занимаюсь твоим делом, но мое начальство не сочтет странным, если я начну принимать в тебе участие, ведь мы когда-то дружили. Я могу вызваться пересмотреть твое дело, а потом доложить, что ты снова в своем уме и владеешь собой. И тогда тебя выпустят.
Свобода. Свежий воздух, гренки с маслом, постель, которая пахнет крахмалом и чистотой, а не застарелой мочой, которую уже не берет стирка… Бетт укусила себя за щеку изнутри. Это лишь иллюзия, и она не позволит задурить себе голову.
– Ты не мог бы кое-что для меня сделать? – сказала она неожиданно для себя. Рука поползла вверх, взъерошила неровно остриженные волосы. – Пожалуйста!
– Все, что попросишь. – Джайлз остановился, взял ее руки в свои. – Я ведь хочу тебе помочь.
– Каждый вечер перед сном говори себе то, что сказал мне теперь. Что ты патриот, а не предатель. Что ты в этой истории герой, а не злодей. – Бетт улыбнулась. – А потом вспомни, что запер ни в чем не повинную женщину в сумасшедшем доме, чтобы спасти свою шкуру, и спроси себя: не правда ли, это геройский поступок, черт возьми?
Он ничего не ответил, но его лицо побелело.
– Кстати, – добавила Бетт, – и давно ты продаешь Москве секреты МИ-5? Дай подскажу: с первой рабочей недели.
Он побледнел еще больше. Бетт села на скамью и подумала: «Шах и мат». Она не знала наверняка, но угадала правильно.
– Не знаю, о чем ты, – сказал он наконец.
Она презрительно улыбнулась.
– Как… – начал он и замолк.
«Мы выиграли войну, и с БП не случилось ничего плохого, несмотря на твои интриги, – подумала Бетт. – Но кто знает, какой вред ты способен причинить теперь, вмешиваясь в дела МИ-5?»
– Советы нам больше не союзники. И как же ты объясняешь это теперь, Джайлз? Ты продаешь секреты противнику и по-прежнему называешь это патриотизмом – или дело уже просто в наличных? А может, – она подняла брови, – речь об инстинкте самосохранения? Либо они получают что хотят, либо тебя выдадут. И ты лишь теперь начинаешь понимать, что ты в их руках, пока им что-то от тебя нужно?
– Это не навсегда. – Он насупился, как упрямый ребенок. – Еще пара вещей, и я с этим покончу.
– Это они тебе так сказали? Или ты сам себе сказал?
Он взял ее за руку. Издалека, в глазах возможных наблюдателей, его жест мог показаться дружелюбным, но на самом деле он отогнул ее мизинец назад чуть ли не до запястья. Резкая боль заставила Бетт вскрикнуть.
– Я пытался договориться по-хорошему, – прошипел он. – Но если ты намерена ломать дурочку, с меня хватит реверансов. Дай мне то, чего я хочу.
– Нет. – Бетт попыталась выдернуть руку.
– Да. Если не дашь, навечно превратишься в слюнявую идиотку. Новый главврач пересмотрел историю болезни пациентки Лидделл и внес предложение для улучшения твоего переменчивого настроения и приступов ярости. Ах да, и распущенности – говорят, ты недавно сделала непристойное предложение санитару, застав его одного в чулане. Нельзя допускать распущенности среди пациентов, это испортило бы репутацию лечебницы. – Джайлз наклонился ближе. – Знаешь, что такое лоботомия? – Он чуть ослабил хватку. – Это популярная в Америке неврологическая процедура. Хирургическое иссечение связей между префронтальной корой мозга и остальными его частями.
Бетт почувствовала, что покрывается гусиной кожей, как будто крыса пробежала по ее оголенным нервам.
– Тебе обреют череп, просверлят в нем дырку, потом засунут туда железяку и будут кромсать, пока не перережут все связи, – безжалостно продолжал он. – Все это время ты будешь в сознании. Медсестры будут побуждать тебя петь песни, читать наизусть стихи, отвечать на вопросы. Процедура заканчивается, когда ты теряешь способность к речи.
Ужас пополз у нее по спине. Бетт так и видела себя на операционном столе, с зажатой в тисках головой, распевающей:
«При Матапане Каннингем
Весь вражий флот разбил.
Помогла ему в этом наша БЕТТ,
Потрудившись что было сил».
А потом она попытается вспомнить следующую строчку – и умолкнет, как ее соперница по игре в го.
– После операции ты будешь в состоянии, которое называется «хирургически вызванное детство». – Его слова волнами катились на Бетт. – Звучит здорово, правда? Кто откажется вернуться в славную пору детства? Да только по второму кругу это может оказаться не так уж весело, после того как заново научишься пользоваться горшком. Ожидается, что ты так и останешься в младенческом состоянии ума, и из тебя сформируют более послушную, нестроптивую личность. Конечно, на деле выходит по-разному. Можешь в итоге просто превратиться в овощ, который будет лежать и ходить под себя следующие пятьдесят лет.
Бетт наконец удалось вырваться. Рука онемела; она прижала ее к груди и дрожала.
– Ты убеждаешь себя, что я лгу. Но все правда. – Он смотрел на нее сверху вниз, закусив губу, как будто это ему причинили боль. – Доктор Ситон просто в восторге от этой процедуры. Он ее уже проделал на нескольких пациентах – возможно, ты заметила результаты. Вообще-то ему не следовало мне говорить, что ты тоже в очереди, все-таки не я назван контактным лицом из МИ-5 в твоем личном деле, но я умею убеждать.
Бетт упала на скамью, хватая ртом воздух. В ее черепе просверлят дырки. Заново научат пользоваться горшком. Ей было нетрудно представить себя сидящей на этой же скамье с бессмысленной улыбкой, смутно вспоминающей какие-то ключи и розы, но не имеющей ни малейшего понятия, к чему это. Сидящей на этой скамье следующие пятьдесят лет. «Ты лжешь», – подумала она. Но сама уже в это не верила.
– МИ-5 не станет оспаривать рекомендации твоего лечащего врача, Бетт. – Джайлз опустился на скамью рядом с ней. – Может, в итоге все и сложится удачно, просто станешь немного рассеяннее. А может, превратишься в пустую оболочку, а в голове у тебя будут не мозги, а толченая репа. – Он повысил голос: – Так что дай мне то, чего я хочу, или скоро окажешься привязанной к столу, а к твоему черепу поднесут дрель.
Бетт завизжала. Она успела закрыть рот руками, чтобы не быть услышанной, но визг продолжался внутри ее головы. Ее голова. Ее мозг. Без своего ума она была ничто. Она только потому и выжила здесь, потому и не свихнулась по-настоящему за эти три с лишним года, что у нее был этот ум.
– Имей в виду, не я это предложил. Я даже не знал, что существует такая операция. Но я позволю, чтобы ее провели. – Он помолчал. – Хочешь знать, почему я наконец-то с тобой говорю? Потому что мне надоело гадать, сообразила ли ты,
