стрелков, а так потащило к Вампоа.
Прежде Нил никогда не плавал в реке, его опыт купальщика ограничивался бултыханьем в пукурах и джхилах, безмятежных бенгальских прудах. Он был абсолютно не готов к бурлящему речному потоку и в первые мгновенья думал только о том, чтобы поскорее выскочить на поверхность и глотнуть воздуху.
Очутившись в мутной воде, краем глаза Нил заметил какую-то темную ленту, обмотавшуюся вокруг его ног и одним концом прицепившуюся к боку. Водоросль, мелькнула мысль, но в ту же секунду он понял, что это кровавый след, тянущийся из раны, немедленно откликнувшейся острой болью. В два гребка Нил вытолкнул себя на поверхность и, озираясь, закричал:
– Туи котхэй, Джоду? Где ты, Джоду?
В двадцати футах голова, подскакивавшая на волнах, повернулась в его сторону, а через минуту руки Джоду обхватили его под мышки и потянули к тростниковым зарослям.
Опираясь на друга, Нил выбрался из воды и рухнул на берег. В прорехе рубашки на боку зияла рана от картечной пули, настигшей его в прыжке или уже в воде. В сумбуре момента он ничего не почувствовал, но теперь притаившаяся боль накинулась что есть силы, заставив кататься по земле и молотить руками.
– Не дергайся! – приказал Джоду.
Нил стиснул зубы, позволив осмотреть его рану.
– Пуля засела глубоко, не вытащить. Но я попробую остановить кровь.
Разодрав бандану на полосы, Джоду перевязал раненого.
Все это время английские корабли ни на минуту не прекращали обстрел. Течением, хоть и сильным, Нила и Джоду отнесло от “Кембриджа” всего на сотню-другую ярдов. И тут вдруг громыхнул взрыв, от которого перехватило дух, и “Кембридж” превратился в огненный столб высотою в триста с лишним футов, увенчанный черной дымовой шляпой, напоминавшей гриб. Мгновенья спустя с неба пролился дождь обломков, и Нил с Джоду ничком упали наземь, прикрывая руками головы. Оба не шелохнулись, даже когда тридцатифутовый обрубок мачты, прилетевший, точно копье, с громким чавканьем вонзился в илистый берег неподалеку от них.
Чуть погодя на реке прогремел еще один мощный взрыв. Когда дым рассеялся, стало видно, что часть бревенчатого настила превратилась в щепки, а водная поверхность укрыта всплывшей оглушенной рыбой.
В поле зрения пары, засевшей в камышах, возник пыхающий дымом пароход, который сквозь брешь в настиле двинулся дальше по реке, поводя пушками на вертлюгах. Внезапно он дал залп по уже искалеченной боевой джонке, а потом еще один, по берегу.
Нил и Джоду распластались на земле, пережидая проход судна, палившего явно наобум. За ним, стуча лопастями, проследовал еще один пароход, потом прошли два корвета.
Когда они скрылись, Джоду взобрался на береговой пригорок.
– Тут рядом стоят брошенные сампаны, – сказал он, вернувшись. – Видать, хозяева перепугались и дали деру. Как стемнеет, разживемся лодкой.
– Нам бы добраться до монастыря Океанский Стяг, – кивнул Нил. – Там можно схорониться хотя бы на время.
В сумерках Джоду исчез и вскоре вернулся на сампане с навесом. Он уже переоделся в найденные в лодке блузу и просторные штаны – обычный наряд кантонских лодочников. Островерхая шляпа и остатки банданы, скрывавшие нижнюю часть лица, делали его неопознаваемым.
Нашлась одежда и для Нила, которому Джоду помог забраться в лодку. Пошарив под лавками, он еще отыскал кувшин с питьевой водой и несколько лепешек, черствых, но съедобных. Жадно заглотнув пару штук, Джоду оттолкнул лодку от берега.
Дорогу им освещали пожары, разожженные английскими канонерками: горели завалившиеся на бок боевые джонки, тлели разгромленные береговые укрепления, пылали, точно факелы, деревья на островках. Джоду держался тени и греб осторожно, лодка скользила без единого всплеска.
