я сошел с “Анахиты”, миссис Бернэм передала мне письмо. К вам. Просила, чтоб я непременно его доставил.
– Где оно?
– Вот, в целости и сохранности.
Захарий отошел в сторонку и, сломав печать, прочел письмо.
Капитан Ми вел взвод, Кесри шел замыкающим. Свой бесполезный мушкет он отдал Маддоу и держал в руке саблю.
На полях, превратившихся в бескрайние озера, межи скрылись под водой, и теперь единственным ориентиром служили скопления хижин, еле видимые за стеной дождя. До вечера было еще далеко, но темное небо уже казалось ночным.
Уловив какой-то звук, Кесри обернулся и, вглядевшись, различил нечеткие очертания перемещающихся фигур. “Слава богу, камеронианцы”, – с неимоверным облегчением подумал он, и тут в плечо его ударил камень, пролетевший сквозь стену дождя. Значит, сброд шел по пятам.
– Стой! Стой! – крикнул Кесри, и тотчас рядом с ним возник капитан Ми с обнаженной саблей в руке. – Неприятель сзади, сэр.
Едва он это сказал, как сам понял поспешность своего вывода: размытые силуэты были не только сзади, они были повсюду. Острие заточенного кола, вдруг выскочившего из дождевой завесы, едва не проткнуло ему грудь, но сабля капитана успела его отбить.
Под градом камней, летевших сквозь водяные струи, Кесри почувствовал, как что-то цапнуло его за ногу, и, опустив взгляд, увидел здоровенный крюк. Взмахом сабли он перерубил нацеленный на него багор. Но вот другого солдата такой же багор зацепил и поволок по грязи.
Сипаи успели вызволить товарища и помогли ему подняться на ноги.
– Каре! – крикнул капитан Ми. – Встать в каре!
Увязая в грязи и прикрывая руками головы от шквала булыжников, сипаи встали плечом к плечу, каре ощетинилось штыками.
– Здесь мы открыты, надо уходить, – донесся голос капитана. – Слева от нас дома, будет какая-никакая защита с тыла. Взвод, за мной! Кесри, прикрываешь отход!
– Есть, каптан-саиб!
В темноте хоть глаз коли только вспышки молнии позволяли что-либо разглядеть. Пятясь вслед за взводом, Кесри держал саблю наготове.
Под обстрелом водяных ракет взвод пробрался через слякотное поле и, ощутив наконец твердую землю под ногами, смог прибавить шаг. Обернувшись, Кесри его уже не увидел и понял, что должен поторопиться, чтобы догнать своих.
И тут вдруг справа вылетела нацеленная в него острога. Ударом сабли Кесри ее отбил, срубив острие. А потом левая нога его, даже не уведомив болью о ране, подломилась, и он грузно упал навзничь. Вспышки молнии высветили окружавших его людей с кольями и острогами.
Кесри стиснул эфес сабли. Он понял, что ему, как говорится, вышел номер, но ощутил не страх, а только печаль, что это случилось вот так, что он принимает смерть от рук людей, с которыми у него нет никого раздора и которые даже не солдаты, но всего лишь защищают свои дома, как делал бы и он у себя на родине.
Кесри полоснул саблей метнувшуюся к нему тень. Он успел почувствовать, как клинок вонзается в плоть и крушит кость, а в следующий миг его собственный бок ожгло болью. Кесри хотел откатиться в сторону, но удар вилами пригвоздил его руку, вышибив из нее саблю. Безоружный и беспомощный, он распростерся на земле и вдруг услышал низкий горловой голос, окликавший его по имени:
– Кесри Сингх-джи!
– Ха! Яха! Сюда, я здесь! – заорал Кесри.
– Хавильдар-саиб! – Это был голос Маддоу.
В ответ Кесри лишь простонал. Поводя ружьем с примкнутым штыком, гигант присел на корточки рядом с Кесри.
– Я возьму вас на закорки, хавильдар-саиб, обхватите меня за шею.
Приникнув к широкой спине великана, Кесри почувствовал, как его поднимают; Маддоу шел осторожно, уставив штык в темноту.
