и советников, которые не согласны с планом или, во всяком случае, сомневаются в вероятности его осуществления, так?
– Именно так.
– И вы смущены, плохо себе представляя, каким образом можно бескровно подавить этот саботаж.
– Именно так, – повторяет папа.
– И вы обратились к нам, чтобы мы помогли найти убедительные слова.
– Именно так, – в третий раз.
– Но для этого, – заключает Коперник, – нам необходимо знать, какие именно части плана вызывают замечания, которые вы не в силах опровергнуть.
– Во главу угла программы преобразований, – промолвил понтифик, подчеркивая каждое слово, – я поставил ревизию церковных доходов и, главное, отмену привилегий, которыми пользуются епископы, кардиналы и вообще все те, кто распоряжается приходским имуществом. Это во-первых. Во-вторых, план предусматривает снижение финансовой поддержки церкви за счет государства и благотворителей. В-третьих…
– Если вы не против, ваше святейшество, – перебил молодой ученый, – остановимся пока на двух пунктах, их вполне достаточно. Так кто же и как вам возражает?
– Против практически все. Они говорят, что десятины и пожертвования предназначены Господу, и пастыри, будучи слугами божьими, волей неволей просто-таки обязаны их собирать и управлять имуществом курии. Как говорится, где приходы, там и доходы. Один кардинал, человек, между прочим, умеренный и вдумчивый, привел и другой аргумент: «Я бы, – сказал он, – без смущения ходил в рубище и питался акридами, кабы не должен был принимать в своем доме представителей светской власти и иностранных посланников. Как вы себе это представляете? “Присаживайтесь, ваше величество! Не желаете ли фасоли с полевыми корешками или перепелиного яйца? Надеюсь, оно еще свежее!”»
– Что ж, этого следовало ожидать, – говорит молодой поляк, – трудно ломать глубоко укоренившиеся традиции. Полистайте-ка изданные в двух томах документы Никейского собора, состоявшегося в 325 году, больше тысячи лет назад, и предоставившего христианской церкви льготы и привилегии! Тогда-то она и стала из конгломерата бедных и преследуемых общин превращаться в самодостаточную и многоимущую государственную институцию.
– Я листал, – хмыкнул Александр VI. – Это чтение во многом и подтолкнуло меня на путь реформы. Хотя, признаюсь, и ее противники многое могут почерпнуть из слов, произнесенных на том соборе. Один из выступавших зачитал составленный им список христианских мучеников за три предыдущих столетия с подробным описанием способа казни. Страшное дело, настоящее зверство! Несчастных бросали на съедение львам, разрывали на куски, прибивали к крестам вверх и вниз головой, женщин насиловали, детей сбрасывали в пропасть. По оглашению этого реестра кто-то крикнул с места: «Так дальше нельзя! Если мы откажемся от протекции светской власти, то сохраним моральную чистоту в глазах этого мира, но сами уйдем из него, присоединившись к сонму великомучеников!»
– Браво! – захлопал в ладоши Новара. – Вижу, ваше святейшество, вы выучили материалы Никейского собора чуть ли не наизусть. А раз так, то наверняка помните эдикт Константина Великого, хоть кое-кто и считает этот документ подделкой.
– Нет, не помню. Наверное, он во втором томе – я до него еще не дошел.
– Тогда, – предлагает Коперник, – я вам частично процитирую. Эдикт среди прочего гласит: «Епископы, проголосовавшие за преобразования в богохранимой церкви, да приобретут исключительные привилегии, а именно: защиту, почет и уважение со стороны законного правительства; субсидии из имперской казны; право собирать деньги, в том числе в виде налогов, и выносить приговоры по делам гражданского судопроизводства; плодородные земли с протекающими по ним реками; храмы языческих богов, преобразованные в места христианского богослужения; право властвовать над слугами и – в некоторых случаях – даже рабами».
– Что тут скажешь? За время своего существования христианство далеко отошло от Христа. Или Он – от христианства.
– Боже, боже! – восклицает Коперник. – И это говорит понтифик, верховный первосвященник Вселенской церкви!
– Скажу по секрету, – тихонько добавляет Новара, – что, глядя на дела, творимые клиром, я в последние годы начал понемногу терять веру, но если вы и впрямь планируете возрождение христианских ценностей, то увидите меня среди самых горячих своих сторонников.
Святой отец встает и начинает расхаживать по кабинету, собираясь с мыслями. Потом останавливается и, возведя очи горе, произносит:
– Знаете, что я думаю? Невозможно построить прочное новое здание на старом обветшавшем фундаменте: снаружи выйдет ничего себе, но долго не продержится.
– И это значит, – вновь восклицает поляк, – что единственный разумный способ – полностью снести постройку и начать все с самого начала!
– Совершенно верно. Рим пал, но потом возродился – и стал еще хуже. А почему? Потому что был воссоздан на прежних основаниях. Значит, говоря «С самого начала», мы должны иметь в виду «С полного нуля».
– Очень хорошо, – вздыхает Новара, – но я тут немного поразмышлял и понял: прежде чем возводить новое на месте разрушенного, нужно изменить еще кое-что.
– А именно? – спрашивает понтифик.
– Людей. Если новоиспеченные строители, рядясь в новомодные ризы, будут исповедовать те же правила, что и предшественники, получится свежеоштукатуренный фасад – и больше ничего.
– Так как же быть?
– Поскольку человека изменить нельзя, единственное, что возможно, – оставить все как есть. Иное решение, каким бы привлекательным оно ни казалось, будет бесплодным.
Неаполь прекрасен, для всех привлекателен он; но вдвое прекрасней Неаполь для тех, кто влюблен
Таковы слова песни, сочиненной юным Альфонсо Арагонским в честь Лукреции, приехавшей к нему в Неаполь уже в качестве невесты. Отец молодого человека, отрекшийся не так давно от трона Альфонсо II, отнюдь не сразу согласился на этот брак; не согласился бы и вовсе, кабы не настойчивое содействие Чезаре Борджиа. Едва узнав от сестры, что она влюблена – и влюблена безумно, сын папы немедленно приступил к делу: лично отправился к бывшему монарху и настойчиво посоветовал ему (также и от имени понтифика) не препятствовать вспыхнувшему чувству.
В это же самое время Александр VI вдумчиво и осторожно сплетал цветные нити гобелена, который должен был в пристойных тонах изобразить провал проекта преобразований. Он, провал, был столь обширен и глубок, что, падая в него, дай бог ноги не переломать.
Прокручивая в голове предстоящие ему разговоры с ближними кардиналами, понтифик и сам теперь недоумевал, как он вознамерился было проводить такую радикальную реформу с помощью людей, двуличных и лицемерных не менее, чем негодяи, против которых она направлена. И те и другие слишком глубоко погрязли в трясине меркантильных соображений, так и норовя нагреть руки на искре Божьей. Мошенничество и обман нельзя искоренить правильными законами и разумными постановлениями, это теперь ясно и понятно. Можно построить песчаный замок на морском берегу, но будь уверен, что первый же прилив смоет его без остатка, и не все строители успеют вовремя убежать. Нет, действовать нужно с оглядкой. Необходимо помнить, что побеждает тот, кто умеет ждать
