— Ему лучше заплатить тридцать сребреников, — зло ощерился боярин. — Видал я их в окошко. Это Павлин Тархов, стрелец Никиты Бухвостова! Понял, дурак, кого твой «охотник» притащил?
Архип побледнел и упал на колени. Забормотал, не смея взглянуть на хозяина:
— Исправим, боярин, все исправим!
— Молчи! Чего ты исправишь? Никитка уже до Варшавы свои лапы дотянул, к нашему горлу подбирается!
Боярин сердито пристукнул кулаком по подлокотнику: ну, Никита, ну, змей! Выходит, обложили его людишки пана Гонсерека, охмурили, заставили плясать под свою дудку?! Дела…
— На корм ракам отправлю, — прохрипел Архип. — Обоих! Боярин задумался. Пожалуй, Архип прав: живым отсюда нельзя выпустить ни «охотника», ни стрельца. А пана Марцина надо предупредить: пусть опасается того, кто присватал ему такого провожатого для тайного гонца. А еще лучше — немедля уничтожить этого человека. Иначе тут не одна голова ляжет на плаху.
— Вели баньку истопить, — приказал боярин. — Отправь их туда, пусть рабы божьи чистыми предстанут перед Господом. Как разденутся и пойдут мыться, тут их и кончайте! Вдвоем им по дороге в рай не скучно будет. Мне принесешь их вещички. У «охотника» энколпион должен быть. Так ты погляди особо, чтобы не пропал он в суматохе.
— Что? — не понял Архип.
— Энколпион, — терпеливо повторил хозяин. — Крест такой нательный. Большой, створчатый, как для мощей. Уразумел? Да рожу свою расправь, не хмурься! Нечего их настораживать…
Мужик в долгополом кафтане шустро скатился с крыльца во двор и тут же начал покрикивать:
— Митька! Беги баньку топить для дорогих гостей. Живо!
— Истоплена уже, — отозвался один из холопов.
— Вот и ладно, — ласково заулыбался Архип. — Проводи, пусть грязь смоют. А потом за стол — и о делах поговорим. Пошли, пошли!
Он подхватил Илью и Павлина под руки и потянул в сторону реки. Тархов поразился случившейся в нем перемене и смекнул, что мужичок не зря бегал в терем: не иначе, на приезжих поглядывал из окошка кто-то поважнее ключника. Он и распорядился насчет баньки и обеда. Значит, Илюшку признали. Тогда можно и в баньку, зачем спешить, коли удача сама идет в руки? Но отчего же муторно на душе? Такое ощущение он испытывал памятной ночью в корчме, когда убили Терентия Микулина.
Банька стояла у самого тына, спускавшегося почти к урезу воды. Оно и понятно: не таскать же ведра от колодца, если река рядом. В предбаннике под потолком висели березовые веники, вдоль стен стояли выскобленные до желтизны лавки. Приятно пахло парным теплом и луговыми травами.
— Вота, разболакайтесь. — Архип приоткрыл дверь в парную и потянул носом. — Ух, хорошо протопили… Как помоетесь, кликните Митьку. — Он дробненько рассмеялся и вышел.
Тархов заглянул в парилку. Пусто, никого. В большой банной печи рдели от жара раскаленные камни. Спорник, что покрупнее, светился багровым, а конопляник, который помельче, казался ярко-алым. Стояли на лавке деревянные шайки и ушаты, лежал ковшичек, бочки полны свежей речной воды. Илья скинул кафтан, стянул сапоги, снял исподнее. Поверх положил свой крест. Почесывая впалую, узкую грудь, с недоумением уставился на Павлина:
— Ты чего? Попаримся с дороги.
Стрелец вздохнул и нехотя начал разоблачаться, аккуратно складывая одежду. Илья уже вошел в парилку и плеснул на камни воды из ковша. К потолку метнулась горячая белая струя пара, с легким шипением стала расползаться по углам. Тархов выбрал себе веник и нырнул в пахучий пар, чувствуя, как тело сразу отозвалось приятным зудом, будто по коже побежали сотни мурашей, щекоча ее махонькими лапками.
— Поддай! — азартно крикнул он Илье и, не дожидаясь, сам плеснул на камни холодной воды из ковша.
Попутчик присел, спасаясь от жара, а стрелец начал охаживать себя веником, до красноты нахлестывая широченную грудь и бугрившиеся огромными мускулами руки. Потом взял шайку и налил в нее горячей воды. Да что там горячей, просто крутого кипятка! Илья постанывал от наслаждения, развалившись на нижнем полке.
Неожиданно дверь распахнулась, и в парилку ворвалась струя прохладного воздуха. Вместе с ней ворвались несколько дюжих холопов с длинными кинжалами в руках. Не долго думая, Павлин схватил шайку с кипятком и выплеснул прямо в лицо нападавшим.
— А-ай-у! — дико взвыл кто-то от жуткой боли, а Тархов уже обрушил разбухшую посудину на голову ближайшего противника.
