Холодкевич, скучая, сидел в большом зале лаубернского замка. Съедено было немало, да и выпито предостаточно, — хорошо, что больше никто с этим не пристает. Гость и родственник Винцента фон Шнейдера, юноша, только-только вышедший из отроческого возраста, неверной рукой наполнял стакан, не замечая, что к кислому иноземному вину примешивает отечественную водку. Карие глаза его с бессильным вожделением то и дело задерживались на шестерых девках, которые уже сплясали и спели и теперь тоже ели и пили, но без всякой радости, хотя сам барин, забыв о своем достоинстве, крутился возле них, подстрекая и показывая, как надо веселиться. Холодкевич все больше испытывал раздражение. Этот болван пытается воспроизвести его прежние пирушки, то и дело оглядываясь — так ли все это получается? — но не видит, что плясуньи отворачиваются от постылого мучителя. Грустное это было празднество, без прежнего задора и красоты. Бывший арендатор Лауберна не мог больше выдержать — не желая оставаться в дурацкой роли простого зрителя, он встал и потихоньку выбрался вон. Все время его донимали тягостные мысли о том, что сейчас творится в Танненгофе и что там произойдет утром.
В лиственской кузнице еще догорали угли. Андженов Петерис уже вымыл руки, перешагнул через порог и на ходу приветливо поздоровался с прежним добрым барином. Мегис еще громыхал молотками и клещами, засовывая их по размеру за перекладину. Холодкевич вызвал его и кратко, без всяких предисловий спросил:
— Сосновский кузнец твой друг? Я уже заметил, что вы все время вместе держитесь.
— Друг и вожак, барин. Были вместе и будем. Может, вам, барин, это не по душе?
— Да не мне, барыне, О тебе я ничего не знаю, а вот Мартыню Атауге грозит беда, большая беда. Завтра прибудет суд или отряд драгун, а может, и те и другие. Всю волость сгонят на господский двор — несдобровать кузнецу. Пока барыня жива, пока она правит, я там — ничто, И эту ночь, и весь завтрашний день я проведу здесь, не хочу я видеть, как она над вами измываться станет.
Мегис недобро усмехнулся.
— Кузнеца Мартыня она пускай лучше не трогает. Пока я еще жив…
— Отваги тебе не занимать, это верно. Да против отряда вооруженных солдат ничего не поделаешь — ни ты, ни он, ни оба вместе. Брось ты эти молотки, иди в Сосновое, забирайте Друстову Инту и мальчонку и бегите в Ригу — иного выхода для вас нет. Сегодня же в ночь, завтра поздно будет!
Кузнец запустил заскорузлые пальцы в косматую бороду.
— Так, значит, барин вот как думает… Ладно, сейчас же иду. А где теперь может быть Мартынь — в Атаугах либо в имении?
— Этого я не знаю. В Ригу будто ушел жаловаться, правду искать. Сдается мне, что уже заявился, на свою беду. Поищи его сам, да запомни, что я тебе сказал. Только никто не должен знать, что я вас предупредил, мне и самому остерегаться следует…
В верхнем этаже замка распахнулось окно, оттуда хрипло закричал фон Шнейдер:
— Пан Холодкевич, куда вы запропастились, теперь-то у нас начинается настоящее веселье! Вот проклятый поляк, черт бы его побрал!
Холодкевич махнул рукой, вздохнул и, шаркая ногами по траве, направился назад. Мегис постоял, погрузившись в раздумье, потом внезапно спохватился, кинулся в кузницу, порылся в груде железного лома, вытащил старый, заржавленный меч, выкованный еще Мартынем, и сунул под кафтан. Дверь кузницы так и оставил открытой — не до нее ему теперь. Затекшие у наковальни ноги двигались так, точно земля под ними горела. Суд и солдаты… его друга, вожака, схватят… добрую Инту и маленького Пострела будут мучить… Жар от земли, горевшей под ногами, охватил все тело, пылал лоб, шумело в ушах, дух перехватывало. Нет, не бывать этому, пока он, Мегис, жив, пока руки в кулаки сжимаются, пока у него Мартынев меч под кафтаном! Его собственная жизнь и гроша ломаного не стоит без этих троих, только с нею и расстаться, как с изорванным и завшивевшим кафтаном. Нет! — слышалось в яростном вое нарастающего ветра и в угрюмом шуме ельника. Мегис уже не шел, он летел, задыхаясь, хватая воздух широко раскрытым ртом, и все-таки ему казалось, что он топчется на месте.
На дороге, ведущей к кирпичному заводу, он растерянно заметался: идти в Атауги или прямо в имение? Инта с Пострелом в имении, это ему известно, а где же искать Мартыня? Даже двинул себя по лбу — до чего ж он туп, именно в эту решающую минуту не находит выхода. Но тут из темноты вынырнула фигура женщины — Мегис сразу же узнал ключникову Мильду. Точно безумный, железной хваткой кузнеца сгреб ее за плечо. Где Мартынь? Где Инта с Пострелом? Должна же ведь она знать, с чего ей иначе шляться по дорогам?
