Линия белых щитов заколебалась, и в воздух поднялись клубы известковой пыли, от которой задыхались и слепли и свои, и чужие; и в центре этой четкой белой завесы мы мечом и копытами коней прокладывали себе дорогу вперед. На один короткий, торжествующе вспыхнувший осколок мгновения нам почти показалось, что мы сможем прорваться и ударить им в тыл прежде, чем наше более слабое левое крыло, которое я немного задержал этой косой атакой, полностью войдет в соприкосновение с противником. И как раз в этот момент конница Медрота налетела на нас с фланга. Этот удар был блестяще рассчитан, блестяще выполнен, и, если бы не пешие копейщики, которых я поставил среди всадников, мы были бы им раздавлены. А так наши внешние ряды были просто вынуждены отойти назад, и началось то, чего я страшился и к чему приготовился: более длинный фланг неприятеля начал обходить наш собственный, чтобы взять нас в кольцо. Я услышал за спиной звуки труб и понял, что наша вторая линия разворачивается, чтобы встать с нами спина к спине, в то время как мой крайний правый фланг, отходя из-под удара Медрота, соединяет с ней щиты.
Теперь мы были длинным узким островом, на который со всех сторон обрушивались удары саксов, но этот остров стоял как скала, пока на нас снова и снова налетали темные волны разрушения и мы снова и снова отбрасывали их обратно. Я отозвал Товарищей назад, в тесное пространство между двумя линиями сражающихся и перестроил их там, чтобы иметь свободу маневра и приходить на помощь любой части войска. И я помню, что Флавиан ухмылялся мне из‑под знамени. Он потерял шлем, его лоб был измазан потеками крови, и он прокричал мне, перекрывая ревущее горнило битвы:
— Жаркий денек, и довольно‑таки пыльный!
Я видел Кея, на котором ярко сверкали все его дешевые стеклянные украшения, — он исполином возвышался в стременах в центре своего собственного сражения. Я видел, как люди падают наземь и как другие шагают вперед, чтобы занять их место, и знал, что скоро наши линии станут опасно тонкими; скоро остров, британская крепость из щитов, поневоле начнет сжиматься.
Константин и его отряды теперь уже не могли быть очень далеко — и кимрийские изменники тоже…
Внезапно мне почудилось — это был скорее некий охотничий инстинкт, чем что‑то, что я мог видеть, — что в том месте, где варварское войско смыкается, окружая наше, на стыке двух его частей, оно наиболее уязвимо. Я послал приказ Тирнону и увидел, как он бросает в бой цвет нашей конницы. Они покатились вперед, не быстро, но беспощадно, как волна, и копейщики расступились, чтобы дать им дорогу… И внезапно с этой стороны напор варваров начал слабеть. Я услышал торжествующий вопль, провозгласивший, что их наседающие ряды были разорваны и отброшены назад, и вся масса двух войск, которая до сих пор была сплетена в тугой клубок, словно стряхнула с себя сковывавшие ее узы и вновь стала подвижной. С невероятной быстротой, с которой может полностью измениться характер битвы, все поле вскрылось и теперь ходило ходуном. Линии сражающихся раскачивались над позициями, которые все утро переходили из рук в руки и были завалены мертвыми людьми и мертвыми лошадьми — скользкие от крови, вонючие. Наши руки и доспехи были покрыты красными пятнами, и сплошь и рядом человек, потерявший в бою щит, поднимал перед собой изувеченный труп, чтобы тот принимал на себя неприятельские копья. В гуще особенно бурного водоворота конницы и легких отрядов Марий, бросившийся со своими тяжеловооруженными копейщиками к белому бунчуку, и отряд Сердика застыли в схватке, словно пара сцепившихся клыками вепрей, а летучие эскадроны Медрота тем временем снова устремлялись в нашу сторону.
Некоторое время назад саксы бросили в бой своих берсерков, и когда какая‑то тень выскользнула из кипящей внизу битвы почти под грудью Серого Сокола и повернулась ко мне с ножом в руке, мое сердце подпрыгнуло и похолодело, и я уже дернулся в седле набок в отчаянной попытке достать ее своим мечом, когда увидел, что это не обезумевший от дурмана варвар, а один из Маленьких Темных Людей, и едва успел отвести клинок. Маленький воин прокричал мне что‑то, но в этом шуме я не мог его расслышать и заорал ему в ответ:
— Поднимайся! Да поднимайся же сюда!
И он поставил ногу в стремя поверх моей и в следующее мгновение уже цеплялся, чтобы не упасть, за луку моего седла; его узкое лицо с боевыми узорами из полос охры и глины было на одном уровне с моим, и три пера канюка, воткнутые в его собранные в пучок волосы, вздрагивали и клонились вбок под порывами ветра.
