Пока Окулов отсутствовал, пан Марцин то и дело спрашивал у Казимира, закончил тот свои дела или еще нет. И каждый раз в этом вопросе слышался прозрачный намек: я тебя купил со всеми потрохами, а ты все тянешь и тянешь!
И вот, наконец, пана Гонсерека перевезли в его дом и поручили заботам старого слуги. Чарновский долго наставлял его, как ухаживать за раненым, оставил множество пузырьков с микстурами и притираниями, подробно объяснив, что, когда и сколько давать больному. Но пан Марцин уже совершенно потерял терпение:
— Ерунда, пан Казимир! Надеюсь, ваши бальзамы мне не понадобятся. Лучше побыстрее собирайтесь — и в дорогу!
За его капризным брюзжанием чувствовался тщательно скрываемый страх: Гонсерек боялся наказания и спешил оправдаться перед иезуитами.
— Письма давно готовы, — продолжал Марцин. — Кроме них, вы захватите подарки для моих знакомых. И отправляйтесь поскорее!
Вскоре наступил день отъезда. Накануне лекарь посетил пана Гонсерека, и тот вручил ему несколько писем, разные безделушки и две статуэтки — святой Терезы и святой Урсулы верхом на медведе, с младенцем Иисусом на руках. Статуэтки надлежало передать в собственные руки духовному отцу пана Марцина, а как его увидеть, подскажут люди, которым адресованы письма.
«Добраться до отца Паоло не так просто», — понял Чарновский.
Фрола он решил взять с собой: нечего тут казаку болтаться в ожидании возвращения лекаря из далекого путешествия, да и мало ли что может случиться в его отсутствие, а вдвоем и ехать веселее. Присматривать за домом пан Казимир поручил экономке, собрал необходимые вещи и ранним утром вместе с Окуловым оставил Варшаву. Путь предстоял на Вроцлав, Прагу, Мюнхен и Милан.
Отъехав на три десятка верст от города, Чарновский остановился на постоялом дворе, занял отдельную комнату и закрылся в ней вместе со слугой. Его интересовали письма и посылки пана Гонсерека. Рассматривать и вскрывать их дома он не решился, опасаясь неожиданного визита кого-нибудь из знакомых Марцина, посланного с просьбой немедленно вернуть или принести больному письма и статуэтки: кто знает, что взбредет в голову беспокойному и недоверчивому Гонсереку? А здесь его уже не достать.
Начал пан Казимир с писем. Ловко вскрыл их, нагревая через небольшой медный поднос на пламени свечи, и углубился в чтение. За строчками вставал образ пана Марцина — хитрого проходимца и в то же время пустого позера, безудержного хвастуна и мошенника. Но в чем ему не откажешь, так это в скрытности, умении при необходимости держать язык за зубами. Каким бы странным ни показалось столь удивительное сочетание человеческих качеств, тем не менее это факт.
Большинство писем было на латыни: Гонсерек рассыпался в любезностях перед знакомыми, рекомендовал им пана Казимира Чарновского как достойного и заслуживающего доверия человека и просил устроить ему встречу с отцом Паоло. Сколько ни бился лекарь, никаких признаков шифра в письмах ему обнаружить не удалось. Переписывать эту галиматью тоже не имело смысла, поэтому он пометил для памяти имена адресатов и сосредоточил все внимание на статуэтках. Ведь не просто так его торопили в дорогу! Из-за обычных писем с приветами и светскими любезностями Гонсерек и пальцем бы не шевельнул, не то, что раскошелился на оплату поездки и премиальные. Что скрывают в себе святые Тереза и Урсула, непринужденно восседавшая на диком лесном хозяине? Деревянные фигурки святых были примерно в локоть высотой и сделаны искусным мастером, вложившим душу в свои творения. Потом над ними потрудился умелый художник, это действительно произведение искусства, которое не стыдно подарить высокому церковному сановнику. Но не таков пан Гонсерек, чтобы делать подарки, не имеющие особого значения.
Лекарь попытался найти потайные полости в фигурках святой Терезы, в медведе, на котором сидела Урсула, в подставках. Однако нигде не удалось обнаружить даже намека на замазанную краской щель или вставленную деревянную пробку. Неужели сами статуэтки служат неким шифром, несут в себе скрытый от непосвященных смысл? Вполне вероятно, что, отправляя отцу Паоло статуэтки именно этих святых, подчиненный ему иезуит передавал тем самым определенное сообщение, понятное только тем, кто владел ключом к заранее обусловленным символам. С таким же успехом, ничем не рискуя, пан Марцин мог доверить своему посланцу фигурки, например, кого-то из двенадцати апостолов; пантеон католических святых велик, выбирай на любой вкус, а фантазия отцов иезуитов изощренно развита. Расшифровать такую «переписку» невозможно, если только адресат или отправитель не посвятят тебя в свои тайны. Но они и не подумают!
