годы. И избрать «благую часть». Как Мария.
Она сказала:
— …Трудно узнать, что манит нас: зов Господень или соблазн гордыни. Может быть, это кощунство, но я последние годы пытаюсь переводить Библию греческими стихами. У меня уже есть наброски некоторых частей. Однако мне некому показать их. При дворе сейчас большим успехом пользуется поэт Кирус. Он действительно очень талантлив. Но, как это часто бывает у настоящих поэтов, способен слышать только собственный голос или то, что созвучно ему. А мне нужно ухо, способное откликаться на разные голоса. И сердце. Такое, как у тебя. Ты смог бы прочесть мои переводы и честно сказать свое мнение? По крайней мере, с тобой я могу быть уверена в одном: ты не опустишься до утешительной лести.
Свет от лампы пляшет на пачке табличек, врученных мне императрицей. Сердце плавится сладостной истомой так, словно это — не литературный труд, а ее послание мне одному.
Руки дрожат.
Я чувствую, что сегодня силы мои на исходе, что глаза режет усталость. Но все же заставляю себя перебирать табличку за табличкой.
Мне нужно знать, нужно увидеть, как она перевела одно место.
Ага, вот оно. Вот «Песня песней».
Вот эти знакомые — давно наизусть заученные — теперь преображенные — ее голосом отлитые — строчки:
Как печать, любимый, на сердце свое меня
Положил, как на руку перстень лег.
С чем любовь сравнима? Ей смерть родня —
Той же крепости слог.
Ревность лютая сводней
Насылает стрелы свои.
Оперив их пламенем преисподней,
Жаля жалом змеи.
Но, возвысясь грозно, все реки и все моря
Предо мной отступят, смиряя гнев.
Царства ль под ноги бросят — любовь моя
Их отвергнет, презрев.
(Альбий Паулинус умолкает)
…[После возвращения ИМПЕРАТРИЦЫ ЕВДОКИИ из Иерусалима] у императора Феодосия Второго стали замечать приступы ревности. Он начал жить отдельно от жены. Начальник канцелярии Паулинус впал в немилость и был сослан в город Кесарию в Каппадокии.
Влияние императрицы сходило на нет. Клевета, подозрения, слежка окружали ее во дворце… Она попросила у мужа разрешения удалиться в Иерусалим, и он с готовностью согласился. Горечь, ревность и ненависть — вот все, что он чувствовал сейчас к женщине, которую когда-то так любил.
Императрица вернулась в Священный Град около 442 года и прожила в нем восемнадцать лет, вплоть до своей кончины в 460 году. Она сделалась весьма религиозной, проводила время с монахами и аскетами. В религиозной борьбе приняла сторону монофизитов и поддерживала их даже после того, как собор в Халкедоне в 450 году объявил это учение еретическим. Только после увещеваний дочери, зятя и самого Папы Римского она примирилась вновь с католичеством.
Ее муж умер в 450 году… и на Византийский трон вступила новая династия. На Западе в 455 году Рим был захвачен вандалами, дочь и внучки императрицы оказались в их руках. Одна из них была вынуждена выйти замуж за короля Гензерига.
Императрица Евдокия больше не имела влияния на ход событий. Она отдавала все время строительству больниц, монастырей и церквей, участвовала в восстановлении городских стен и зданий Иерусалима. Но при этом не оставляла и литературных занятий. Она перевела стихами части Ветхого Завета — Пятикнижие, Книгу Судей, Книгу Руфи, пророчества Захария и Даниила. Много веков спустя такой тонкий литературный критик, как патриарх Фотий, хвалил ее сочинения; другие отмечали «талантливые труды золотой императрицы, ученейшей дочери великого Леонтиуса».
…Особенным успехом пользовалась ее поэма в трех частях о святом Киприане Антиохийском. Темы и образы этой поэмы впоследствии возрождаются во многих знаменитых произведениях. Например, персонифицированные пороки Ложь и Похоть Бесчестие и Злоба, Лицемерие и Тщеславие заставляют вспомнить «Божественную комедию». Отношения Киприана и Сатаны напоминают отношения Фауста и Мефистофеля. Отголоски речей Князя Тьмы зазвучат в речах падшего архангела из «Потерянного рая» Мильтона.
Императрица Евдокия была похоронена в основанной ею базилике Святого Стефана. Благодарные жители Иерусалима называли ее «Новой Еленой» [в память о супруге императора Константина Первого, тоже приложившей немало сил к украшению города]… Прожив всю жизнь на грани двух миров, на стыке двух цивилизаций, соединяя в себе традиции уходящего эллинизма и концепции христианства, Евдокия являет нам пример того, каким образом эти противоречивые идеи могут уживаться и сосуществовать в одной человеческой душе.
Шарль Диль (стр.34–43)
Летом 450 года император Восточной империи Феодосий Второй упал с лошади и умер от полученных ран. Видимо, эти печальные вести достигли Италии в августе. А в ноябре того же года АВГУСТА ГАЛЛА ПЛАСИДИЯ тихо почила в Боге. Она умерла во сне, и причины ее смерти нам неизвестны.
Нет сомнения в том, что Галла Пласидия преуспела в главном: во время своей жизни она удерживала свою семью на троне Западной империи. Будучи представительницей правящей римской элиты, она пыталась — когда судьба вручила ей бразды правления государством — применять традиционные моральные представления и взгляды своей цивилизации к решению проблем, которые вряд ли могли быть решены традиционными и моральными методами.
Галла Пласидия и Атаулф (причем нет сомнения, что она была ведущей силой в этом браке) заложили основания союзу между визиготами и римлянами, между цивилизацией и варварством, который мог послужить ключом к будущему процветанию обоих народов. Но должны были пройти века, прежде чем слияние двух культур, которое королевская чета смутно провидела впереди, могло осуществиться в реальности.
Галла Пласидия была гордой, целеустремленной римлянкой, она любила власть — и если считать это грехом, то нам придется объявить заведомыми грешниками всех политиков. Она умело ориентировалась в делах правления вопреки трудностям, которые вставали тогда перед слабым полом. Она была добродетельной женой и преданной матерью. Ее христианская набожность запечатлена во многих архитектурных памятниках, до сих пор украшающих Равенну. В отличие от своих сводных братьев, Аркадия и Гонория, она была достойной дочерью самого христианского и самого римского императора — Феодосия Великого.
Стюарт Ирвин Оост (стр.291–292, 308–310)
В продолжение многих веков христианская церковь пользовалась определением «пелагианец» или «полупелагианец» как ругательством. Когда строгие учителя богословия хотели припугнуть своих колеблющихся учеников, они вызывали имя ПЕЛАГИЯ, точно привидение. «Пелагианцами» обзывали Джона Кассиана, Винсента из Леринса и Фауста из Рица в V веке, Эригену в IX, Александра Галльского, Питера Абеляра, Дунса Скотта и Фому Аквинского в XIII, Уильяма Оккама в XIV, Меланхтона и Арминиуса в XVI, Джона Уэсли в XVIII, Тейяра де Шардена в XX. Христиане Запада были особенно подвержены действию этого «вируса». Архиепископ Томас Брэдвардин видел пелагианца под
