Зимой побывал в обже княжий тиун. Пётр сколько помнил, тиун Мстислава больше положенного не брал, а в прежние годы, когда появлялся боярин с дружиной, то отбирал столько, сколько в сани вмещалось…
- Пора и в путь, Добронравушка, - сказал однажды Мстислав. - Где берегом поедем, где по льду. Кони кованы, легко пойдут…
Выехали после утренней трапезы. За санной кибиткой потянулся княжий поезд и полусотня гридней. В кибитке тлели угли в горшочке, но тепло не держалось. Мстислав то и дело кутал княгиню.
- Ты меня ровно дитя малое обихаживаешь, - грустно улыбалась Добронрава.
- А ты для меня и есть дитя малое. Что грустна, отчего печаль твоя?
Скрывает Добронрава что одолевает её боль в сердце, не хочет огорчать Мстислава. Мечтает, приедет в Тмутаракань и поправится. Она поплавает на лодке и волны будут катать её, плескать о борта, а в тихую погоду рассказывать ей, как ждали её…
А у Мстислава свои мысли. Ярослав писал ему, что воевода Александр возвратился, чудь к дани принудил и на Чудском озере заложил крепостицу Юрьев.
«Это хорошо, - думал Мстислав, - коли б Русь у моря Варяжского встала. Есть же у моря Сурожского « Русского Тмутаракань, и не только Херсонесе, но и Константинополь с тем считаются…
Скользят сани па занесённым снегом полям, мимо присыпанных снегом лесов и редких деревень. Иногда ездовые выворачивали на лёд и гнали по Десне. Звонко цокали копыта по ледовой дороге.
- Отроками мы по Днепру на коньках бегали. Проголодаемся - и на поварню, пироги таскать.
Василька вспомнил, вздохнул.
Заночевали в деревне в три избы. Хозяйка смела берёзовым веником с полатей тараканов, разбросала тулуп, уложила Добронраву, а Мстислав с хозяином, лысым, кривым стариком, просидел до полуночи, коротая время.
В избе тепло, в печи горели дрова, и Мстислав, расстегнув рубаху, потирал грудь.
- Отчего не любопытствуешь, князь, как окривел я?
- К чему?
- А ты всё же послушай. Случилось это в год, когда мы князю Ярославу помогли Святополка одолеть. Отпустил нас князь, ратников черниговских, и вернулся я в деревню. Всё бы ладно, но зимой, в полюдье, явился боярин с кметями, дань потребовал непомерную. Я ему восперечил, и его челядь меня так отходила, что я и глаза лишился…
Мужик встал:
- Уморил я тебя, князь, своими заботами, только ты и смерда пойми, один с сошкой, а семеро с ложкой… Полезай, князь, на полати, поди, тело в санях устало, отдыха просит.
Богато живёт киевский князь. Иноземец, попадая в княжьи палаты, восхищался дивной роскошью, чего не имел ни один государь Вселенной, разве что византийский император мог поспорить с богатством Ярославовых хором. На столах, покрытых бархатом, чаши и кубки золотые, разная утварь золотом и отделкой красуются, на стенах картины из княжеской жизни: пиры, охота, гулянья… Полы в коврах восточных, пушистых, нога тонет, и повсюду книги в переплётах кожаных, с золотыми и серебряными застёжками.
Всю Киевскую Русь взял на себя князь Ярослав. От берегов Днепра и до гор Угорских, от Чуди и Новгорода до Дикой степи - всё это Киевская Русь.
Что ни год, отстраивался Киев, хорошел. Скоро и в новом городе станет тесно. А мастеровой люд здесь селился особый, золотых дел умельцы, работающие по зерни и скани, какие делались из металлических дробинок и тонкой золотой или серебряной проволоки. А ещё жили здесь мастера, что накладывали рельефные эмалевые рисунки на керамике…
С заставы у впадения Десны в Днепр прискакал гонец с донесением: князь черниговский едет.
Пока Ярослав облачался, к крыльцу подвели коня, и князь в сопровождении бояр отправился встречать брата…
Мстислав давно пересел в седло и теперь, завидев Ярослава, погнал коня. Съехались братья, обнялись:
- Ждал я тебя, Мстислав, видеть хотел.
- За зерно спасибо от всех черниговцев, помог в год трудный. Нынче мы с хлебом, год урожайный.
- Эко, брате, мы заговорились, а о княгинюшке позабыли.
Прихрамывая, заспешил к саням, из которых выбралась Добронрава.
- Княгинюшка, прости, морозим тя.
Помог Добронраве усесться в кибитку, укутал ноги шкурой медведя.
- Тро-огай!
И братья поскакали следом.
Вот и Киев открылся, заиграли в морозном солнечном дне позолоченные купола многочисленных церквей. Мстислав коня осадил:
- Красота, красота дивная!