Лишь теперь Кесри ощутил жгучую боль в ноге. Видимо, порвано сухожилие, подумал он, и от мысли этой боль, накатывавшая волнами, стала просто нестерпимой. Потом сквозь туман в голове пробился голос капитана Ми: “Черт возьми, хавильдар, ты весь в крови…” – и Кесри понял, что он у своих, лежит в середине каре, а взвод отбивает неприятельские атаки.
– Ступайте к солдатам, каптан-саиб, – сквозь стиснутые зубы проговорил Кесри. – Маддоу за мной приглядит.
Капитан кивнул и растворился в темноте. Меж тем великан распорол на Кесри рейтузы.
– Бахут кхоон ба, кровь течет сильно, – сказал он. – Нужна повязка.
Маддоу стянул с себя рубаху, разодрал ее на полосы и перевязал раненого. Потом что-то достал из кармана и сунул ему в рот. В нос Кесри ударил густой, приторно-сладкий запах опия.
Зелье стало как будто ответом на молитву: боль мгновенно отступила, дыхание выровнялось.
Через минуту вновь донесся голос капитана:
– Ну как ты, хавильдар?
– Сносно, каптан-саиб. Как там ребята?
– Стараются, да только не знаю, сколько еще мы продержимся без ружей. Эта шваль повсюду.
Кесри, окутанный удивительным покоем, вдруг кое-что припомнил из своей сипайской юности.
– Дайте мне дождевик, каптан-саиб! – крикнул он. – Я попробую один фокус – может, получится.
Вместе с Маддоу он соорудил подобие палатки из двух дождевиков. Потом выковырнул отсыревший заряд из своего ружья и попросил великана раздобыть сухие тряпицы. Тот снял тюрбан и с его изнанки оторвал несколько кусков ткани, не успевшей промокнуть. Скрутив их в жгуты, Кесри насухо протер ствол и ружейный замок. Затем позвал капитана и сказал, чтобы тот попытался выстрелить, укрывшись дождевиком.
Чуть погодя щелкнул выстрел, послышались испуганные вскрики. Капитан просунулся в палатку:
– Что ж, на время это их отпугнет. Повторить сможешь, хавильдар?
– Уже сделано, каптан-саиб.
Кесри передал мушкет капитану, и тут вдали грохнул выстрел, следом другой.
– Это капсюльные ружья! – вскинулся Кесри.
– Точно! – возликовал капитан. – Камеронианцы! Они услыхали наш выстрел!
Поняв, что помощь близка, Кесри позволил себе расслабиться. Когда подошли камеронианцы, он был без сознания.
Мой дорогой Захарий,
Пишу в спешке…
Я не знаю, каким поступком или какими словами убедить тебя, что я не желала причинить тебе боль. Если порой я была бессердечной и капризной, то лишь потому, что понимала: лучшим выражением моей любви станет предоставленная тебе свобода для поиска своего пути в жизни. Ты же знаешь, я глупое, суетное и несчастное создание, и я хотела избавить тебя от бед и позора, которые навлекала на всех, кого любила. Но и в этом своем стремлении я была глупа и суетна, лишь теперь я понимаю, что есть только один действенный способ отпустить тебя на свободу…
На прощанье прошу об одном: позаботься о Полетт, чьи надежды на счастье я тоже порушила. Ты уже крепко стоишь на ногах и, несомненно, добьешься большого успеха, а вот ей придется несладко. Если хоть что-нибудь я для тебя значу, ты исполнишь то, что не успела я: загладишь мою вину.
Я надеюсь, что когда-нибудь ты простишь себя и женщину, которой злосчастная судьба предначертала быть
Твоей Кэти.
29 мая 1841 г.
После бури английские войска перегруппировались и, собрав свои заблудившиеся подразделения, спешно отступили в укрытие четырех бастионов.
Однако противостояние далеко не закончилось, демонстрация враждебных намерений длилась еще два дня: двадцать пять тысяч крестьян, подчинявшихся только своим вожакам, упорно стояли под знаменами своих деревень.
Контрмерами английского командования стали новые ультиматумы мандаринам с угрозами атаковать город, если толпа не рассеется. Грозные посулы возымели действие, и китайские власти, наконец вмешавшись, уговорили крестьян разойтись по домам. И лишь тогда английские войска оставили высоты
