Если бы арбой правил Беки, и Хусен не был бы таким грустным. Отец всегда напевал про себя, а мальчик слушал его. Иногда Беки давал ему вожжи. Он брал их обеими руками и поочередно дергал то правой, то левой, пока лошадь совсем не запутается, не зная, куда ей идти, и не остановится…
– Ты не дергай, сынок, – говорил тогда отец, – лошадь знает дорогу, пусть идет свободно.
«Зачем тогда нужны вожжи?» – удивлялся Хусен.
– Нно, эмалк, [20] – погонял Беки, и мерин снова пускался в путь.
«А Гойберд не называет ее эмалком, – продолжал размышлять Хусен, – только все ворчит: чуфф, чуфф. Разве так управляют?»
Мажи тоже идет с ними. Он хоть и пеший, а не отстает. Гойберд знает, что сын плетется за арбой, а потому нет-нет да обернется и погрозит ему кнутовищем. Мальчик чуть поотстанет, но, едва отец отведет от него взгляд, опять догоняет. Иногда, смотришь, и подвиснет к бастроку, [21] что выдается из арбы.
9
Дом Сями и его братьев стоит почти на краю села. За ним всего три двора, а дальше поле.
Еще задолго до своих ворот Сями заволновался. И не напрасно. У калитки стоял Элмарза. Сями пригнулся, да что толку – борта у арбы совсем невысокие, ребенка не скроют, не то что взрослого.
– Куда это ты едешь? – спросил Элмарза, когда арба поравнялась с ним.
– Никуда, – пробормотал Сями.
Бедняга был насмерть запуган своими братьями. Они вымещали на нем всю свою злобу. Может, оттого, что он будто бы позорит их, работая на чужих людей? А уж какой тут позор, если Сями только этим и зарабатывал себе хлеб. Ругать-то братья его ругали, а кормить не кормили.
Гойберд остановил лошадь и сказал:
– Кукуруза у детей Беки осталась в поле, вот мы и собрались туда.
– Какая еще там кукуруза! Надо ехать дорогу мостить! А ну, слезай с арбы! – крикнул Элмарза.
Сями, тяжело дыша, молча смотрел на брата. Ноздри вздулись, как у загнанной лошади, нижняя губа задрожала.
– Ты что, не слышишь? Поедешь дорогу мостить.
Сями соскочил с арбы и быстро пошел в сторону степи.
– Ты куда?
Элмарза двинулся за ним, но Сями, не оборачиваясь, ускорил шаг.
– Ну, погоди у меня, пес, кормящийся чужим сискалом, – погрозил ему вслед кулаком Элмарза.
Сями на миг остановился, будто его подбили под коленки, укоризненно посмотрел на брата и вновь двинулся дальше.
Очень обидели его слова Элмарзы. Да, он ест чужой хлеб, но не даром. В поте лица трудится за это. И нет человека, кому бы Сями отказал в услуге, кому бы не отработал угощения. Вот и сейчас. Он не просто должен помочь детям Беки. Честный человек обязан за добро платить добром. Он ел сиротский сискал, как же не помочь людям, не поехать с ними в поле?
Далеко за селом Сями остановился и подождал, пока Гойберд не поравняется с ним. Нижняя губа у Сями все еще подрагивала. Хусену от этого казалось, что она стала больше обычной.
Не успели и версты проехать, как им навстречу вынырнули два всадника. Один был старшина Ази, другой – казак с саблей на боку и с винтовкой за спиной.
– Эй, куда едете? – крикнул Ази еще издали, остановившись посреди дороги. – Может, вы считаете для себя унизительным делать то, что другие сегодня будут делать?
– Мы не такого звания, чтобы считать унизительным труд людей, где бы они ни работали, чем бы ни занимались, – спокойно ответил за всех Исмаал, сидевший на первой арбе.
– Тогда поворачивай лошадей, да поживее!
– Повернуть-то оно можно, да знать бы, куда ехать велишь?
– В могилу моего отца! Разве вам не передали приказ мостить дорогу?
Ази никогда не отличался добрым нравом. Но на этот раз он был особенно не в духе. Если люди за два дня не поправят дорогу, не отделаться только плевком в лицо. Пристав, чего доброго, и с должности прогонит. Ну а уж коли наместнику и правда доведется проехать по разбитой дороге, где такие ямы, что колеса проваливаются по самую ось, тогда одному только богу известно, чем все это кончится для старшины.
