четвертая, Морицъ, – сказала она ему укоризненнымъ тономъ.
– И къ тому-же моя любимица, моя серебрянная головка! – сказала Генріэтта со слезами скорби на глазахъ.
Совѣтникъ поблѣднѣлъ отъ гнѣва.
– Прошу васъ, дорогая бабушка, не упрекать меня въ этомъ, – воскликнулъ онъ съ запальчивостью. – Я дѣлаю все, что отъ меня зависитъ для прекращенія этихъ возмутительныхъ продѣлокъ, но до сихъ поръ не могу найти зачинщика, который прячется за цѣлою толпою озлобленныхъ рабочихъ. Тутъ ничего нельзя сдѣлать и я нѣсколько разъ просилъ Генріэтту не выпускать на волю своихъ голубей до тѣхъ поръ, пока бунтовщики не усмирятся.
– Такъ ты полагаешь что мы должны будемъ уступить? – замѣтила президентша съ насмѣшливою улыбкою. Она нетерпѣливо передергивала бѣлую вуаль, окружавшую ея лицо и шею, какъ будто ей сдѣлалось жарко отъ внутренняго волненія. – Я думаю, ты самъ сознаешь, Морицъ, что подобное равнодушіе еще больше подстрекаетъ этихъ бездѣльниковъ на всякія дерзости. Дойдетъ до того, что имъ наскучитъ подстрѣливать голубей и они будутъ избирать болѣе благородную дичь.
– Зачѣмъ вы употребляете такія краснорѣчивыя фразы, бабушка, когда сама партія называетъ это дѣло по имени? – сказала Флора со всегдашнею небрежностью въ тонѣ. – Моя горничная, отворяя сегодня ставни, опять нашла письмо на подоконникѣ и принесла его мнѣ. Это грозное посланіе лежитъ у меня на столѣ, я его сберегла на тотъ случай, если ты захочешь присоединить его къ своимъ документамъ, Морицъ. Новаго въ немъ, конечно, ничего нѣтъ – все тѣ-же фразы! Но мнѣ интересно знать почему эти люди удостоиваютъ своею ненавистью именно меня?
Кети очень хорошо поняла, почему ненависть рабочихъ обращена была на Флору; легко было догадаться, что это властолюбивое созданіе, съ презрительными рѣчами обо всѣхъ ея окружающихъ, стоитъ во главѣ всѣхъ распоряженій, исходящихъ изъ этого дома.
– Эти злобные нападки тѣмъ болѣе смѣшны и непонятны, что я такъ живо интересуюсь соціальнымъ вопросомъ, – продолжала Флора послѣ минутнаго молчанія, – всѣ знаютъ, что я выпустила въ свѣтъ нѣсколько статей въ пользу рабочаго класса.
