Я хочу его видеть.
Костыль он еще не освоил, а потому обхватил Маддоу за плечи и запрыгал к офицерским палаткам, где суетились караульные и денщики.
Перед палаткой Ми дорогу преградил сержант из ирландского полка:
– Назад!
– Дай пройти, – сказал Кесри. – Он мой ротный командир.
– Извини, приказано никого не пускать.
Поняв, что с сержантом не сладить, Кесри отвернулся и, вздохнув, пробормотал будто самому себе:
– Абх то вох унке хайн, теперь он не наш, он их.
С помощью Маддоу хавильдар приковылял в свою комнату и рухнул на койку. Хоть морфий еще действовал, сна как не бывало. Вспоминались долгие годы с капитаном, сражения, через которые они вместе прошли. Ужасно горький конец для того, кто достоин солдатской смерти на поле боя. Ради чего истрачены жизни капитана и самого Кесри? Ради пенсии? Наград?
Кесри открыл саквояж и, зачерпнув горсть монет, пропустил их сквозь пальцы: тут много больше положенной ему пенсии.
Внезапно ожгла мысль: сослуживцы капитана, конечно, знают, что давеча тот получил большие деньги, и беспременно станут их искать, а потом, ничего не найдя, затеют расследование.
И что будет, когда саквояж, набитый золотом и серебром, обнаружат у Кесри? Кто поверит, что капитан одарил своего хавильдара таким богатством?
И тогда денежки тю-тю.
Ну уж нет, лучше утопить саквояж в море, чем отдать этим сквалыгам.
Повернувшись на бок, Кесри шепотом окликнул Маддоу:
– Эй, ты не спишь?
– Нет, Кесри-джи. Что, болит? Дать еще лекарства?
– Не надо. Я хочу кое о чем спросить.
– Слушаю, Кесри-джи.
– В тот день, когда пропал мальчишка-флейтист…
– И что?
– Ты же ему помог, верно? Устроил побег, сговорившись с теми китайцами, да?
– Зачем вам это знать? – тихо спросил Маддоу.
– Я вот чего подумал. Может, ты еще разок к ним обратишься и мы с тобой тоже смоемся? Как по-твоему, это возможно?
Через две недели после шторма, 14 июня 1841 года, на Гонконге, захваченном англичанами, состоялся первый земельный аукцион.
Объем торгов был меньше, чем ожидалось, всего пятьдесят участков, каждый со стороной в сто футов, смотрящей на море, и все вдоль Королевской дороги, единственной транспортной артерии острова. Власти заранее уведомили, что расчет будет в фунтах стерлингов. Поскольку испанские доллары еще имели широкое хождение, был установлен твердый обменный курс: за один серебряный доллар давали четыре шиллинга и четыре пенса. Правила предписывали, что начальная цена лота составит десять фунтов, а шаг аукциона – десять шиллингов. Кроме того, всякий был обязан в течение полугода с момента покупки возвести на участке здание стоимостью не менее тысячи долларов, гарантией чего служил залог в пятьсот долларов, внесенный в казну.
Подобные условия были под силу немногим, и все равно событие привлекло большое число зрителей с кораблей, стоявших в гонконгской бухте. В новый склад Ланселота Дента на Восточном пункте, месте проведения аукциона, пришла толпа пассажиров, суперкарго, помощников капитана, боцманов и даже юнг, которые не могли участвовать в действе, но желали хотя бы вдохнуть аромат богатства.
Председательствовал мистер Джон Роберт Моррисон, исполняющий обязанности секретаря и казначея Торгового представительства. Наплыва покупателей не ожидалось, и оттого перед трибуной поставили всего два-три ряда стульев. Когда двери склада открылись, мистер Моррисон распорядился, чтобы к стульям пропускали только участников аукциона, а зрителей направляли к огороженным канатом стоячим местам на задах помещения.
Начавшись, торги сразу взяли хороший темп. Некоторые торговцы уже получили свою долю из выплаченной китайцами компенсации в шесть миллионов долларов и пополнили отряд толстосумов.