Возле Вампоа они увидели английский корвет, высвеченный всполохами горящих домов. Силуэт стоявшего на якоре корабля с пушками, наведенными на остров, излучал угрозу. Сотни лодок, держась ближе к берегу, устремлялись в сторону Гуанчжоу. В царившей панике никто не обратил внимания на сампан Джоду.
На подходе к Гуанчжоу примет разгрома стало еще больше. Два английских корабля стояли перед горящими крепостями на островах. Объятые ужасом жители горохом сыпались из домов, создавая столпотворения на дорогах. Неподалеку от монастыря Океанский Стяг английский пароход бросил якорь на траверзе к Тринадцати факториям. На обоих берегах народу мельтешило несметно, и в этой сумятице никто не заметил, как Нил, тяжело опираясь на Джоду, вошел в ворота монастыря.
Десять дней, что минули после боя в Тигриной пасти, бенгальские волонтеры провели на транспортном судне, стоявшем у Чуенпи, и все это время были начеку. Хотя китайские войска отошли, ежедневно возникали новые угрозы: набеги деревенских бандитов, нападения на отставших солдат английского берегового патруля, похищения и убийства обозников и ласкаров.
Вторая рота уже не чаяла вернуться в свой лагерь на Ша Чау, но все вышло с точностью до наоборот: части, продвинувшиеся по Жемчужной реке, отводили на Гонконг, а бенгальских волонтеров перебрасывали к Вампоа.
Узнав о передислокации, солдаты прокляли все на свете, и только Раджу обрадовался: близость острова к Кантону сулила возможность попасть в город, где чудесным образом появится отец.
Однако Вампоа, оказавшийся обычным перевалочным пунктом в кольце поселков и деревенек, его разочаровал, напомнив стоянку кораблей в заиленной бухте перед входом в Калькутту. Самое обидное, с острова не просматривался Кантон и на нем не было ничего стоящего внимания, разве что пагоды да храмы.
Знакомство Раджу с островом завершилось в одной из этих церквей, каких прежде он никогда не видел: дымные кольца благовоний, неузнаваемые образа. Однако дух святости в храме был вполне привычен.
Оторвавшись от группы флейтистов, Раджу зашел в сумрачный храм и, молитвенно сложив ладони, встал на колени перед ласково улыбавшимся божеством.
– Йа Дэви сарвабхутешу, – прошептал он первые слова вспомнившейся молитвы. – Боже, мой отец где-то рядом, помоги, пожалуйста, отыскать его.
Возбуждение, охватившее Захария во время боя в Тигриной пасти, в последующие дни сменилось томительной скукой. “Ибису” было приказано стоять возле Хумэня, где расположился небольшой английский отряд. Всех обязанностей – доставить провиант отряду и стеречь появление пиратов.
Маясь бездельем, Захарий впал в беспокойство касательно ожидаемых действий капитана Ми. Невразумительное завершение их последней встречи давало повод для тревоги: поди знай, внял ли капитан прозвучавшим угрозам. Захарий понимал, что было бы ошибкой ждать, пока Ми сделает свой ход, и ему не терпелось довести дело до конца, но возможность не представлялась, поскольку капитан отбыл на Вампоа.
Пребывание в Хумэне стало особенно тягостным после известия о возобновлении торговли в Кантоне, что было условием продолжения переговоров. На реке ежедневно появлялись английские и американские торговые корабли, готовые загрузиться чаем, шелком, фарфором, мебелью и прочими товарами, коими славился Кантон. Тратить время попусту, когда другие обогащаются, было чрезвычайно досадно, и Захарий уже начал раскаиваться в собственном восторженном порыве, заставившем его предложить свои услуги экспедиционному корпусу.
Однажды вечером он бездумно слонялся по квартердеку, когда к “Ибису” подвалила шлюпка.
– Приветствую, мистер Рейд! – прокричал знакомый голос. – Позволите подняться на борт?
– Конечно, господин Чан.
Оказалось, китаец держит путь в Гуанчжоу, куда его пригласили новые власти провинции.
– Видите, как все меняется, мистер Рейд? – усмехнулся Чан. – Мандарины, изгнавшие меня из города, теперь сгинули сами. Новый полицмейстер решил, что нуждается в моем совете. И вот после двухлетнего перерыва я могу вернуться в свой родной город, ничего не опасаясь.
– Везет вам, – завистливо вздохнул Захарий. – Вот бы мне с вами, все бы отдал,