Исмаал сделал вид, будто в первый раз обо всем слышит, и сказал:
– Чего с ней возиться! Не сегодня-завтра снег выпадет, вот и выровняет.
Ази, похоже, поверил, что Исмаал ни о чем не слыхал.
– Наместник едет! – сказал он таким торжественным тоном, словно возвестил о пришествии самого пророка.
– А, чтоб ему пусто было! Не может подождать, пока снег выпадет? Тогда бы на санях приехал. И самому хорошо, и людям никаких забот.
– Он тебя не спрашивает, когда ему ехать. Ну, заворачивай лошадь, да смотри мне, без долгих разговоров, – Ази помахал кнутовищем, а казак схватил лошадь под уздцы.
– Отпусти лошадь, – Исмаал дернул вожжи.
– Не спорь с властью, – погрозил пальцем Ази, – не то смотри, далеко от нее не уйдешь.
Понимая, что со старшиной тягаться бесполезно, Исмаал решил пробудить в нем человечность.
– Будь великодушным, Ази, отпусти нас. Мы не для себя едем в поле. Детям Беки надо помочь. Кукуруза у них пропадает. Наш долг не оставить сирот.
– И не проси. Если бы там пропадала кукуруза моего отца, и тогда я ничего не мог бы поделать. Сегодня и завтра у вас ничего не выйдет.
Исмаал вспылил:
– Да? Скажи тогда, что ты сделаешь с Саадом, овцы которого за эти два дня и соломы не оставят от кукурузы Беки?!
– Это не моя забота. Саад лучше знает, что ему делать со своей землей.
Казак тем временем повернул лошадь Исмаала и свел ее с дороги. За ним двинулся и Гойберд.
– Все вы заодно! – сказал, насупившись, Исмаал. – Да смотрите, как бы не пришлось вам сообща и ответ держать перед народом.
– Эй, Исмаал! Будь осторожен! Тебе ведь, наверно, известно, какая участь постигает тех, кто ведет подобные разговоры?
Исмаал криво усмехнулся.
– Мне все известно. Тебе это здорово удается. Только не забывай, что ингуши не прощают зла!
Неизвестно, сколько бы еще длился их разговор, если бы Сями, соскочив с арбы, не положил ему конец. Он стремглав кинулся в сторону поля. Ази и казак бросились за ним, догнали и вернули обратно. Казак, размахивая плетью, пытался загнать его на арбу, но Сями упорно мотал головой. Он съел сиротский хлеб. А наместник еще ни разу не кормил его. Сями не работает на тех, кто его не кормит, он работает за еду.
– Делай, что тебе велят, – крикнул разъяренный Ази.
Сями и его не послушал. Он был похож на зверя в окружении охотников: губа тряслась, как в лихорадке, ноздри расширились…
– Марш на арбу! – с этими словами казак ткнул его кнутовищем в грудь.
– Собак! – вырвалось у Сями.
Это было одно из пяти-шести русских слов, которые он знал.
В мгновение ока Сями вырвал у казака кнут и хотел изломать кнутовище. Казак схватился за саблю. Ази кричал, чтобы Сями вернул кнут, но подойти к нему поближе не решался. Подбежали Исмаал и Гойберд. Стали уговаривать Сями, успокаивать. Казак не унимался, хотел арестовать беднягу, не мог простить, что тот назвал его собакой. Исмаал с трудом уломал казака. С пятого на десятое по-русски объяснил ему, что на Сями нельзя обижаться, что он, дескать, не в своем уме.
Сями не понимал, о чем говорил Исмаал, но когда тот из-за недостатка слов покрутил пальцем у виска, обиделся.
Ази тоже махнул рукой.
– Что с него взять, – сказал уже по-ингушски старшина, – сумасшедшего надо привязывать.
И это Сями тоже хорошо понял.
– Я не сумасшедший! – погрозил он кулаком Ази, потом повернулся к Исмаалу. – Слышите, вы? Я не сумасшедший! – уже чуть не плача добавил он и, ни на кого больше не взглянув, пошел прочь.
Отойдя метров на пятьдесят, остановился, посмотрел в сторону села. Подумав, видно, что Элмарза все еще торчит у ворот и пошлет его работать, Сями зашагал к полю.
Он, наверно, и не разбирал, куда идет и зачем, ему все было безразлично, лишь бы уйти от Элмарзы, от Ази, от казака, от людей…
