297
Китабатакэ Тикафуса был среди тех, кто особо горячо противился этому назначению. Годайго же, напротив, не только желал вознаградить Такаудзи за его временную приверженность делу роялистов, но и признавал его человеком особых возможностей, которого следовало сохранять на своей стороне. В то время Такаудзи энергично наводил порядок в самом столице и в округ нее, безжалостно карая грабителей, мародеров и прочих нарушителей закона.
Тайхэйки, с. 370. Описания Масасигэ в довоенных школьных учебниках представляли дело так, как если бы великий герой-роялист захватил Киото почти в одиночку против Ходзё; роль же Такаудзи в этой победе тщательно затушевывалась.
Масасигэ был хорошо вознагражден за свою службу, но и этого было недостаточно для его поздних обожателей. «Трагично, — писал Рай Санъё (1780–1832); что Годайго был настолько глуп, что не наградил Масасигэ титулами и почестями, достойными его деяний, ибо таким образом он открыл дорогу зловредному Асикага Такаудзи к захвату власти, что бросило грязное пятно на трон». W.G.Beasley, ed., Historians of China and Japan, (London, 1961), p.261.
Масасигэ был одним из четырех ближайших советников Годайго, известных под названием «Три дерева и Одна Травинка», произведенным от их имен: Юки, Кусуноки, Хоки, Тикуса (ки — дерево, куса — трава).
George Sansom, History of Japan, 1334–1615, p. 287.
Даже «Хроника Великого Спокойствия», несмотря на очевидную «про-годайгосскую» ориентацию, неодобрительно отзывается о хаосе в политике награждений и «капризном правлении» Годайго. Там, к примеру, приводится факт, что из нескольких военачальников, сражавшихся за императора с выдающейся храбростью и верностью, лишь один получил во владение землю, но даже ему не было даровано звание правителя (сюго).
Принц Моринага был убит по приказу Тадаёси, когда Асикага отступали из Камакура в июле 1335 года. Вероятно, по причине такой, несколько бесчестной смерти, Моринага никогда не обрел столь же героического статуса, как Масасигэ, который предпочел совершить самоубийство, чем претерпеть позорный плен.
Предположительно из-за того, что обхождение Годайго с принцем Моринага отразило резкий упадок моральных стандартов. Я думаю об отрывке из «Хроники Великого Спокойствия»:
Люди обсуждали случившееся между собой, и говорили: «Именно великие успехи [принца Моринага] в сражениях привели войну к концу и дали возможность императору вернуться на трон. Если Его Величество признал принца виновным в какой-либо пустяковой провинности, ему следовало бы быть милостивым и простить его. Вместо этого он бездумно предал его в руки врага и позволил выслать в далекий край. Не знак ли это того, что двор вновь склонится перед силой военных?» И действительно, после того, как принц Моринага был убит, страна вскоре вступила в век правления сёгунов [т. е. Асикага]. Тайхэйки, I:431.
Недостатки правительства в управлении были, разумеется, лишь вторичными причинами постоянных беспорядков в провинциях. Основная причина заключалась в том, что Япония претерпевала критический период изменений в условиях землевладения и отношениях власти. Старый порядок основывался на поместной («сеэн») системе и был окончательно разрушен; по всей стране военные отчаянно боролись за контроль над провинциями, в которых проживали. Как замечает Сэнсом («History of Japan, 1334–1615», р. 18), врядли страна пребывала бы в состоянии смуты на протяжении 50 лет, если бы вопрос состоял лишь в том, какой из двух императорских фамилий занимать трон.
Щиты были сконструированы таким образом, чтобы их можно было выстроить в ряд на земле, — тогда они превращались в стену высотой по грудь, вытягивающуюся на несколько сот метров, — и быстро убрать перед началом атаки. Уэмура, Масасигэ, стр. 170.