- Нынешним летом золотить начали. Ты, брате, новый Киев не узнаешь. Люда за сто тысяч перевалило. А под горой, на Подоле, кто только не селится, даже печенеги.
Въехали в распахнутые ворота и по накатанной мостовой направились к княжьим хоромам, родным Мстиславу. Здесь пролетело и детство и отрочество.
Черниговский князь спешился и повёл коня в поводу.
Храбрый воин, презиравший ложь и кривду, Мстислав сказал сам себе: «Если бы я сел княжить в Киеве, то так управлять, как Ярослав, не сумел бы».
В этом Мстислав убедился, живя в Киеве. Будь он киевским князем, то наводил бы страх на печенегов, а вот поставить городок близ моря Варяжского или выбрать удобный момент, чтоб забрать червенские города у королевства Польского и встать Киевской Русью у самых Карпат? И что нет на Руси города краше Киева, не заслуга ли Ярослава? С ним считаются иноземные государи. Не к нему, Мстиславу, едут послы, а в Киев.
Мстислав поделился своими мыслями с братом. Но Ярослав усмехнулся:
- Оба мы одними заботами живём.
- То так, но не в одном радении суть, а в том, чем Киев стал.
- Киев ещё от отца нашего хорошеет.
- И сызнова ты не о том. Не о том речь, как разбежался Киев, а какую силу набирает. Чую, поклонятся ему государи чужеземные, как бывало при великом князе Владимире.
Разговор этот князья вели в селе Берестове, любимом месте прабабки их, княгини Ольги, и отца, князя Владимира. Здесь он и скончался.
Рубленные из сосновых брёвен хоромы, низкие горницы, отделанные цветными изразцами печи. По-над стенами крытые сукном лавки, на столах скатерти бархатные. По стенам головы зверей, добытых на охоте. Вон тот вепрь - первая охотничья добыча Мстислава.
Князья пили фряжское вино, вспоминали прошлое, как ходили в лес, ловили рыбу и лазили по гнёздам… А потом отец разослал их на княжения».
Говорили об усобице, недобрым словом помянули Святополка. Разговор допоздна затянулся. И даже лежа на лавках продолжали переговариваться. Ярослав вспомнил, как новгородцы приняли его, но старосты кончанские потребовали не платить дани Киеву, и новгородцы стали готовиться к войне, однако помешала смерть Владимира…
Мстислав заметил:
- Но ты, Ярослав, не перечил новгородцам, их сторону держал.
Киевский князь не ответил, а Мстислав сделал вид, что уснул.
С осени на болотах мостили гати, копали и выносили на сушу руду. Смерды с телегами, отбывая урок, вывозили её к домницам у Чернигова. Здесь руду загружали в домницы, жарко горели угли, и горячий воздух вдували через горн мехами. Руда плавилась, и когда домницу разбивали, на дне её лежали тёмнообразные пласты. Крицы проковывали, но рудоплавы были недовольны. Обещали князю получить железо не хуже свевского, а на деле металл, как и прежде, губчатый.
Задумывались рудоплавы, ставили новые домницы, но результат прежний. Кто-то предложил послать к варягам в обучение кого помоложе, но старшина рудоплавов возразил:
- Своим умом дойдём, а свей умением не поделятся…
И дошли. Когда Мстислав в Киев отъезжал, пришёл старшина рудоплавов с крицей:
- Гляди, князь, свевскому не уступит.
Повертел Мстислав крицу, а возвращая, сказал, довольный:
- Верил я вам, добрая работа. Теперь дело за кузнецами и бронниками.
Расставались братья с грустью. Не в последний ли раз видятся? Ярослав стоял на кургане, пока не скрылись из вида сани черниговского князя. Болела душа. Мстислав был единственным, кто связывал его с прошлым.
В Берестове будто обиделся на брата, но потом понял, Мстислав прав. Он, Ярослав, руку не отца держал, а новгородцев.
Подъехал воевода Александр:
- Возвращаемся, князь?
Ярослав вставил ногу в стремя, гридин подсадил. Ярослав подумал: «Старею, в седло и то помощь требуется».
А Мстислав долго ещё выглядывал в оконце кибитки, смотрел на отдаляющийся Киев. Прикрыв глаза, сказал:
- В надёжных руках Киевская Русь.
- Кони бежали резво, на поворотах сани заносило, и Добронрава прижималась к князю. Он сидел недвижимо, крепко смежив веки, и не поймёт княгиня, спит ля Мстислав или нет? Потом догадалась, он мысленно в Киеве и продолжает разговор с братом. Все дни в Киеве они не расставались. Вспомнились Добронраве слова из Святого Писания: «Да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела».
