— Друзья Арнау могли бы добиться, чтобы этот еврей отказался от своего депозита.
Николау развалился в своем кресле.
— Ваш друг, — сказал он, — на свободе. Деньги не дарят. Для чего некто, пусть даже друг, готов уступить пятнадцать тысяч фунтов?
— Арнау Эстаньол был освобожден только ополчением, — сделав ударение на последнем слове, ответил Гилльем.
Все понимали, что Арнау мог по-прежнему считаться подчиненным Святому престолу. Момент настал.
Гилльем взвешивал это в течение многих часов ожидания в приемной, когда рассматривал мечи офицеров инквизиции. Он не должен был недооценивать Николау. У инквизиции не было юрисдикции над маврами… разве что Николау докажет, что распространил ее непосредственно сам. Гилльем ни при каких обстоятельствах не мог предложить инквизитору договориться о чем-либо. Это должен был сделать сам Эймерик. Неверный не мог даже пытаться подкупить Святой престол.
Николау метнул на Гилльема испытующий взгляд, предлагая ему продолжить. «Ты меня не застанешь врасплох», — подумал Гилльем, однако вслух сказал:
— Возможно, вы правы. Никто не сомневается, что нет никакой объективной причины, чтобы кто-либо приносил такое количество денег за освобожденного Арнау. — Он посмотрел на Эймерика: глаза инквизитора превратились в узенькие щелочки. — Не понимаю, зачем они меня сюда прислали? Мне сказали, что вы поймете, но я разделяю ваше авторитетное мнение. Сожалею, что заставил вас потерять столько времени.
Гилльем ждал, когда Николау решится. Инквизитор выпрямился в кресле и широко раскрыл глаза. В этот момент Гилльем понял, что он выиграл.
— Ступайте, — приказал инквизитор еврею. Как только человечек закрыл за собой дверь, Николау продолжил говорить, так и не предложив Гилльему присесть. — Ваш друг свободен, это так, но процесс против него не завершен. У меня есть его признание, и я могу осудить его как закоренелого еретика. Инквизиция, — продолжал он, как будто говорил сам с собой, — не может приводить в исполнение смертный приговор; это должна быть светская рука, король. Ваши друзья должны знать, что воля короля переменчива. Возможно, однажды…
— Я уверен, что вы и его величество сделают то, что должны сделать, — ответил Гилльем.
— Король очень хорошо знает, что он должен делать: бороться против неверных и утверждать христианство во всех уголках королевства, а вот Церковь… Зачастую трудно определить, какое решение может быть оптимальным в интересах народа. Ваш друг, Арнау Эстаньол, признал свою вину, и это признание не может остаться безнаказанным. — Николау на миг прервался и снова посмотрел на Гилльема.
«Это должен сделать ты», — мысленно настаивал мавр. — При всем этом, — продолжал инквизитор, не обращая внимания на молчание своего собеседника, — Церковь и инквизиция должны быть милостивыми, если такие деяния смогут удовлетворить потребности, которые в конечном счете превратятся в общее благо.
— Твои друзья, те, которые тебя прислали… не согласились бы они на более мягкий приговор?
«Я не стану с тобой торговаться, Эймерик, — подумал Гилльем. — Лишь Аллах, да будет прославлено его имя, знает, что бы ты сделал, если бы меня арестовали. Лишь Аллах знает, есть ли у этих стен глаза, наблюдающие за нами, и уши, слушающие нас. Это ты должен предложить мне решение».
— Никто никогда не поставит под сомнение решение инквизиции, — ответил Гилльем.
Николау откинулся на спинку кресла.
— Ты добился частной аудиенции и сказал, что у тебя могло бы быть нечто, что меня заинтересует. Ты сказал, что какие-то друзья Арнау Эстаньола могут добиться, чтобы его главный кредитор отказался от суммы в пятнадцати тысяч фунтов. Чего ты хочешь, неверный?
— Я знаю то, чего я не хочу, — только и ответил Гилльем.
— Хорошо, — сказал Николау, поднимаясь. — Минимальное наказание: стояние в покаянной одежде каждое воскресенье в течение года в церкви в обмен на то, что твои друзья добьются отказа от кредита.
— В церкви Святой Марии, — вставил Гилльем и удивился, услышав собственный голос, хотя понимал, что эти слова исходили из самой глубины его существа. Где, как не в церкви Святой Марии, Арнау мог отбывать наказание покаянием?
Мар пыталась следовать за группой людей, которые несли Арнау, но нахлынувшая толпа мешала пробиться к нему. Она вспомнила последние слова Аледис.
— Береги его! — крикнула она ей на прощание и улыбнулась.
