меня съел.
– А что, отличная идея: я – твоя еда, ты – моя. Никогда не будем голодными и вовеки не пресытимся.
Она возвращается к прежней теме:
– Как это больно – ни на грош не доверять ни родному брату, ни собственному отцу. Только вспомнить, какие речи вел в консистории этот человек, называющий себя наместником Божьим! Да с такой искренней интонацией, что я, дура, поверила. Они все там просто остолбенели. «Надавим на педаль токарного станка нравственности», «Безобразию, столь долго длившемуся, приходит конец», «Пора соскрести грязь с подметок» – и так далее. А потом комиссия по проведению реформы, а потом… Как только понял, что предстоят заботы суетные и неблагодарные, мигом сменил шкуру льва на кожу хамелеона. Впрочем, для них такие мгновенные метаморфозы – дело плевое. Взял да сбросил надоевшие кардинальскую мантию и шапочку и с невиданной скоростью облачился в кольчугу и шлем военачальника. На ногах – сапоги, в руке – меч…
– А в голове по-прежнему темные делишки… Думается, мы никогда не сможем спать спокойно. Прости за прямоту, но ты родилась… не знаю, как лучше сказать… внутри какого-то клубка змей, источающих яд, от которого нет противоядия.
– Ты прав. Но если не противиться, станем такими же. А мы ведь не хотим?
На этих словах они обнимаются так крепко, что даже не понять, кто из двоих сказал: «Наша любовь никогда не закончится».
А может, это был дуэт.
1 октября 1498 года Чезаре Борджиа отправился в Париж. Раньше он там никогда не бывал, хотя заочно любил этот город с тех пор, как начал изучать французский. Мы помним из рассказа об их встречах с королем Карлом VIII, что чужой язык молодой Борджиа освоил отлично и изъяснялся на нем весьма изящно. Но зачем же он собрался в столицу Франции, в такую даль?
Поначалу Чезаре задумал просить руки Карлотты Арагонской. Она дочь Фердинанда I, действующего неаполитанского короля, к тому же в некотором роде двойная родственница: кузина Санчи, которая замужем за Джоффре Борджиа, и Альфонсо, уже ставшего супругом Лукреции. В задуманном сватовстве не было ни малейшего лирического оттенка, одна политика: обручившись с девушкой из арагонской династии, Чезаре сделал бы широкий шаг на пути к престолу Неаполя.
Однако задуманный план натолкнулся на серьезное препятствие. Прослышав о предлагаемом союзе, предполагаемая невеста с негодованием воскликнула: «Что?! Я – и этот брутальный человек, всем известный убийца, завсегдатай самых дурных борделей, блудящий к тому же с женой младшего брата? Да он, насладившись невинностью, зарежет новобрачную прямо в постели! Такие ужасы для “Тысячи и одной ночи”, не для меня!»
Вердикт серьезный и обжалованию не подлежит. Но Чезаре не особенно печалится. Как говорится, неожиданные повороты судьбы подобны ветру: чтобы он стал попутным, нужно, когда сирокко становится мистралем, всего-навсего сменить курс. Или возьмем шахматную ассоциацию: если одна фигура уходит из-под угрозы, атакуем другую. Так и поступает Чезаре-шахматист. Неаполитанская Карлотта говорит нет? Ничего страшного, есть наваррская – Шарлотта дʼАльбре, сестра короля Жана III. Все согласны – и да здравствуют молодожены!
Тут в брачную игру вступает монарх Франции Людовик XII. Ему, наоборот, брак хочется расторгнуть. Его супруга, Жанна Валуа, психически больна, и только понтифик может разорвать постылые узы. Не согласится ли сын папы походатайствовать? Сын папы соглашается. Дело сделано, но Людовику желательно еще и заручиться поддержкой Ватикана при осуществлении излюбленного проекта – завоевании Неаполитанского королевства, причем начать следовало бы с Милана. Почему и нет? Удовлетворяя свои растущие полководческие амбиции, Чезаре становится на пару с французским монархом главой армии, немедленно осадившей Милан и плюс к тому еще несколько городов Романьи.
Милан завоеван, можно идти дальше.
Через несколько месяцев, 26 февраля 1500 года, Чезаре триумфально въезжает в Рим как военачальник-победоносец. Отец встречает его с почестями, достойными императора, и назначает гонфалоньером. Но самый радостный и восторженный прием устроил римский народ. Государственные служащие буквально пели Чезаре осанну. Дело в том, что землевладельцы Романьи были настоящим бременем для Папской области. Строптивые и мятежные, они годами отказывались платить налоги. Рим был вынужден восполнять убытки за счет своих граждан; чиновники месяц за месяцем не получали законные оклады содержания. Победа Чезаре вселяла надежду на погашение задолженности.
На официальном приеме понтифику приходилось поневоле сдерживать родительские чувства. Когда же сын с отцом наконец остались во дворце наедине, святой отец так крепко обнял сына, что у того перехватило дыхание.
Затем они уселись за накрытый на двоих стол, и Александр VI воскликнул по-каталонски:
– Потрясающий успех! Расскажи-ка обо всем поподробней!
Чезаре ответил:
– Дай немного перевести дух, padre.
– Давай, вдохни-выдохни и приступай. С самого начала, прошу тебя, с того момента, как король назначил тебя своей правой рукой.
Чезаре отодвигает посуду, словно освобождая место для рассказа о своих победах, и произносит, сильно жестикулируя:
– Признаюсь, padre meo, что завоевание Милана было для меня только пробным камнем. Город, сам понимаешь, неплохо мне знаком еще с тех пор, когда я по твоему приказу оказался там, подготавливая свадьбу нашей Лукреции с Джованни Сфорца, этим трусом и импотентом. Хорошо, что вовремя от него избавились. Но ближе к делу. Готовясь к кампании, Людовик спросил, как, по моему мнению, следует действовать против Лодовико Моро и его войск. Я ответил: «На мой взгляд, ваше величество, Милан мы возьмем одной левой». – «Почему же, моя правая рука, вы так считаете? В чем заключается основное наше преимущество?» – «В том, что герцог Миланский – никудышный правитель. За время своего герцогства он умудрился до такой степени замарать репутацию, что среди миланцев нет ни единого, готового его поддержать. А уж окружение Моро все просто терпеть не могут». – «Что ж такого сделал названый недотепа совместно со своими присными?» – «В том-то и дело, что ничего. Он вполне демонстративно преследует свои личные интересы, не утруждаясь даже делать вид, что печется о подданных», – Чезаре улыбнулся отцу: – Ты, папа, столько раз советовал мне действовать иначе, что я наизусть затвердил, meo padre: «Думай о себе, но не забывай и о других; тогда всегда будешь на коне, и все до последнего нищего будут тебя любить, не говоря уж о людях побогаче».
– Но не забудь продолжение этого совета, – вклинивается папа. – Тут опасно переусердствовать, особенно с богачами: не то, почувствовав хорошее отношение, тебя разденут до нижнего белья, а правителю не пристало ходить в исподнем!
– Я помню. Но вернемся к моему разговору с королем Франции. Я сказал монарху, что Лодовико сильно навредил себе, переборщив в свое время с обещаниями. «Миланцы! – широковещательно заявлял
