кровати с ней, но той рядом не было, и эта кровать была мягче, будто перину набили цыплячьим пухом.
Она почувствовала, как ее приподняли, кто-то поднес к ее рту стакан, и она сделала несколько глотков, но потом оттолкнула его. То была не свежая вода из колодца на ферме «Грачевник», но какая-то другая жидкость, может быть, из отстойника.
– Тебе нужно пить, – сказала сестра.
Но Лили не послушалась. Она опустила голову на перину, закрыла глаза и поняла, что впадает в забвение, слишком крепкое, чтобы видеть сны.
Но через час она снова проснулась в холодном поту. Она перегнулась через край кровати, и ее вырвало на пол. Когда сестра пришла и отчитала ее за то, что Лили не попросила ведро или лохань, она безутешно разрыдалась, и когда сестра вновь попыталась напоить ее затхлой речной водой, Лили оттолкнула стакан, и вода выплеснулась туда, где только что вытерли лужу рвоты.
Она лежала неподвижно, и сестра ушла. Она повернула голову набок и увидела, что ее железная кровать – одна из многих в длинном ряду кроватей, но остальные пустуют. Ей вспомнилось, как Нелли Бак порой говорила своим подругам из Свэйти, дескать, она уверена, что Лили «чего-нибудь добьется в жизни», что она «найдет свое место в этом мире». И подумала, что вот она и очутилась в «мире» – темном мире за пределами фермы «Грачевник», – и так она проведет свою жизнь, в болезни и одиночестве, в пустой комнате, где мебель расставлена рядами, а пот градом катится по обритой голове, и вдалеке звонит колокол, и еще один, и еще, и все они звонят по местам и людям, которых ей больше не увидеть.
Зимы в Лондоне так суровы, что иней льнет к черным оградам, как сахарная корочка, и даже грязь в сточных желобах застывает в карамельную глазурь.
Белль Чаровилл не выносит холод. Она поставила в своем стеклянном кабинете печь-толстобрюшку, и теперь, чтобы печка хорошенько разогрелась до того, как объявится мисс Чаровилл, мастерам, вытачивающим болванки, приходится подкидывать в нее свежие поленья, которые доставляют рано по утрам.
Из кабинета Белль тепло понемногу просачивается в комнату, но постижерам все равно трудно управляться со своими инструментами замерзшими руками, поэтому Лили отряжают к Белль с просьбой: можно ли оставить дверь в ее обогреваемое убежище открытой, чтобы температура в большой комнате хоть немного поднялась?
Белль рассматривает Лили, замечает, как изменилась ее фигура, как бледны ее щеки, и говорит:
– Тебе плохо из-за холода – потому ты так отощала?
«Нет, – хочет ответить Лили, – из-за воспоминаний об убийстве, которое я недавно совершила. Я думала, что, совершив такое – избавив мир от гнусной личности, какой не стоило бы жить, – я освободилась бы от того, что терзало меня так много лет. Но я, напротив, так боюсь того, что уготовано мне дальше, что потеряла аппетит».
Но этого она не говорит. Она улыбается Белль и отвечает:
– Да, думаю, из-за него – мое тело питается самим собой, чтобы согреться. Но если бы вы немного приоткрыли свою дверь, Белль, то до нас дошло бы тепло вашей печки…
Белль поправляет цветастую шаль на плечах.
– Я куда более восприимчива к холоду, чем любая из вас, – говорит она. – У меня это в крови. Все Чаровиллы страдали от того, что, как я слышала, зовется «зимним окоченением». И родных моей матери это тоже коснулось. Если я открою дверь, то мне придется приходить на работу в шубе и меховых галошах, и тогда в мастерской я, несомненно, превращусь в посмешище.
– Мы бы не стали смеяться над вами из-за шубы, Белль. И нам очень трудно работать в таких условиях. Мы ведь переживаем, успеем ли вовремя закончить парики для «Травиаты»…
При упоминании «Травиаты» Белль немедленно тушуется, словно совершенно позабыла обо всей работе, какую еще предстоит проделать для театра, и только сейчас вспомнила об этом – а заодно и обо всех рекомендациях, которыми фонтанирует режиссер – маэстро Ардитти. Он завел привычку заявляться в «Лавку париков» без предупреждения, вооруженный мухобойкой из конского волоса, которой он похлопывает по плечам работниц, незаконченные парики и развешенные по стенам пучки волос, будто заявляя, что все это принадлежит исключительно ему.
– Ох, вся эта история с «Травиатой»… – вздыхает Белль. – Так замечательно и в то же время жутко изнурительно! Видишь, Лили, бутылку джина у меня под рукой – а ведь раньше я к ней не прикасалась. Подозреваю, что джин уже разъел мою личность и скоро я стану невыносимо унылой и вялой. Как думаешь, я уже начала глупеть и становиться скучной?
– Совсем нет, Белль. Мы любим вас – и как матушку, и как досточтимую наставницу. Время от времени мы отрываемся от работы, только чтобы убедиться, что вы еще здесь и присматриваете за нами.
– О, что за дерзкое ехидство! Но это хорошо. Я не против. Это говорит, что в тебе есть искра. В некоторых людях ее нет – вообще нет. Закрой-ка дверь, Лили, и я тебе кое-что расскажу.
Лили оборачивается и видит, как обслуга перебирает новую партию грязных волос из Восточного Лондона и как ее сослуживицы замирают, глядя на нее, в надежде, что Белль согласится оставить дверь приоткрытой, но Лили закрывает ее, как было велено, и Белль кивком подзывает ее к своему огромному столу, заваленному ордерами и счетами.
– Вот что, – говорит Белль, – уж не знаю, где ты обрела такую сноровку. Ты еще очень молода. Но умелая – на голову выше любой из моих женщин. Скорость твоей работы, ловкость рук… Я тут размышляла, как бы тебя наградить. Я не могу платить тебе больше, чем другим, – иначе здесь случится бунт, но я вполне могу вытащить тебя из той лачуги, в которой ты ютишься на Ле-Бон-стрит. У меня в доме есть чердак, который почти не используется. Я могу его немного обставить. Много денег я с тебя за него не возьму.
Лили ошарашенно смотрит на Белль. Она никогда не бывала в доме Белль Чаровилл на Севен-Дайлс [6], но слышала, что о нем говорят, – мол, есть там роскошный будуар, с каким не сравнится ни один другой в Лондоне: потолок выкрашен в кроваво-красный цвет, кровать увешана бирюзовыми кистями, а вокруг сплошные зеркала…
В кабинете Белль слишком тепло, от чего у Лили кружится голова. Ей хотелось бы опуститься на жесткий стул, на котором так часто сменяются мужчины в темных пальто – банкиры, адвокаты и торговцы, что
