В мыслях он постоянно возвращался к встрече с Фролом: нет слов, тот очень осторожен и, даже если узнал Павлина, не выдал себя ни вздохом, ни взглядом. Ошибки нет — это точно Фрол, но раз не признался, стало быть, на то свои причины: он тут тоже не кисель хлебает.
Услышав осторожный стук в окно, стрелец задул свечу и сдвинул прикрывавшую окно тряпку. Приник глазом к щели в ставнях, но за слюдяным окошком ничего не разобрать — на улице кромешная темень. Он приоткрыл раму и глухо спросил:
— Кто тут? — Не подумав, спросил по-русски, мысленно обругал себя за это, но из темноты шепотом ответили на родном языке:
— Выдь сюда, поговорить надо.
Тархов онемел от изумления: Фрол! Торопливо закрыл раму, сунул за пояс заряженные пистолеты, взял саблю Терентия и потихоньку выбрался в сени. Немножко постоял, давая глазам привыкнуть к темноте, потом открыл дверь. У крыльца мелькнула темная тень.
— Иди за мной!
— Говори здесь! — велел Павлин.
— Там тебя человек ждет. — И, не дожидаясь ответа, Фрол направился к воротам.
Мгновение поколебавшись — уж больно все неожиданно, — стрелец последовал за ночным гостем, решив, что не след отказываться от разговора, на котором он сам настаивал перед заходом солнца. Но и поберечься не мешало, поэтому он отстал от провожатого на пяток шагов и постоянно оглядывался, опасаясь внезапного нападения: Исай тоже вроде был свой, а поди же ты! Людишки, они со временем меняются.
Фрол двигался уверенно, будто шел не в темноте, а ясным днем. Наверное, он хорошо знал предместье, поскольку вскоре вывел к зарослям у моста. Чиркнул кресалом, зажег потайной фонарь и направил его свет на лицо стрельца. Тот загородился рукой.
— Повернись туда. — Фрол показал на кусты. — Лицо открой!
Павлин послушался: наверное, в зарослях прятался тот, кто хотел убедиться, что перед ним действительно посланец Бухвостова.
— Гаси, — донесся из кустов незнакомый голос.
Фрол задул огонек в фонаре, и опять стало темно. Зашелестела листва, обозначились неясные очертания мужской фигуры, и тот же голос спросил:
— Где погиб гонец?
— Какой гонец? — пробасил Тархов. Он на всякий случай решил использовать уловки Фрола. — Ты о чем?
— О том, что Никита Авдеевич велел тебе его беречь, а ты не углядел. — Мужчина говорил по-русски свободно, но с каким-то легким акцентом. И это насторожило Павлина.
— Кончай ерунду молоть, — сплюнул он себе под ноги. — Чего надо?
Фрол стоял рядом, но не вмешивался в разговор, только тихо сопел и переминался с ноги на ногу.
— Ты узнал Фрола? — спросил незнакомец. — Вещи гонца у тебя? Среди них есть зеркальце работы любекского мастера Иоганна Бремера. Отдай зеркальце Фролу и жди его утром в лавке. Он скажет, что тебе делать дальше.
Павлин призадумался: откуда неизвестный мужчина знает, что у Терентия было зеркало, сделанное Иоганном Бремером? Хотя зеркальце видели в лавке многие, в руки Тархов его никому не давал. Рискнуть, отдать Фролу? А как потом отчитываться перед Бухвостовым?
— Когда вернешься, скажешь: Любомиру зеркало передал, — словно подслушав его мысли, сказал незнакомец. — Где гонца убили?
— За Смоленском, — нехотя выдавил из себя стрелец. — В корчме.
— У Исая?
— Да.
— Ладно, все. Зеркало отдашь Фролу. Если не веришь, возвращайся и все расскажи Никите Авдеевичу. Прощай, Фрола не ищи, не то беда будет. Он сам придет. — Снова прошелестела листва, и незнакомец исчез.
— Ну? — выдохнул Фрол.
— А шут его знает, — честно ответил Павлин. — Это кто?
— Сам Любомир, — уважительно сказал казак. — Ты прости, что вечером эта… Я тебя потом припомнил. Там еще парнишка горбатенький вертелся в немецком платье, Антипка, кажись? А насчет зеркальца не сомневайся, все правильно. Любомир должен был его у гонца в лавке получить, а ты слов нужных не знаешь.
— Хорошо, пошли, — решился Тархов. — Отдам! Но гляди, ежели…
— Не сомневайся, — повторил Фрол. — Теперь все правильно.
У ворот стрелец велел ему подождать, зашел в дом и быстро вернулся с зеркалом. Ощупью найдя в темноте руку казака, сунул в нее сверток в тряпице.
— Чего еще там? — ощупав сверток, поинтересовался Фрол.
