Муравьев сидел в каюте, в одной рубашке с распахнутым воротом, без сапог – жара стояла невыносимая! – и писал письмо графу Перовскому (теперь уже графу! Перед самым отъездом из Иркутска генерал получил известие о возведении Льва Алексеевича в графское достоинство и, разумеется, тут же поздравил своего покровителя). Он рассчитывал на встречу в море с каким-либо идущим в Охотск кораблем, который доставит пакет на почту.
Письмо складывалось большое – генерал-губернатор спешил довести до сведения министра все свои соображения, возникшие в результате столь длительного путешествия. А их получалось немало.
Охотский порт, теперь уже без сомнения, надо закрывать и все, что там находится, переносить в Петропавловск, в превосходную во всех отношениях Авачинскую губу, на которую англичане явно глаз положили. За этим должны последовать административные и судебные изменения, ну, это по мелочи. Главное из них – Камчатскую область преобразовать в губернию, присоединив к ней Гижигинский округ, а военным губернатором назначить непременно моряка в чине контр-адмирала, с непосредственным подчинением его генерал-губернатору, и лучше всего на этот важный пост подходит Василий Степанович Завойко. Правда, правление Русско-Американской компании, где он служит, предлагает ему пост главного правителя с годовым окладом 10 тысяч серебром, а правительство может дать только 7 тысяч, но звание контр-адмирала вполне может компенсировать ему эту разницу.
Второе главное предложение – присоединить к Камчатской епископской кафедре Якутскую область, возвести ее во второй класс, а преосвященного Иннокентия – в сан архиепископа. «О его уме, способностях и христианских правилах известно и без моей рекомендации, – бегло писал генерал, – но я могу сказать о том, что мне близко: о возвышенной степени любви его к Государю и Отечеству и о необыкновенных его трудах и подвигах по своему назначению».
Третье: во что бы то ни стало завести пароходное сообщение Камчатки с берегами Охотского моря. Тут Муравьев усмехнулся и покрутил головой, представив, как отнесется известный жмот Вронченко к этому его предложению. Как он будет восклицать перед императором: тратить деньги на пароходы все равно, что сжигать их в печке, тем более в столь безлюдных местах как Камчатка и Охотск. Но государь наш – инженер, он-то понимает преимущество парохода перед парусником. Взять хоть нынешний случай: имея паровую машину, разве болтался бы «Иртыш» в дрейфе, теряя драгоценное время? Он бы давно уже был возле Сахалина.
А деньги… Сколько их теряет Россия на том же китобойном промысле в Охотском море. Вернее, на отсутствии такого промысла. Об этом тоже непременно надо написать. Это куда же годится – иметь неисчислимые стада китов и отдавать их задарма каким-то хищникам, не взимая даже малейшей пошлины! Вронченко там трясется над каждой копейкой, а тут, как вода сквозь сети, протекают миллионы. А все потому, что не встала еще Россия на океанских берегах двумя ногами, не развернула птица-орлица свое правое крыло. Вот те же пресловутые англичане – будь у них в руках Авачинская бухта, сюда как минимум послали бы эскадру фрегатов и никого не пустили бы бесплатно ни в Охотское, ни в Берингово море. А ведь им ничего не стоит устроить умышленный двухнедельный разрыв с Россией, чтобы завладеть ею, а потом и мир заключат, а бухту не отдадут, даже за миллион фунтов. Что им этот миллион, когда в их руках будет все китобойное дело?!
Вот поэтому и надо укреплять Петропавловский порт, а еще – переселять на Камчатку крестьян семьями, с обустройством их за счет казны. Не менее трех тысяч семей и чтобы у каждой было две лошади и две коровы, а на десять семейств – один бык. Лошадей и коров можно покупать у якутов, у них это хорошо развито, а для земледелия и хлебопашества на Камчатке места есть. Переселение одной семьи с полуторагодовалым запасом продовольствия в первой тысяче обойдется в 450 рублей серебром, следовательно, всего 450 тысяч, а для последующих двух тысяч продовольствие уже будет заготовлено на месте, и все обойдется вполовину дешевле. Министерство финансов, конечно, будет категорически против и начнет обвинять генерал-губернатора Восточной Сибири во всех смертных грехах, но без такого переселения Камчатку не удержать, а подобного Отечество не простит. «Я охотно забываю все личные мне оскорбления и самую резкую невнимательность, которую часто встречаю в различных сношениях по моему настоящему месту, – писал Муравьев, – но я не увлекаюсь самыми лестными и деликатными фразами дипломатии, когда вижу на деле, что ими прикрывается измена моему Государю и Отечеству».