Вот потому-то она и здесь, что в Лиственное торопится, — только на одного Мегиса вся надежда! Правда, в точности она всего не знает. Дворовых до единого днем угнали в поле, только четыре атрадзенца оставлены дома, верно, для какой-то особливой надобности. Служанок Грета в кухне заперла, только в сумерки выпустила, тогда-то кое-что услыхали от Минны — та от радости не утерпела и проболталась о случившемся. Пострел куда-то пропал, Инта с Мартынем в подвале заперты, а завтра суда ждут. Четверо атрадзенцев верхом среди ночи разосланы — к рассвету собрать всю волость в имении…
Мегис уже не слушал. Мартынь с Интой в подвале — а он еще сам ладил для них замок! Мильда осталась, размахивая руками, и что-то кричала вслед — угнаться за ним ей было не под силу. Ельник казался бесконечным, столбы под навесом господской клети поблескивали при луне, окно в замке отбрасывало через притихший двор красную полосу. Мегис распахнул наружную дверь, ведущую в подвал, и сбежал вниз. Собственноручно слаженный им замок не шелохнулся, когда он подергал тяжелую дверную ручку. Он даже не закричал, а зарычал, как разъяренный зверь:
— Вы там? Слышите?
Голос Мартыня, прозвучавший за дверью, едва слышался, точно из подземелья:
— Тут мы… коли можешь, отними у них ключ.
— У кого он теперь?
— Похоже, что у кучера. Вышиби из него дух!
В три прыжка Мегис вновь был наверху.
Баронесса, развалясь, с довольным видом сидела в конце стола и наказывала кучеру:
— Когда вернутся мои парни, пускай приготовятся, дела у них будет много, ты один не управишься. Розог наготовь, мы в Атрадзене в таких случаях наказывали полвоза привезти. Позаботился об этом?
— Будут завтра, барыня. Только не знаю… не очень ли строго?.. Ведь один Мартынь повинен, остальных не след бы понапрасну злить, сосновцы люди опасные, как бы мы тут один за другим не сгинули, как старостиха.
Барыня с безграничным презрением смерила бородача взглядом.
— Ах ты, трус, баба! Вот ужо получат они свою долю, придется и тебе всыпать. Нет у меня верных людей, не на кого мне больше положиться!
— Да я, барыня, за вас горой…
Он осекся и, выпучив глаза, уставился на дверь. Барыня медленно поднялась и, словно защищаясь, вытянула руки. В двери появилась косматая голова эстонца, затем он и сам одним прыжком очутился у стола. Комната наполнилась запахом железа, угля и кузнечной копоти.
— Ключ! Ключ от подвала подавай!
Руки барыни протянулись к кучеру, и вся она подалась в ту сторону. Хватай его! — приказывали ее движения и исказившееся лицо. Разве можно ослушаться?! Кучер обеими руками вцепился в косматую бороду кузнеца, но железный удар в подбородок тут же отшвырнул его на два шага назад, только жесткие волоски остались между пальцами кучера. Рука кузнеца молниеносно исчезла под кафтаном, взлетела вверх, меч описал дугу, и верный слуга упал, как подкошенный, на четвереньки, заскреб руками голый кирпичный пол. Алая струя сразу же растеклась липкой лужей. Барыня вскинула руки и заквохтала, словно курица, которой тяжелым сапогом наступили на ногу. Глаза у нее выкатились, рот раскрылся, чтобы вновь завопить, но вопль этот так и застрял в горле, крестообразная рукоятка меча угодила ей прямо под ложечку. Баронесса упала навзничь, ноги ее судорожно задергались, сквозь стиснутые зубы выступила красная пена — снова начался припадок.
Но на этот раз уже некому было перевернуть ее. Мегис выскочил за дверь и пролетел пол-лестницы. Но вдруг спохватился. Ключ! Ведь он же за ним и приходил. Взлетел назад, нагнулся и поспешно обшарил карманы кучера. Верный слуга уже не двигался, да и не двинется больше никогда, рассеченная голова была так страшна, что даже Мегис не осмелился глядеть на нее. Ключ в руках! Мегис подскочил от радости. Барыня лежала, как и повалилась, глаза ее уже остекленели, лицо постепенно делалось сизым. Кузнец вновь занес меч, но сдержался — вот еще, падаль рубить, тьфу! Задул свечу, на цыпочках выбрался вон и замкнул за собой дверь. Потом захлопнул наружную, ключи от этих дверей забросил через стену в неоконченную постройку нового замка. Звякнув, они упали в какую-то груду битого кирпича.
Замок в подвале открывался с секретом, но сам мастер знал, как с ним обращаться. Накладка резко лязгнула, окованная дверь широко распахнулась, две темные фигуры подскочили к лестнице. Ни слова не говоря, Мегис поспешил наверх, освобожденные — следом за ним. На дворе так ярко светит месяц, что у них в первую минуту даже в глазах зарябило. Но вот Мартынь махнул рукой: к дороге на Отрог! Туда погоня не сразу кинется, не догадаются. Внимание их было так напряжено, что они без слов поняли его замысел и последовали за ним. Но вдруг Инта вздрогнула — послышалось что-то похожее на слабый всхлип, — может, из оставленной настежь двери в подвал, может, за стеной в неоконченной постройке. Под кустом сирени что-то шевельнулось, может, это выгнанный из комнаты котенок, может, глупый ежик, забытый матерью. Она нагнулась, всмотрелась и, сама всхлипнув, схватила темный комок в объятья.
