чтоб увидеть Кантон.
– Вы там еще не бывали?
Захарий покачал головой.
– Больше месяца уже стою на приколе, сил уже просто нет.
– С этим надо что-то делать, – сказал Чан. – Мистер Бернэм сейчас в Кантоне, верно?
– Так точно.
– Наверное, я с ним увижусь и, конечно, замолвлю словцо за вас. Я уверен, что-нибудь можно устроить.
– Ох, спасибо, господин Чан! Я ваш вечный должник.
Китаец погрозил пальцем.
– Не благодарите заранее. Имейте в виду, мое содействие зависит от исхода одного маленького дела, что привело меня к вам.
– Я к вашим услугам.
Захарий терялся в догадках, чем он может быть полезен столь влиятельному человеку, и первые слова того, произнесенные небрежно, чуть ли не равнодушно, еще больше озадачили:
– По-моему у вашего судна, этого “Ибиса”, увлекательная история.
Учуяв подвох, Захарий ответил осторожно:
– Вы говорите о происшествии во время рейса на Маврикий?
– Именно. Не ошибаюсь ли я в том, что на борту был узник, китаец-полукровка? Некто по имени А-Фатт.
– Да, был.
Чан признательно кивнул и продолжил:
– Меня уверили, что человек этот мертв. Однако давеча прошел слух, будто он объявился на Гонконге. Я полагаю, он сменил имя и внешность.
Последняя реплика не имела формы вопроса, и Захарий счел себя вправе не отвечать. Однако его молчание, похоже, не понравилось Чану, который убрал руку с его плеча и, развернувшись к нему лицом, сказал уже резче:
– Видимо, надо пояснить, что человек этот весьма интересует меня, мистер Рейд.
– Могу я узнать – почему?
– У нас, скажем так, есть одно незаконченное дельце, пустячок. Вы бы очень помогли мне, подтвердив, что он и впрямь в этих краях.
Контраст между льстивым тоном и вкрадчивой угрозой, прозвучавшей в этих словах, убедил Захария, что упомянутое незаконченное дело отнюдь не пустячок. Да и кто бы отважился беспокоить пустяками Чана или того же бывшего узника, который, что ни говори, убийца – Захарий своими глазами видел, как он свел счеты с помощником Кроулом. И сейчас лишь одно соображение мешало выдать его Чану: той ночью он пощадил Захария, хотя мог изувечить, а то и убить.
– Ну же, мистер Рейд! – Чан легонько подтолкнул Захария. – Мы же партнеры, правда? И должны быть честны друг с другом. Уверьтесь, о том, что вы скажете, буду знать только я.
Внезапно Захарий вспомнил намеки и скрытые угрозы, исходившие от Фредди во время их встречи в Сингапуре, и тогда принял решение: этот человек знает слишком много, мир ничего не потеряет, избавившись от него.
– Я думаю, вы правы, господин Чан, – сказал он, глядя гостю в глаза. – У меня тоже есть основания считать, что он объявился в Китае.
Взгляд Чана оставался цепким.
– Часом, не знаете его нынешнего имени?
– Он представляется как Фредди Ли.
Губы Чана растянулись в улыбке.
– Благодарю вас, мистер Рейд, благодарю. Вы весьма облегчили мне задачу. Я рад, что мы так хорошо понимаем друг друга. Долг платежом красен – я озабочусь, чтобы весть от мистера Бернэма не задержалась.
Захарий отвесил поклон.
– Всегда приятно иметь дело с вами, господин Чан.
– Взаимно, мистер Рейд.
Чан сдержал слово. В конце недели пришло письмо от мистера Бернэма, освобождавшее Захария от взятых обязательств. Ему надлежало немедленно прибыть в чужеземный анклав Кантона, оставив “Ибис” у Вампоа.
Пулю извлекли, но жар и дикая слабость еще долго не покидали Нила. О собственно операции помнилось одно: ее провели китайские и тибетские монахи, вооруженные устрашающего вида инструментами. К счастью, Нил потерял сознание еще до начала действа и очнулся лишь на другой день.