— Господин Медведь, люди с севера уже близко — те, что пришли соединиться с Волками.
— Как близко?
Он поднял растопыренную ладонь.
— Столько выстрелов из лука, сколько пальцев у меня на руках и ногах; может быть, меньше — они приближаются быстро‑быстро, как идущая по следу волчья стая.
И так же молниеносно, как поднялся, спрыгнул наземь и исчез в самой гуще бушующей битвы, где наше войско отчаянно пыталось собраться с силами под сокрушительным ударом последней атаки Медрота. Еще одна такая атака… а мы вряд ли успеем оправиться от этой, прежде чем на нас навалятся еще и вновь подошедшие отряды…
Я вздернул Серого Сокола на дыбы, разворачивая его кругом, протиснулся к Кею, который стоял, приподнявшись в стременах, чтобы подбадривать своих людей, — его глаза были двумя голубыми огнями на испачканном кровью и грязью лице — и прокричал ему:
— Константин уже должен быть не очень далеко, но похоже, что Сингласс и Вортипор доберутся сюда первыми.
— Насколько близко? — проревел он в ответ, как сделал и я («Эй‑эй‑эй! Стоять, вы, сброд!»).
— Где‑то гораздо меньше двух десятков выстрелов из лука. Прими командование, Кей. Я попытаюсь на время отвлечь Медрота.
— Не глупи, Артос, ты не сможешь этого сделать!
— Если я не смогу, то Константину останется только собирать куски, когда он все‑таки доберется сюда. Теперь это твое сражение.
Он оглянулся на меня, ухмыляясь, как пес, в торчащую седую бороду, а потом отшвырнул в сторону сломанный пополам щит и бросил лошадь вперед, и между ним и мною сомкнулась битва.
Я каким‑то образом пробился сквозь сутолоку боя обратно к своему эскадрону, по пути сбрасывая с себя плащ предательского пурпура и заталкивая его под щит, крикнул Товарищам, чтобы они сорвали с доспехов желтые ноготки и следовали за мной, и несколько мгновений спустя, сняв с древка личное знамя и спрятав его подмышкой, вместе со своим трубачом и юным Друзом выводил их из кипящего варева битвы.
— Это, что, какая‑то игра, в которую мы играем? — крикнул Флавиан, наклоняясь в седле в мою сторону.
— Игра болотных огоньков, и играть мы будем с Медротом. Кимрийские псы уже слишком близко, да и Кей с Марием могут с таким же успехом обойтись без его любезностей.
— Это игра, которая доставила бы удовольствие моему отцу, — откликнулся он — и, поперхнувшись на последнем слове, свалился с седла с торчащим между лопаток копьем.
Мы описали широкую дугу, преследуемые небольшими разрозненными отрядами варваров, и, оказавшись под прикрытием зарослей ольховника, окаймляющих возвышенность, повернулись и напали на своих преследователей. Те, рассыпавшись, откатились назад, и мы не стали задерживаться, чтобы догнать оставшихся в живых, но снова развернулись и во весь опор помчались в сторону холмистой равнины, поднимающейся над болотами на севере. Бедуир занял место Флавиана и, как бывало в прежние дни, ехал стремя в стремя со мной, пока мы в отчаянной спешке взбирались вверх по склону к горной тропе, ведущей из Акве Сулиса. За несколько мгновений до того, как мы полностью вышли из‑под прикрытия леса, я объявил короткую остановку.
— А теперь, Друз, прикрепи знамя обратно к древку, а ты, Элун Драйфед, и ты, Голгойд, — у тебя хороший яркий плащ, разорвите его пополам и он послужит нам еще за два…
В то же самое время я набросил свой собственный плащ безошибочно узнаваемого пурпура, и когда мы снова двинулись в путь, разъехавшись теперь подальше друг от друга, чтобы оставить между собой место для призрачной конницы, мы несли на длинных ветках орешника или древках копья то, что казалось вымпелами дюжины эскадронов. Тропа вывела нас на заросший папоротником и отдельно стоящими кустами склон, и я, проскакав немного дальше вдоль опушки леса, развернул Серого Сокола и увидел перед собой, как на ладони, всю картину битвы; и на ее границе уже мелькали пестрые знамена предателей. Маленький Темный Воин сказал правду. И еще — но по‑прежнему очень далеко — я видел бледное облачко пыли, поднятое людьми, шагающими по широкой насыпной дороге, ведущей от Линдиниса.
— Им еще так долго идти! Мой Бог, им еще так долго идти!
Я снова повернулся к остальным.
— Ну хорошо, поднимайте знамя снова. Теперь твоя очередь, Айдан. Протруби мне фанфары.