Вероятно, не впервые советы Масасигэ императору игнорировались. Судя по Байсёрон, Масасигэ всегда признавал силу Такаудзи, а весной 1336 года предложил, чтобы посланником мира отправили его самого с целью воспользоваться недавней победой роялистов и заключить с Асикага долгосрочное, обоюдовыгодное соглашение. Если этому можно верить, то Масасигэ считал истинным противником не Такаудзи, но Ёсисада, и эти полностью совпадает с тем, что мы знаем о плохих отношениях между двумя военачальниками-роялистами. План Масасигэ мог, по крайней мере, отсрочить катастрофу, однако двор, ослеплённый успехами, отказался серьезно его рассматривать. (Детальное описание см. у Сато Синъити, Намбокутё-но доран, Токио, 1965. Профессор Сато уверен в том, что описание плана Масасигэ заключить мир с Такаудзи, данное в Байсёрон, соответствует действительности.) Поскольку враждебные отношения между Масасигэ и Такаудзи — столь важная часть легенды, этот план редко упоминался в предвоенных изложениях всей истории.
Предлогом для отказа от совета Масасигэ послужило то, что оставление императором Годайго столицы и сокрытие его на горе Хиэй дважды в один и тот же год подорвало бы мораль его сторонников (Уэмура, Масасигэ, стр. 152). Масасигэ был слишком лоялен, чтобы открыто возражать императору и, по традиционным отчетам, он обвинил во всем «теневое правительство», которое, по его словам, было худшим врагом императора. Сообщают, что некий придворный по имени Киётада сыграл особо важную роль в противодействии советам Масасигэ. После несчастья при реке Минато ему было приказано сделать себе харакири. После этого, его неуспокоившийся дух стал преследовать императорскую семью и весь двор, покуда его не умиротворила принцесса, вышедшая ему навстречу с фонарем, наполненным светлячками.
Как считает профессор Вацудзи Тэцуро, отказ императора от советов Масасигэ может быть рассматриваем, как разновидность предательства веры последнего. Вацудзи предполагает, что авторы «Хроники Великого Спокойствия» желали соединить неудачу Реставрации Годайго с его отказом последовать совету его самого преданного генерала (Varley, Imperial Restoration, р. 140). В соответствии с этой точкой зрения, в Масасигэ воплощался дух движения приверженцев трона, и, когда его (или, вернее, его совет) отвергли, движение стало морально обречено.
Историчность прощальной сцены впервые была поставлена под вопрос двумя классиками исторической науки эпохи Мэйдзи — Сигэно и Кумэ, которые указывали, inter alia, что эпизод упоминается лишь в «Хронике Великого Спокойствия, и что Масацура было гораздо более 10 лет, когда случилось это расставание. Японская публика была шокирована, когда ей сказали, что знаменитая история об их герое — выдумка (подобное могло бы случиться, если бы английский историк объявил, что последние слова Нельсона о долге — подделка), и профессор Сигэно получил далеко не лестный эпитет массацу хакуси (Доктор Разоблачитель). Однако, в исследовании японского героизма значение имеет не аутентичность истории, а собственно ее существование.
Тайхэйки, II:151.
Отиаи Наобуми, „Аоба Сигарзру Сакураи но“, из Нихон сёка-сю, Токио, 1953, стр. 60–61. Этот стих характерен для сентиментальной поэзии конца XIX века и вполне сопоставим с восточной версией „The Stuffed Owl“ („антологией дурных стихов“ Льюиса-Ли). Однако, когда ее поют на японском, в ней безусловно слышится достоинство и сила. Хототогису из последнего куплета часто переводят как „кукушка“, однако между этими двумя птицами нет прямого сходства. Всеохватывающее чувство сожаления усилено в последних двух строках повторением слова аварэ:
Тарэ ка аварэ то кикадзаран
Аварэ ти ни наку соно коэ о.
Датой решающего столкновения был 25 день 5 месяца, соответствующий 4 июля по западному календарю. Прекрасное описание сражения дано у Сэнсома (History of Japan, 1334–1615, pp. 50–52), однако мне кажется, что он допускает ошибку в отношении времени, приводя 5 июля.
Говорили, что Такаудзи тщательно изучил кампании Ёсицунэ вплоть до битвы при Данноура. Хотя у него не было опыта в морских сражениях, ему удалось полностью контролировать море на протяжении всех действий.
Как указывает Сэнсом (History of Japan, 1334–1615, р.52), отступление Ёсисада стало фатальньм ударом, поскольку оно оставило силы Масасигэ открытыми со всех сторон; однако, даже и без этого в поражении Масасигэ можно было не сомневаться.