Зато пан Гонсерек день и ночь думал, как оправдаться перед иезуитским начальством. Он знал, сколь сурово и неотвратимо оно карает отступников и наказывает своих нерадивых слуг. Марцину мало униженно припасть к стопам генерала ордена и молить о прощении за промах — он должен как-то оправдаться, доказать, что на нем нет вины. Могут ли выполнить такую непростую задачу раскрашенные деревянные фигурки? Много ли они откроют отцу Паоло из того, о чем страстно желает поведать провинившийся Гонсерек? Нет, они немы: дерево, оно и есть дерево. Обязательно должно быть письмо! Но где оно?
И пан Казимир вновь начал методично изучать фигурки, придирчиво разглядывая их со всех сторон и прикидывая, куда бы он сам запрятал послание. Не исключено, что святые Тереза и Урсула изготовлены по специальному заказу, тогда в них непременно отыщутся тайники. Где их могли устроить?
Фрол тихонько сидел в углу и с любопытством наблюдал, как лекарь возится с деревянными статуэтками, чутко ощупывая их пальцами, простукивая, чуть ли не обнюхивая.
— Медведя брось, — наконец не выдержал он. — Терезу смотри! Может, попробуем вместе?
— Что ты имеешь в виду? — поднял голову Казимир.
— Видал я игрушки, которые надеваются друг на друга, да так плотно, что и щели не отыскать, — объяснил Окулов. — Давай я возьмусь за голову, а ты — за подставку. И потянем. Вдруг откроется?
Не дожидаясь согласия, он встал, подошел к столу и цепко ухватился за фигурку святой Терезы: — Тяни!
Чарновский взялся за основание статуэтки, но она выскользнула из его пальцев, когда казак сильно рванул. Попробовал еще; теперь Казимир намертво впился ногтями в край основания, а Фрол стал тянуть, слегка выкручивая фигурку, словно свинчивая ее с резьбы, И тут дерево тонко хрустнуло, заскрипело и нехотя поддалось их усилиям: подставка начала отделяться! Через несколько секунд в руках лекаря остался низкий широкий конус, а Окулов держал фигурку с полостью внутри.
— Ну вот, — довольно рассмеялся он. — Хитро сработано! Смотри, край одежды закрывает подставку. Когда вставили и стукнули молотком, не осталось зазоров и щелей. Если бы я про игрушки не вспомнил, век не догадаться.
Лекарь выхватил из его рук верхнюю часть статуэтки, перевернул ее и заглянул в полую часть. Есть! Значит, он был на правильном пути: Гонсерек отправил письмо отцу Паоло! Вот она, туго скатанная трубочка, перевязанная тонким шелковым шнурком. Еще мгновение — и он развернул послание. Оно было написано шифром — в строках перемежались арабские и римские цифры, непонятные буквы, черточки, кружочки и даже геометрические фигуры: квадраты, треугольники, ромбы. Конечно, верхом наивности было надеяться, что пан Марцин отправит генералу ордена иезуитов послание, смысл которого может стать доступным любому грамотному человеку. Но такой замысловатый шифр Казимир видел впервые. Лист заполняли три аккуратных вертикальных столбца по восемнадцать строк в каждом. С налету этот орешек не разгрызть — зубы обломаешь, и мозги свернешь набекрень.
— Кажется, тебе не придется увидеть древний Рим, — обернулся лекарь к Окулову.
— Мы не едем к латинянам?
— Да нет, ехать придется, но только мне одному, — вздохнул Чарновский. — А тебе скакать в Москву! Повезешь копию письма Гонсерека. Там найдут способ прочесть эту тарабарщину..
— Как же ты один?
— Справлюсь! Лучше подумай, как добираться: через Белую Русь или через Украину?
— На Смоленск дорога уже знакома, — усмехнулся казак. — Аккурат следом за стрельцом и поспею.
Казимир благодарно пожал ему руку и достал лист бумаги: пан Марцин прав, время не ждет! Надо скопировать его письмо и отправить Фрола в дорогу еще до захода солнца…
* * *
За юго-западной границей Речи Посполитой бушевала тридцатилетняя война — последняя крупная религиозная война в Европе, которая еще до своего окончания [34] из непримиримого конфликта между протестантами и католиками переросла, в запутанную, полную коварства, крови, лживых обещаний и неприкрытой ненависти борьбу династий.
С одной стороны стояли австрийские католики Габсбурги, с другой тянули к себе французские католики Бурбоны, а с третьей стороны в это дело влезли представители шведской протестантской монархии. Все армии и отдельные отряды, больше похожие на шайки озверелых разбойников с большой дороги, желали есть, пить, получать свежих лошадей, новое оружие и порох, развлекаться с женщинами и грабить захваченные города. В результате жестоких боев Германия и многие области прилегающих к ней стран оказались опустошенными и разоренными дотла — города и деревни разрушены и разграблены, население истреблено или угнано завоевателями.