– Милый, – заглянула в каюту Екатерина Николаевна, – чем ты занят? Пишешь? Я тебе не помешаю, если полежу тут? На палубе духота, и солнце палит немилосердно, никакая тень не спасает.
– Конечно, конечно, – покивал Николай Николаевич рассеянно, обдумывая следующую фразу. Получалось как-то скомканно, надо бы все расставить по пунктам, чтобы и читалось легко, и сразу было видно, что из чего проистекает.
Ладно, пусть пока так, подумал Николай Николаевич, буду перебеливать – сделаю как надо.
За его спиной что-то щелкнуло, похоже, дверной замок, и через секунду Катрин обняла его сзади и поцеловала в висок.
– Я соскучилась ужасно, – сказала она громким шепотом.
2
После штиля подул умеренный попутный ветер. «Иртыш» вошел в Охотское море через Четвертый Курильский пролив между островами Парамушир, Онекотан и Маканруши и при полном парусном вооружении направился к северной оконечности Сахалина. Муравьев еще надеялся найти там «Байкал» и Невельского.
Письмо Перовскому, перебеленное с учетом значимости соображений генерал-губернатора – получилось десять объемистых пунктов, – было передано на борт транспорта «Курил», как раз шедшего в Охотск. Последняя летняя почта уходила в Якутск 15 сентября, и «Курил» к ней поспевал с большим запасом.
У Сахалина «Байкала» не было. «Иртыш» бодро перебежал залив к Шантарским островам – Невельского не оказалось и там.
Муравьев начал нервничать.
То и дело он поднимался на мостик к вахтенному офицеру и в подзорную трубу обозревал горизонт.
– Черт побери! – бормотал он вполголоса. – Куда же он запропастился?! Пусто! Абсолютно пусто!
– Простите, ваше превосходительство, но море не бывает абсолютно пустым, – заметил вахтенный офицер. – Его видеть надобно, уметь читать как книгу.
– Вот как? – Муравьев с интересом посмотрел на молодого лейтенанта. – А ты умеешь?
– Немного, – смутился лейтенант. – Вот капитан наш, Василий Алексеевич, тот очень хорошо читает!
– А ты что сейчас видишь на море?
Лейтенант осмотрел горизонт.
– Ну, во-первых, волны полтора-два метра – это умеренное волнение, четыре балла. Во-вторых, впереди справа закипают барашки, там – банка или отмель. Штурвальный, – обернулся он к матросу, стоявшему на штурвале, – один румб лево руля.
– Есть один румб лево руля, – повторил матрос и повернул штурвальное колесо.
Лейтенант подождал, пока нос судна не занял нужное направление.
– Так держать! – И продолжил: – В-третьих, ваше превосходительство, на шесть румбов на норд-ост идет стадо китов, вон их фонтаны, можно даже посчитать, сколько их…
– Молодец, спасибо! – прервал разошедшегося лейтенанта генерал. – Вижу: ты прав. А скажи-ка мне, братец, когда будем в Аяне?
Лейтенант глянул на паруса, на горизонт, к которому склонялось жаркое солнце, и уверенно ответил:
– Если ветер не изменится, будем завтра к обеду.
К удивлению Муравьева, лейтенант оказался прав: на следующий день в два часа пополудни «Иртыш» вошел в Аянскую бухту.
Невельского здесь не было.
Зато был исхудавший и осунувшийся штабс-капитан Корсаков. Он немедленно явился на борт «Иртыша» и доложил о провале своей миссии.
Муравьев молча прошелся вдоль шканцев. Корсаков, руки по швам, поворачивался вслед за ним всем корпусом.
– М-да-а, твой доклад, Михаил Семенович, не внушает оптимизма, – сказал, наконец, генерал, остановившись перед ним и глядя снизу вверх в серые глаза двоюродного брата. – Надо продолжать поиски.
– На двух байдарках отправлена группа прапорщика Дмитрия Орлова.
– Мог бы и сам пойти, – рассеянно заметил Муравьев.
Корсаков мучительно покраснел, стыдясь своей недогадливости.
– Виноват, ваше превосходительство!
– Да это я так, – махнул рукой Муравьев, отходя к борту. – Ни в чем ты не виноват. Этот Орлов, я слышал, большой знаток здешних мест?
– Так точно! Потому и отправлен…
– Ты допускаешь мысль о гибели «Байкала»?
Корсаков замялся, промедлил с ответом.