«Не зря, стало быть, сердце щемило», — мелькнуло в мозгу, а руки работали сами, намертво укладывая холопов одного за другим, направо и налево раздавая страшные удары шайкой, выдолбленной из цельного куска столетней липы и для крепости стянутой обручами.
Один холоп хотел, было, кинуться стрельцу в ноги, но тот пинком отшвырнул его, как котенка, прямо на раскаленную печь. Другому шайка угодила по голове, заставив распластаться на мокрых досках пола, третьему досталось по спине, и он тут же встал на карачки, но Павлин добавил ему ногой по ребрам, и холоп затих. Все было кончено.
Тархов метнулся в предбанник, схватил свою одежду и сумку в охапку: теперь его не взять! Побежал назад, смахнул с полка сжавшегося Илью:
— Бежим!
— Куда? — дернулся тот.
— Убьют! — гаркнул Тархов и потянул его к выходу. Путаясь в ворохе одежды, вытащил рывком пистолет и ударом ноги распахнул дверь.
По двору к баньке бежали холопы с вилами и кольями. Не целясь, Павлин бабахнул по ним из пистолета и, подталкивая перед собой Илью, заметался вдоль тына: где тут калитка или ворота, иначе как они берут воду из речки? Ага, вот она!
В одно мгновение он отодвинул засов и вышвырнул попутчика за тын. Следом выскочил сам. Эх, припереть бы чем-нибудь калитку, да некогда: топот погони уже совсем рядом и, что самое неприятное, заливаются лаем псы, спущенные с цепи.
— Давай на тот берег!
Схватив Илью за руку, стрелец потащил его в воду, показавшуюся после баньки обжигающе холодной. Ничего, Бог милует, только бы уйти! Речушка не широкая, на том берегу кусты и близко лес, а в лесу и с собаками не сыщут — не впервой следы путать.
Фыркая, как лошадь, Павлин поплыл. Рядом, бледный до синевы, барахтался Илья. Противоположный берег приближался страшно медленно, казалось, что им никогда до него не добраться, не нащупать под ногами твердого дна: так и будут плыть и плыть чуть не до скончания века. От тына бухнул выстрел, и около головы Тархова звонко шлепнула по воде пуля, подняв маленький фонтанчик брызг. Но Павлин уже встал на ноги и, шумно отдуваясь, рванул к кустам, не забывая помогать Илье, — он был его самой дорогой добычей, и расставаться с ним стрелец не собирался.
В кустах Тархов оглянулся. Несколько холопов торопливо стягивали одежду, намереваясь вплавь переправиться через реку. Другие, во главе с мужиком в долгополом кафтане, бежали к лодке, третьи науськивали собак, понукая их кинуться за беглецами в воду.
— Живей, Илюха!
Не обращая внимания на попадавшиеся под ногами острые сучки и камни, не чувствуя, как колет босые ступни стерня, они рванули через поле к лесу. Злобный собачий лай за спиной подгонял, заставляя не останавливаться ни на секунду. Однако Илья быстро начал уставать, и стрельцу пришлось почти волоком тащить его за собой.
Наконец они очутились под пологом леса. Не слушая жалобных стонов попутчика, Тархов упрямо тянул его в самую чащу, каким-то безошибочным, почти звериным чутьем отыскивая единственно верную дорогу к спасению. Если не найти поблизости болотца, их загонят собаки, а следом прибегут и люди с оружием, чтобы довершить то, что не удалось в баньке.
— Не могу больше, — хрипел Илья, запаленно хватая воздух широко открытым ртом.
— Убьют! — жарко дышал ему в лицо Павлин и снова тащил через заросли папоротников — верных предвестников близкой сырости.
Вскоре под ногами зачавкало, однако собачий лай тоже неумолимо приближался, становился все громче и громче. А потом стали слышны возбужденные возгласы погони. Голые, распаренные бегом тела облепили злые оводы, но сгонять их не было ни сил, ни времени. Увидев темную, стоялую воду, подернутую ряской, и ярко-зеленую осоку, беглецы кинулись туда. И тут их догнала первая собака.
Остервенело скалясь, она бросилась на стрельца, но тот успел выхватить саблю и ткнул собаку в шею. Она только взвизгнула, упала на бок и забилась. Из раны широкой темной струей хлынула дымящаяся кровь. Беглецы вошли в теплую, отдававшую тухлятиной воду болотины и, осклизаясь на топком дне, медленно побрели среди высокой осоки от островка к островку. Будь Павлин один, преследователи давно бы отстали, потеряв его след в лесу, но с ним был Илья, уже едва державшийся на ногах.
На минуту Тархов остановился и прислушался. Кажется, он вовремя убил собаку: погоня завернула по краю болота, огибая его широкой дугой. Может, хотят оцепить все топкое место, чтобы не дать беглецам вырваться из западни? Велика ли болотина и нет ли в ней гиблой трясины? Не то, спасаясь от собак и людей, найдешь другую лютую смерть, и только леший станет хохотать над тобой, прыгая с кочки на кочку.