Все еще в прерывистом забытье, он обнаружил, что лежит на циновке в комнатке с низким потолком. В углу высилась стопка его книг и дневников, которые он оставил на сохранение Таранатх-джи. Позже, поднакопив сил, он стал читать и делать заметки.
В лихорадочные сны его частенько проникала отдаленная ружейная и орудийная стрельба. Иногда в горячечном тумане возникали знакомые лица Таранатх-джи, Комптона, Бабурао, и в те моменты, когда сознание его прояснялось, он слушал рассказы о том, что творится в городе.
Объявлено перемирие, говорили гости, английские корабли заняли всю акваторию Гуанчжоу; пароходы и канонерки курсируют по реке, уничтожая любые укрепления и обстреливая всякое подозрительное судно. В чужеземном анклаве вновь поднят британский флаг над английской факторией, многие купцы вернулись, ибо торговля насильственно возобновлена. Генерал сэр Хью Гоф принял командование английскими войсками и вместе с капитаном Эллиоттом издал серию деклараций и ультиматумов с требованиями императорской подписи под актом о передаче Гонконга, немедленной выплаты шести миллионов серебряных долларов, отмены запрета на опийную торговлю.
Ну и так далее.
Однако император был непреклонен – он не только отказался от любых уступок, но отправил Цишаня в позорную отставку, повелев ему вернуться в Пекин. Новым кантонским властям во главе со знаменитым генералом император сказал: “Кроме слова “истреблены”, я ничего не приму”.
Но по прибытии в Гуанчжоу его новые назначенцы столкнулись с той же проблемой, что их предшественники: открытое противостояние невозможно в силу военной мощи англичан, а для оказания отпора необходима широкомасштабная подготовка. Посему они продолжили переговоры с захватчиками, а сами тем временем с удвоенной энергией укрепляли свою армию.
Город наводнили тысячные войска из других провинций, на тайных верфях строились канонерки по образцу английских, в плавильне под Фошанем отливались пушки, в том числе колоссальные 80-фунтовые.
Все понимали, что война вновь разразится, это лишь вопрос времени, и на сей раз полем боя станет Гуанчжоу. Все это порождало большую тревогу, особенно среди тех, кто обитал вовне городских стен: тысячи жителей уже покинули окраины, десятки тысяч собирались последовать их примеру. Кое-где закон и порядок рухнули. Наплыв войск из других провинций усиливал хаос: ходили слухи, что пришлая солдатня насилует местных женщин, и потому происходили стычки между жителями и прибывающими частями.
В Гуанчжоу такого кавардака не было с падения династии Мин, произошедшего двести лет назад.
Вскоре и друзья Нила стали разъезжаться. В один прекрасный день навестивший его Бабурао сообщил, что перевозит семью на Гонконг. Почти все его родичи уже уехали, ибо нынче Гуанчжоу чересчур опасен для лодочного люда.
– Аар экхане амра ки корбо? – печально сказал он на бенгали. – Что нам тут делать? Для таких, как мы, теперь здесь нет места.
На Гонконге Аша-диди сможет вновь открыть свое дело и готовить бирьяни, пури, самосу [101] и кебаб, которыми славилась ее кухня; в бухте полно кораблей с командами из ласкаров, и потому не будет недостатка в индийских клиентах. К переезду готовимся уже давно, признался Бабурао, сыновья помогли перетащить пожитки в джонку, через день-другой тронемся в путь.
– А как же ваша лодка-дом?
– Пока постоит здесь. Может, позже удастся ее забрать.
Потом пришел попрощаться Комптон. Решил вернуться на родину, сказал он, но вряд ли там задержусь. В деревне для меня дела нет, придется искать место, где можно заработать на пропитание.
– И где оно, это место?
– А бог его знает. – Комптон горестно вздохнул. – Если снова открыть печатню, так только там, где потребны тексты на английском языке.
– Например?
– Скажем, в Макао или даже… – Комптон помолчал и стыдливо закончил: —…на Гонконге.
– Вы и на Гонконге?
– А что делать, А-Нил? Изменилось все. И мне тоже придется, чтобы выжить. – Печатник грустно усмехнулся. – Может, отныне нам с вами говорить только на английском? Мне нужна практика.
На прощанье Нил сказал:
