Не заслуживает он от вас ни сантима.
— Бог с ним, — ответил отец и поцеловал мать в щеку. — Помнишь, двадцать лет назад прямо на этом месте я тебя просил выйти за меня замуж, а твои родители совершенно справедливо меня не одобряли?
— Ты тогда был дикарь и с тех пор совсем не изменился. — По маминым губам скользнула тень улыбки. Она повернулась к Франсуа: — Что ж, все решено, так что теперь постарайтесь доказать мне, что я была не права, и сделать мою дочь счастливой.
Это совсем не походило на тот триумф, который представлялся Николь. Когда она извинялась перед мсье Мозгом за письмо, виду того был не гневный, а уязвленный. Наташа всегда говорила ей, что обида опаснее гнева.
Эту неприятную мысль Николь затолкала куда-то на задворки сознания и обещала себе когда-нибудь все это исправить. У Наташи была и такая поговорка: «Что посеешь, то и пожнешь».
Антуан работал всю ночь, наводя в погребе красоту перед свадьбой. Под сводами, где нашла убежище маленькая девочка в день революции, горели свечи. С тех пор Николь узнала, что этот погреб фактически принадлежит Клико, — это был первый шаг по пути к сегодняшнему невероятному счастью. Второе мессидора шестого года республики, хотя все знали, что на самом деле это двадцатое июня 1798 года.
Николь заглянула в погреб из-за занавеса и увидела, что рядом с мсье Оливье из дегустационного комитета сидит, надменно выпрямившись, Жан-Реми Моэт. Только она знала, чего ему стоило сюда прийти. Он был здесь как один из почтенных граждан, приглашенных семействами Понсарден и Клико. Пусть Николь выбирает себе мужа как хочет, но устроить достойную свадьбу — дело матери.
Вся эта суета с торжеством в погребе имела единственную цель: чтобы мать смогла привести кюре «Десселя» из собора. Теперь, когда собор стал Храмом Разума, кюре скрывался, словно преступник. Теперь он не грозил огнем и серой своей пастве, но зато не упускал возможности заклеймить язычников, идущих после революции прямиком к вечному проклятию. У церкви вырвали сердце, но мать Николь сумела преподнести ей этот подарок — устроить так, чтобы дочь венчал священник. Далеко не каждый умудрился бы выманить его из убежища ради свадьбы. Это потребовало времени и изрядных средств, но у Клико и Понсарденов хватало того и другого. Николь и Франсуа могут никогда не беспокоиться о деньгах. Здесь, под этими сводами, происходило соединение двух великих семейств Реймса, и мать не собиралась позволить кому-нибудь об этом забыть.
Сегодня, впрочем, все вопросы престижа и денег меньше всего беспокоили Николь. Она радовалась, что они женятся в погребе, а не в соборе, и видела в этом добрый знак. Они встретились и полюбили друг друга на винограднике под пение жаворонков. Месяцами наблюдали за тем, как листья из ядовито-зеленых становятся желтыми, а потом красными, как наливаются соком грозди, как маки в васильках из алых становятся пурпурными и опадают. Они вертели прессы давильни, смотрели, как смешивают вино, как бродит оно в первый раз, а потом во второй. Отчаивались от вылетевших пробок, прокисшего шампанского, поздних весенних гроз с градом, радовались телегам с зелеными бутылками, уходящими к портам, танцевали под аккордеон на празднике урожая Сан-Реми.
Кто бы мог представить, что она, самая маленькая и незаметная из сверстниц, выйдет замуж по любви?
Но для матери не имела значения любовь. Важно другое: по ее довольно строгим меркам, Клико — видная семья, достойная Понсарденов. Отец Франсуа, как и отец Николь, был целиком поглощен работой своей обширной и прибыльной текстильной фабрики. Они провели вместе много счастливых вечеров, делясь своими знаниями, и были более чем довольны друг другом.
Что папа был в восторге — это была вишенка на торте. Николь все равно вышла бы за Франсуа, кто бы что ни думал, но у нее с отцом была особая душевная связь, и все говорили, что они похожи. Она надеялась, что это правда. Отец был силен, быстр и умел вести за собой людей.
Кюре «Дессель расставил на импровизированном алтаре блестящие сосуды со святыми дарами и раскрыл Библию. Когда-то он совершал помазание из священной стеклянницы французских королей в Реймсском соборе, а сейчас прячется в погребе. Судьба возвышает и низвергает в мгновенье ока, ничто не остается вечным и неизменным. Традиции сотен, если не тысяч лет рухнули вдень революции. Жизнь — вещь зыбкая, ненадежная. Наташа всегда об этом предупреждала.
Николь уверенно шла по проходу, хваля себя за удобные прочные ботинки, скрытые шлейфом платья, — к счастью, мать не заметила, что дочь заменила ими шелковые туфли. Ну, а если бы и узнала, то tant pis [23], слишком поздно. Клодина сшила платье в стиле ампир, который любила Николь, из нескольких слоев муслина цвета слоновой кости, с открытыми плечами, и девушка ощущала себя легкой и соблазнительной, как бокал шампанского. Франсуа ждал ее у алтаря, и это платье он с нее сегодня снимет. У Николь возникло чувство, будто все, что она делала в жизни до сих пор, вело ее к этому моменту — так сверкающая на солнце вода реки всегда находит свой путь к морю.
Дощатые столы, покрытые белыми скатертями, накрыли для свадебного завтрака в винограднике Верзене. Виноград был в полном цвету, и воздух полнился ароматом лимона, ванили, лета. В лозах порхала овсянка, блестели на солнце бутылки с вином, стояли серебряные подносы с деликатесами, и гудели разговоры на фоне песни жаворонка.
— Пойдем, я тебе кое-что покажу, — позвал Франсуа.
Наташа требовала, чтобы торт хранили в секрете до подачи, но Франсуа решил приоткрыть Николь эту тайну. Торт был из пяти ярусов, и на каждом с изображенных глазурью лоз свисали алые виноградины.
— Ты ей рассказал про те ярко-красные ягоды, которые мне показывал?
— Нет, и ты же все улики уничтожила, когда их выплюнула. Совпадение?
— У Наташи совпадений не бывает.
При мысли, что подруга узнала про грозди при помощи тайных знаков или заклинаний, Николь стало неуютно. Чтобы отвлечься, она взяла скрипку Франсуа.
— Сыграешь нам?
Для рабочих виноградника поставили еще ряд столов. Ксавье, уже изрядно навеселе, закружил в танце протестующую Наташу под веселые напевы скрипки.
День сменился вечером, над виноградниками поднялась большая желтая луна, мотыльки кружились вокруг свечей, и аккордеон мехами поддавал жару танцующим. Когда на черных покрывалах сидящих вдов стала оседать ночная роса, заставляя их ежиться от холода, публика начала расходиться.
Франсуа накинул жене на голые плечи теплый плащ.
— Пора, мадам Клико.
Он проводил ее в ландо и закутал ноги черным бархатным