Мар почти бежала, натыкаясь на мечи и получая пинки от проходивших мимо людей.
— Береги его, — повторила Аледис, глядя вслед удаляющейся Мар, которую через минуту поглотил многотысячный поток. — Я хотела сделать это много лет тому назад.
В следующее мгновение Аледис исчезла.
Споткнувшись, Мар чуть было не упала на землю. «Ополчение не для женщин», — недовольно сказал какой-то мужчина, нечаянно задевший ее. Мар ничего не ответила, продолжая проталкиваться вперед. Она искала знамена, которые уже показались на площади Святого Хауме, в конце улицы Бизбе. Впервые в то утро Мар не стала сдерживать слезы, и у нее из горла вырвался крик, который заставил замолчать тех, кто ее окружал. Она ни о чем не думала — только кричала, наступала на ноги тем, кто шел впереди нее, и прокладывала себе дорогу локтями.
Ополчение собралось на площади Блат. Мар была уже совсем близко к статуе Святой Девы, которая, как и прежде, раскачивалась на плечах у бастайшей, остановившихся в центре площади. Но Арнау… Мар случайно услышала спор между горожанами и советниками города, которые не раз называли его имя.
Да, он был там, вместе с ними. Ей оставалось лишь несколько шагов до него, но на площади было очень тесно, а люди стояли так плотно друг к другу, что ей не удавалось продвинуться даже на пару шагов. Она вцепилась в предплечье мужчине, который не уступил ей дорогу. Тот вытащил из ножен кинжал, но, узнав Мар, рассмеялся и пропустил ее. Где-то здесь, за ним, должен быть Арнау. Она прошла чуть вперед, однако увидела только советников и старшину бастайшей.
— Где Арнау? — спросила Мар, задыхаясь и истекая потом.
Бастайш, мужчина внушительного роста, с ключом от святой урны, который висел у него на шее, посмотрел на нее и ничего не ответил. Это был секрет. Инквизиция…
— Я — Мар Эстаньол, — торопливо заговорила она, проглатывая слова. — Я осиротела после смерти бастайша Рамона. Ты должен был знать его.
Нет. Он не знал Рамона, но слышал о нем, о его дочери и о том, что Арнау стал ее приемным отцом.
— Иди на берег, — только и сказал он ей.
Мар перешла через площадь и помчалась по Морской улице, свободной от ополчения. Она догнала группу из шести бастайшей уже возле консульства; они несли на руках все еще не пришедшего в себя Арнау.
Мар хотела броситься к ним, но прежде чем она смогла это сделать, один из них стал у нее на пути. Пизанец дал им строгие указания: никто не должен знать о местонахождении Арнау.
— Пусти меня! — закричала Мар, извиваясь в его руках.
Бастайш поднял ее за талию, стараясь не причинить женщине вреда. Она не весила и половины тех камней и грузов, которые он носил каждый день.
— Арнау! Арнау!
Как долго он мечтал услышать этот голос? Открыв глаза, Арнау увидел, что его несли люди, лиц которых он даже не мог разглядеть. Они явно спешили и старались помалкивать. Что происходит? Где он?
— Арнау! — снова услышал он. Да, это был голос девушки, которую он не мог забыть и которую предал в доме Фелипа де Понтса.
— Арнау!
Берег моря. Воспоминания смешались с шумом волн и солоноватым привкусом бриза. Что он делал на пляже?
— Арнау!
Голос доносился до него издалека.
Бастайши вошли в воду и направились к лодке, которая должна была отвезти Арнау на фелюгу, нанятую Гилльемом. Морская вода забрызгала ему лицо.
— Арнау…
— Подождите, — пробормотал он, пытаясь выпрямиться, — этот голос… Кто?..
— Какая-то женщина, — ответил один из них. — Она нам не помешает. Мы должны.
Опираясь на бастайшей, Арнау стал на ноги у борта лодки. Он посмотрел в сторону берега. «Мар ждет тебя», — вспомнил он слова Гилльема и забыл обо всем, что его окружало. Гилльем, Николау, инквизиция, камера — все это вихрем пронеслось перед ним и исчезло.
— Боже! — воскликнул он. — Приведите ее. Я прошу вас!
Один из бастайшей поспешил к берегу, где молодая женщина все еще упрашивала, чтобы ее пустили к Арнау.
Он увидел, как Мар бросилась бежать к нему.
Бастайши позволили ей пройти к Арнау, который едва держался на ногах: казалось, его могла свалить самая нежная волна. Мар остановилась. Арнау стоял перед ней, опустив руки, которые повисли вдоль тела, как плети. Увидев слезинку, покатившуюся по его щеке, она подошла к нему и нежно подобрала ее губами.