— Ножичек твой, — усмехнулся стрелец. — На память…
* * *
Расхаживая по комнате, Казимир с нетерпением ждал возвращения Окулова. Отдаст ему этот похожий на медведя мужик заветное зеркало или увезет тайную грамотку обратно в Москву? Конечно, проще было получить послание Бухвостова заранее оговоренным путем, но все сложилось иначе. Лекарь не знал, кто будет гонцом, ему лишь сообщили, что тот приедет под видом купца и откроет торговлю. И вот купец прибыл, но в ответ на просьбу подобрать что-нибудь для подарка прелестной пани он не выложил на прилавок условленных предметов. Поэтому Казимир не стал продолжать разговор и ушел, теряясь в догадках: что могло случиться? Потом по чистой случайности лжекупец встретил Окулова и узнал его. Прибежав домой после стычки на кладбище, Фрол рассказал все как на духу и признался, что он тоже вспомнил огромного стрельца, провожавшего его от дома Бухвостова до заставы. Рассказ Окулова все поставил на свои места: оказывается, гонец погиб, а стрелец решился на свой страх и риск продолжить путь. К счастью, риск оправдался, но до конца ли?
Раздались знакомые шаги, и пан Казимир резко обернулся. Увидев улыбку на лице казака, он облегченно вздохнул: стрелец отдал зеркальце! Лекарь взял у Окулова сверток и приоткрыл дверь в соседнюю комнату: там, лежа на спине, мерно дышал и слегка похрапывал пан Марцин Гонсерек. Пусть спит, ему еще рано покидать этот гостеприимный дом. Казимир плотно притворил дверь и знаком приказал Фролу караулить около нее, а сам сел к столу, достал зеркало и внимательно его осмотрел — ошибки нет, то самое, и его никто не вскрывал. Щелкнув потайным замочком, он раскрыл зеркальце и вынул из него плотно свернутую полоску пергамента, испещренную непонятными значками. Наморщив от усердия лоб, принялся разбирать тайнопись.
— Просто счастье, что это вовремя попало в мои руки, — прошептал лекарь.
Он тщательно расправил грамотку и начал греть пергамент над пламенем свечи. Постепенно под действием тепла между черных строк проступали коричневатые — сначала слабо, потом все яснее и яснее.
Чарновский вновь принялся за расшифровку. Закончив, он изрезал грамотку на мелкие кусочки и бросил их в печь. Отряхнув ладони от золы, подошел к Окулову, сторожившему сон пана Гонсерека.
— Спит?
— Хоть из пушки пали, — усмехнулся Фрол.
— Прекрасно. — Пан Казимир потер ладонями щеки, отгоняя дремоту. — Утром навестишь нашего купца. Скажи, чтобы не уезжал без моего ведома. Пусть поднимет цену товара и сидит на торгу!
— У него и так товара хватит.
— Тем лучше… Завтра должен пожаловать пан Лаговский: наверно, со дня на день прибудет посланец отца Паоло. Нам надо знать, где и когда Лаговский его встретит.
— Послушаем, о чем станут шептаться Гонсерек и Лаговский?
— Ни в коем случае! — Чарновский округлил глаза в притворном испуге. — Я уже видел пана Лаговского и надеюсь с ним справиться. А ты приготовь побольше вина. Если откажется угоститься шановный пан, напоим его слугу. Но так, чтобы в усмерть!
— Сделаем, — заверил Фрол. — Какие вести?
— Разные, — уклончиво ответил лекарь и предложил: — Давай-ка и мы на боковую…
Утром Окулов сбегал в торговые ряды: передал Павлину строгий приказ продолжать торговлю и ждать новых указаний. Особо он подчеркнул сердечную благодарность таинственного Любомира за доставленную грамотку. Тем временем Чарновский осмотрел пана Марцина, разрешил ему, наконец, садиться и теперь ждал прихода Лаговского. Тот появился в середине дня.
Среднего росточка, с пухлыми, почти женскими губами и маленьким скошенным подбородком, скрытым вьющейся бородкой, пан Иероним Лаговский часто улыбался и был со всеми любезен. Он носил сапоги с высокими каблуками, дорогую шапку, украшенную белым пером, и широкий темный кунтуш, позволявший скрыть уже наметившееся брюшко. С ним пришел слуга — угрюмый детина, из которого, в отличие от хозяина, невозможно было выжать и двух слов. Его Чарновский поручил заботам Окулова.
Пана Иеронима проводили к раненому и оставили их наедине. У постели Гонсерека гость просидел долго. Когда он вновь появился в гостиной, пан Казимир, следуя законам гостеприимства, предложил ему отобедать.
— Соглашайтесь, здесь хорошая кухня, — посоветовал пан Марцин.
— Боюсь стеснить вас, — мило улыбнулся Лаговский, — но если пан Гонсерек рекомендует…
— Прошу, пан Иероним. — Чарновский взял его под руку и увел в дальнюю комнату, где уже был накрыт стол. — Для меня большая честь принимать в своем доме одного из истинных шляхтичей, еще сохранивших в своем сердце рыцарский дух.
