Много дорог исхожено старым воином, много битв выиграно у врага, и тризнам16 по убитым товарищам потерян счет. Сколько соратников сложили головы, кости скольких товарищей вымыты добела степными дождями! Пора на покой и тебе, Ополоница!
Звон скрещенных мечей, блеск сабель и грозное движение склоненных копий, ржанье коней и воодушевляющий крик победы мнились старому воину, и он чувствовал, что настает время идти ему в последний бой за землю, которой отдал он все силы своего могучего тела и свою теплоту своей души.
Федор вошел в подклеть неслышно. Ополоница не обернулся на тихий скрип двери. Он стоял на сером фоне слюдяного верхнего оконца, примеряя на руке свой длинный меч, и шептал что-то, и седые кудри венцом сияли вокруг его головы.
Федор вспомнил вдруг Ополоницу молодым, когда светлые кудри воина падали на прямые и гордые плечи, когда голос воина был звонок, речь ясна и легка поступь. Вспомнил он его во времена скитаний, теплую заботливость и молчаливую преданность пестуна… Вспомнил, и сердце Федора дрогнуло от любви к этому человеку.
— Останься, друг Ополоница, в городе, — говорил Федор воину, когда тот заметил князя и пригласил его сесть. — Древен ты стал, мне твоим рукам держать бранный меч. Блюди тут мою княгинюшку и первенца. Сосолужи мне службу последнюю. А уж на врага пойдем мы, молодые воины.
Ополоница выслушал речь Федора, потом встал и дотронулся пальцами до земляного пола:
— Спасибо тебе, князь, на добром слове. И тебя я за сына почитаю, с тем и в могилу уйду. Но не пристало воину за печкой сидеть, когда на родную землю идут злые вороги. Люта будет битва с татарами, Федор Юрьевич, много крови русской прольется в эту грозную годину, и мне ли бежать от своей смерти?
Федор согласился с ним.
Наутро Ополоница вместе с князем смотрел воинство. В ратных доспехах, на гнедом своем старом коне, Ополоница выделялся своим ростом и станом среди прочих воинов, и никто не помыслил о старости воина и непригодности его для ратных дел.
Последними проходили мимо князя и Ополоницы воины боярина Истомы Тятева. Именитый путивлянин, гордясь перед рязанскими вотчинниками родом и богатством, привел три сотни воинов «конно и оружно».
У Федора от удовольствия заблестели глаза. Он обернулся к Ополонице:
— Исполать17 боярину! Любо посмотреть!
Ополоница не повел даже бровью.
Когда воины разошлись для последних приготовлений к походу, старый воин сказал князю:
— Рано хвалить Истому. Поглядим, как поведет себя на поле.
— Боярин храбр, — попытался защитить своего ближнего боярина Федор.
— Поле и тут правду скажет… А наши рязанцы бедны, да в бою лихи. Цветные наряды — врагу не устрашенье, князь. А Истому я раскусил давно. Вот только проглотить не успел, о том и сожалею.
Федор нахмурил брови. Ему не по душе были такие речи об Истоме, с которым у него крепла дружба. И Евпраксия не разделяла его мыслей. Той он прощал за женскую слабость. Но Ополоница…
— Хорошо, — сказал он. — Поле будет скоро. Тут увидишь как будет биться Истома.
Наутро засеял мелкий дождь.
После молебна и крестного целованья воины встали в боевые порядки и потекли за городские ворота.
Княгиня Евпраксия проводила Федора до калинового мостика через Осетр. Здесь князь Федор в последний раз заглянул в ее синие глаза, крепко прижал голову Евпраксии к груди, потом поспешно, боясь показать свою слабость, вскочил на коня, ударил его плетью и ускакал.
Подломились у Евпраксии ноги, темная пелена слез и беспредельного горя готова была застлать перед ней весь белый свет. Но она удержалась на ногах, только оперлась на шаткое мостовое перильце.
Она стояла впереди пестрой толпы женщин. В горести позабыты были и родовитость и достатке: пышная боярыня в тяжелом парчовом летнике18 стояла рядом с женой простого воина; они плакали, склонившись одна к другой, и все вскидывали руки в ту сторону, где скрылся последний воин.
— Княгиня, матушка, — вдруг обратилась к Евпраксии молодая миловидная женщина в темном платке, наброшенным сверх набойчатой кики19, — одна ты для нас теперь заступница!
Женщина припала лицом к рукаву Евпраксии. Еще юная, гибкая, как молодая рябинка, она всхлипывала по-девичьи глубоко и протяжно.
Княгиня почувствовала всю печаль этой женщины, впервые расставшейся с мужем. Она обняла узкие плечи женщины и распрямилась: ей не надобно обнажать свое горе перед теми, кто взирает на нее с надеждой.