Один из самых крупных лотов, участок в 30 600 квадратных футов, ушел за 265 фунтов стерлингов, за другой, еще больший лот в 35 000 квадратных футов, дали 250 фунтов стерлингов, поскольку его местоположение было менее привлекательным. Мало какие участки набрали сумму ниже двадцати пяти фунтов, почти все получили цену вдвое больше. Непроданным остался лишь один лот.
Парсы, чуть ли не самые активные покупатели, приобрели не менее десяти лотов. Бомбейское семейство Рустом-джи перещеголяло всех прочих, купив участки общей площадью 57 600 квадратных футов. Один только сет Хормуз-джи Рустом-джи закупил шесть лотов в 36 000 квадратных футов, отдав 264 фунта.
Вторым крупным покупателем стала компания Джардина и Мэтисона, которая за 565 фунтов приобрела три смежных участка общей площадью 57 150 квадратных футов. Мистер Дент, от которого ожидали подобного же размаха, разочаровал участников, потратив всего 144 фунта на два лота скромной площадью в 14 800 квадратных футов.
В виде исключения двум потенциальным покупателям разрешили зарезервировать за собой участки, оформив покупку позже. Одним из них был мистер Пенроуз, он же Хорек, который по состоянию здоровья не мог присутствовать на торгах. Другим – Задиг-бей, носивший траур по крестнику. На аукцион он пришел вместе с Ширин, но в торгах они не участвовали.
Их первое совместное появление на публике многие восприняли как объявление о предстоящем бракосочетании. Когда пара перешагнула порог склада, кое-кто из присутствующих затаил дыхание в предвкушении зрелища: соплеменники подвергают Ширин остракизму.
Однако их ждало разочарование, парсы и не думали чураться Ширин, но, оказав сердечный прием, вступили с ней в задушевную беседу, не оставившую сомнений в том, что они вполне примирились с ее выбором нового мужа из иноверцев.
Ширин тоже успела получить компенсацию потерь, понесенных ее покойным супругом в опийный кризис двухлетней давности. Бо́льшую часть денег она перевела в Бомбей для оплаты мужниных долгов, а еще послала значительные суммы дочерям. Но даже после этих издержек у нее остался внушительный капитал, исчислявшийся десятками тысяч серебряных долларов.
Многие знали, что она богата, и потому были удивлены ее пассивностью на аукционе. Когда она поздравила сета Хормуз-джи Рустом-джи с удачным приобретением, тот, не удержавшись, спросил, почему она не участвовала в торгах.
– Я решила дождаться, когда на продажу выставят склоны Горы Спокойствия, – сказала Ширин.
– Зачем они вам?
– Здешний воздух весьма целебен, и потому я намерена основать на этой земле общественную больницу имени Бахрама Модди.
В конце торгов выяснилось, что лоты с шестнадцатого по двадцатый зарезервированы анонимным покупателем. Изрядная площадь наделов взбудоражила любопытство участников.
По окончании аукциона, когда зрителей выпроводили из помещения, а слуги мистера Дента подали шампанское удачливым покупателям, мистера Моррисона забросали вопросами о личности анонима. Отговорки, что он не вправе предать имя гласности, не возымели действия, гомон только усилился, и председатель, сдаваясь, вскинул руки:
– Могу только сказать, господа, что покупатель этот среди нас. Если ему угодно открыть свое имя, пусть он сам это сделает.
Гул тотчас стих. В полной тишине мистер Бернэм, с головы до пят в траурном одеянии, вышел вперед и обратился к собравшимся:
– Дамы и господа, я признателен мистеру Моррисону за столь ревностное исполнение моей просьбы о конфиденциальности. Она была продиктована вовсе не желанием ореола таинственности, оглашение имени покупателя потребовало бы еще одного объявления, казавшегося неуместным во время траура. Однако сейчас я понял, что никто не возрадовался бы ему больше моей любимой покойной супруги, а потому нет нужды откладывать дело в долгий ящик. – Жестом подозвав к себе Захария, мистер Бернэм взял его за плечо. – Господа, я имею удовольствие сообщить, что покупателем лотов с шестнадцатого по двадцатый стал новый, недавно созданный субъект, а именно фирма “Бернэм и Рейд”. – Он сделал паузу, пережидая аплодисменты. –
