раз, что подло украл эти строки, и подстраивая на свой лад посвятил их тебе. Просто, когда я услышал их, у меня слезы навернулись на глаза, как у подростка, честное слово… вот даже сейчас пишу тебе и глаза на мокром месте. Боюсь, что больше никогда тебя ни увижу, ни обниму, ни поцелую. Скоро будем бить врага. Целую тебя крепко и передаю пламенный привет. Прощаться не будем! Твой Алексей!»
***
Зайцев словно ошпаренный забежал в землянку с криками:
— Алексей вставай! Немцы!
(Подскакиваю с деревянных нар)
— Немцы? Где?
Он выдергивает меня на улицу и показывает пальцем в небо.
— Вон смотри! Бомбардировщики!
Выхватив у него бинокль, я задираю голову вверх. В оптике медленно проплывала черная туча самолетов в сторону столицы. Чуть ниже их эшелона пролетали истребители прикрытия Мессершмидты, или как называли между собой бойцы «Мессеры».
— Вот и началось!
Продолжая наблюдать за этой тянущейся небесной армадой, мы услышали, как неподалеку от наших позиций загрохотали немецкие танки. Егор приказал всем занять оборону.
Я забежал в землянку, схватил со стены свою санитарную сумку с медикаментами, винтовку, и ринулся на позиции поближе к отцу. Только потом до меня дойдет, что написанное любимой письмо, я оставил в землянке, которую разнесет прямым попаданием в пыль. Но это будет после. Взведя стальные курки, мы брали на мушку медленно идущую за танками пехоту противника.
Немцы шли нагло, в полный рост. Кто-то даже играл на губной гармошке. Танкисты вели свои машины с открытыми настежь люками.
Зайцев глядя в бинокль произнес:
— Эх, как вас много-то! Как у себя дома, скоты проклятые! Ну ничего! Сейчас мы им покажем! — оторвавшись от наблюдения, он махнул рукой неподалеку сидевшим бойцам. Те достали из-под брезента какое-то ружье, достигающее около двух метров в длину. Выставили его на бруствер окопа и зарядили обоймой начиненной громадными патронами. Боец, плотно прижав приклад к плечу, прищурив один глаз целился в головной танк. Ротный возобновил наблюдение и громко крикнул бронебойщикам:
— Ребята, по головной машине! — махнув рукой добавил, — Огонь!
Боец плавно нажал на курок. Ружьё раскатисто грохнуло. Отдача была настолько сильной, что боец потерял равновесие и опрокинулся назад. Тяжелая пуля вылетела из длинного ствола. Мгновенно преодолев расстояние, она угодила в триплекс мехвода. Последний судорожно дернулся, обмякнул и выпустил рычаги из рук. Танк, проехав несколько метров вскоре останавливается.
«Открыть огонь!» — скомандовал Зайцев, и ополченцы тотчас же начали отстреливать врага из своих винтовок. Бронебойщики продолжали вести огонь, посылая свой смертоносный груз по вражеской технике.
Немцы открыли ответный огонь. Заметив противотанковое орудие, следом идущий вражеский танк выстрелил точно в цель. Снаряд, достигнув позиции бронебойщиков, ударился о землю и разорвался с ужасным грохотом, сметая все на своем пути. Настигнутые мгновенной смертью бойцы вскрикнули и рухнули на дно траншеи.
Подбегаю к ним для оказания помощи. Тут я впервые увидел, как может разорвать живого человека. От тех двух бойцов на дне окопа, остались лишь половины туловищ. А разбросанные по борту траншеи внутренние органы, еще не освободившись от крови, пульсировали на снегу. От такой картины меня затошнило. Отвернувшись, я окунул голову в снег, после чего вернулся на исходную позицию. Егор продолжал корректировать огонь. Не услышав ответного доклада о готовности, он прерывает наблюдение. В горячности боя, он не заметил останки своего погибшего расчета и наступая на их обезображенные тела сапогами, подхватил ружье и сам продолжил стрельбу.
К нашим окопам неторопливо приближались остальные вражеские танки. Все машины вели беспрерывный шквальный огонь. За этими бронированными чудовищами, нестройными рядами двигались пехотинцы в серо-зеленой форме, поверх которой, были белоснежного цвета маскхалаты. Пробегая от раненого к раненому, я накладывал повязки и обрабатывал раны. Тем временем, когда приближающиеся танки были остановлены, ротный достал наган из кобуры, вскочил на бруствер и поднял ополчение в атаку. Бойцы с бешенством ринулись навстречу противнику, сойдясь в рукопашной, уничтожая всех до одного. В тот же момент, с нашего тыла подоспели и части 33-й армии. Соединившись с ними, мы продолжили успешно громить врага.
На следующий день после ожесточенных боев, мы заняли город Наро-Фоминск. Немцы, не желая мириться с этой утратой, обрушили на нас всю мощь своей авиации.
К полудню шестого декабря, на фоне ярко-светящего зимнего солнца, показалось звено из так называемых «лаптежников» именуемых Юнкерсами «Ju-87». Эти пикирующие бомбардировщики около двадцать машин, раскачивая свою карусель смерти, методично в несколько заходов, сбрасывали весь свой боезапас, и в последнем заходе, особенно устрашающе завоют сирены, лишая нас рассудка.
Мы с отцом бросив оружие побежали в сторону убежища. Когда бомбы начали ложиться точно позади нас, он повалил меня на снег. Лежа на холодном снегу, я вдруг почувствовал, как мне за шиворот, на лицо, глаза и рот тонкой быстрой струйкой затекала теплая кровь. Несмотря на злой мороз, мне стало дико жарко от этого. Выбравшись из-под родного отца, я увидел, как из его спины и затылка пробивался легкий дымок. Я застыл в ступоре. Отец уже ничего не говорил. Он лежал с чуть приоткрытыми зелеными глазами, и безразлично так, словно в пустоту, смотрел в небо. Трясущимися руками закрываю ему глаза. Сняв с себя шапку, прикрываю его строгое лицо.
Подбежавший лейтенант Зайцев, схватил меня за шиворот, и несмотря на свою худобу, оттаскивал в убежище. Из-за пятиэтажного здания, расположенного напротив нас, стремглав вылетел вражеский Юнкерс, и круто спикировав над нами, дал очередь из пулеметов.
Пули попали точно в цель, скосив нас бегущих. Егор замертво свалился на мою голову, накрыв меня своим телом. Вдруг я почувствовал резкую и жгучую боль по всему телу. Пули, настигшие Зайцева, прошили его точно швейная машинка насквозь, остановившись в моем теле. Увидев, как моя гимнастерка быстро багровеет от крови, я начал громко стонать от боли. Пули прошили мне левую руку и правый бок.
Наши войска не теряя энтузиазма, усиливая натиск, отбросили врага на 200–250 км от столицы. Эта битва продолжалась вплоть до марта 1942 года. Вскоре наше наступление выдохнется, и войска остановятся под Вязьмой и Ржевом.
То, что происходило дальше я не помню. Знаю то, что после того боя, угодил снова на больничную койку, в один из московских госпиталей. Спустя две недели, после операции, ко мне в палату зайдет тот самый старший майор Яковлев. На нем будет накинут белый халат, а в руках он держал какие-то коробочки. Выйдет так, что меня представили к награде — медали «За боевые заслуги». Перекинувшись парой дежурных фраз, он спишет все мои грехи и