Еще раз она бросила короткий взгляд на дорогу. Даль затягивала дождевая пелена. Со стороны лесов пролетала многочисленная стая галок и ворон. Птицы летели молча, и ветер сбивал их с намеченного пути.
Княгиня приказала мамкам и служилым женкам идти в город. Ближние боярыни, вытирая мокрые, раскрасневшиеся лица длинными рукавами, потянулись за Евпраксией. Она шла в город — прямая, тихая, чувствуя на себе взгляды осиротевших женщин.
Над Пронском соединились войска князя Юрия Рязанского, Глеба Муромского, Давида Коломенского, полки переяславльские князя Олега Красного и Всеволода Пронского.
Федора князь Юрий поставил в свой большой полк.
Всего было насчитано сорок тысяч воинов. В обозах с продовольствием, с запасным оружием, с походной рухлядью и с запасными конями рязанские счетчики записали тысячу двести телег.
Вся эта лавина войск, повозок и пешеходов двинулась от стен Пронска на южную сторону, к Рясскому полю.
По утрам серебрилась трава морозным налетом. Днями солнце разогревало землю, но была в чистом воздухе та особенная, стеклянная прозрачность, которая напоминает о близких холодах, заставляет человека утеплять свое жилье.
Воины провожали глазами высоко летевших журавлей, вспоминали о домах, и долго над рядами двигавшихся всадников висело молчание.
Лесные поляны, топкие болотца и покрытые ряской воды мелких речек, вдоль которых пролегала ненаезженная дорога, кишмя кишели выводками тетеревов, куропаток, всех пород и видов уток. Потревоженные в своей первобытной тишине звери — медведи, рыси, лисицы и барсуки — убегали вглубь лесов и, припираемые речками и озерами, ломали камыши, бросались в воду, фыркая и сопя. Шумно летела, треща, быстрые стаи сорок.
На двенадцатый день пути, когда перед войском раскинулось Дикое Поле, к князю Юрию прискакали двое дозорных воинов и отчаянно крикнули:
— Вон они, Татарове, князь!
Войско остановилось. Княжеские слуги и посыльные отроки начали раскладывать белый шатер. Бирючи и махальные дали знать всему войску, что приказано стать станом.
Князь Юрий подозвал к себе Федора и брата Олега. Втроем они выехали вперед, имея перед собой двое дежурных стражников.
С южной стороны степь замыкала лесная гряда. Сквозь редкие дубы сверкнула полоска воды.
— То Онуз, — сказал один из дозорных. — За тем Онузом — становище поганых.
Таясь всячески, князья проехали до леса и углубились в него.
То и дело они слышали зов кукушки. Сироте-птице унылым голосом откликался филин-пустышка.
— Наши ребята перекликаются, княже, — шепотом сказал дозорный. — Вещают, что можно следовать дальше.
Юрий въехал на высокий холм. Перед ним открылась неширокая, вся заросшая кагальником и тростниками река. На другом берегу реки начиналась уходившая к самому горизонту равнина. И на этой равнине стояла татарская орда!
Тысячи черных шатров и кибиток, подобно разбросанным в спешке шапкам, покрывали степь. Воины, верблюды, дети, стада овец, визг бичей, дым костров — все это сливалось в один мощный поток красок, звуков, движений.
У князя зарябило в глазах. Им казалось, что вся эта лавина течет на них и от нее не будет спасенья никому.
Юрий посмотрел из-под ладони, и резкая гримаса боли скривила его брови.
Олег, взглянув на старшего брата, приосанился, но не мог скрыть испуга, бледностью покрывшего его белое, обрамленное молодой темной бородкой лицо.
Федор, стоявший сзади старших, оглянулся на дозорных стражников: так откровенен был испуг на лицах князей, что видеть его простым людям не подобало.
Молча Юрий повернул коня и, так же ни слова не говоря, миновал лесной остров, где по прежнему тоскливо перекликались кукушка и пустышка-филин.
И, только отъехав на добрые пять верст от леса и завидев шатры своего стана, Юрий сказал Олегу и Федору:
— Тьма. Не выстоит Русь против такого множества.
Федор не ответил ему. Олег же проговорил осторожно:
— Без поля все равно не обойтись.
Юрий замолк. И так, в молчании, прибыл в стан и сошел с коня.
После обеда в шатер Юрия стеклись князья и ближние их бояре.
Федор сидел рядом с отцом. Сзади него поместился Ополоница. Не разделял Федор тревоги своего отца. Он считал, что с таким войском, какое было у них — еще не притомленном походом, сытым, — им не страшна любая орда. Когда же Ополоница принял руку Юрия, Федор поостыл и смолк до самого конца совета князей.
