А. Марченко - Диктатор

Она вдруг умолкла, села на диван. Женя устроилась рядом с ней.

— Да, Женечка, перед тобой совсем не та Берта Борисовна, которую ты знала. Той, прежней Берте Борисовне, симпатизировал твой папа и даже дедушка, меня за мою кристальную порядочность уважала и, смею сказать, любила твоя мамочка…

— Вы что-нибудь знаете о них? — с дрожью в голосе спросила Женя.

Берта Борисовна возбужденно фыркнула все еще пухлыми, хотя уже некрашеными губами. Этим фырканьем она всегда старалась показать, что очень удивляется людям, которые недооценивают ее способности обладать самой свежей, самой точной и самой нужной в данный момент информацией.

— К сожалению, Женечка, я знаю о них все!

Она пристально посмотрела на Женю.

— Деточка, заранее хочу сказать,— то, что я расскажу, не облегчит твою душу. Но что делать, если на нашу долю выпал звериный век? Ты даешь мне слово, что не побежишь вешаться или топиться в Москве-реке?

Женя молчала Берта Борисовна обняла ее за плечи рыхлой рукой:

— Если ты хочешь, Женечка, чтобы я дала тебе совет, так слушай эту старую дуру, которая всю жизнь мечтала о вечной молодости. Какое дикое заблуждение! Поимей в виду мое мнение: надо знать всю правду и не утешать себя ложью во спасение. Ложь еще никогда никого не спасала. Даже великого Сталина!

— Так где же они, где? — торопила ее Женя.— Хоть кто-то остался в живых?

«Зачем я спрашиваю, зачем, если и так все ясно?» — укоряла она себя, но все равно с нетерпением, как погибающий от жажды умоляет дать ему хоть глоток воды, ждала ответа.

— Деточка моя, они там, где будем и мы с тобой, хоть и в разное время. Они там, Женечка, откуда еще никто не возвращался. И пусть им будет Царствие Небесное…

Женя оцепенело смотрела на Берту Борисовну, ставшую ей сейчас ненавистной за то, что она так спокойно, почти равнодушно высказала ей жестокую, бессердечную правду.

— Не верю! Я вам не верю! — дико вскрикнула Женя и закрыла лицо ладонями. Тонкие пальцы ее судорожно тряслись.

Берта Борисовна ласково, по-матерински погладила ее по голове, как гладят сумасбродную дочь.

— И правильно! Ой как правильно! — радостно повторяла и повторяла она.— Не верь, никому не верь! Пока жива ты, они тоже будут живы!

Странно, но именно эти слова подействовали на Женю как чудодейственное лекарство, снимающее нервный стресс. Она притихла, почувствовав, как душу наполняет умиротворение и покой. Ей даже стало страшно: а вдруг это желанное умиротворение сменится равнодушием ко всему, что ждет ее в этой жизни.

— Папа и дедушка скрывали от тебя, что маму расстрелял Берия. А дедушка скрывал, что папа твой застрелился. Но сейчас уже нет и дедушки…

Женя уткнула голову в колени Берты Борисовны. Она готовила себя к самому страшному, но, по крайней мере, в ее душе все еще теплилась надежда, теплилась, пока не прозвучали эти убийственные слова…

— Жить, деточка, будешь у меня,— между тем решительно говорила Берта Борисовна.— Ты не представляешь, какой радостью наполнится моя жизнь, когда рядом со мной будешь ты! — Она едва не задохнулась от предчувствия нежданного счастья.— Нет, нет! — тут же воскликнула она.— Ты только, ради Бога, не подумай, что я уже воспылала мечтой превратить тебя в свою прислугу! Я еще вполне самостоятельное существо, и когда меня спрашивают слишком любопытные человеческие особи, как я живу, то я им с гордостью отвечаю, что живу вертикально! А уж если придет время и я перейду в горизонтальное положение, то можешь считать, что тете Берте пришел конец. У тебя есть паспорт, тебе разрешено жить в Москве?

— Да, Берта Борисовна,— вытирая оставшиеся на щеках слезы, ответила Женя.

— Тогда считай, что ты уже прописана на моей роскошной жилплощади.

— Спасибо,— растроганно поблагодарила Женя,— Зачем же я вас буду стеснять? Разве что до тех пор, пока я поступлю в институт и устроюсь в общежитии. Я хочу сдавать экзамены уже этой осенью.

— Никаких общежитий! — непререкаемо провозгласила Берта Борисовна.— Мой дворец — это твой дворец! Моя хижина — это твоя хижина! Тебе нравится лозунг «Мир хижинам, война дворцам»?!

— Когда-то я восхищалась им,— призналась Женя.— А сейчас мне он кажется совершенно бесчеловечным.

— Запомни, милая Женечка, когда идут войной на дворцы, горят и хижины. Только каннибалы, а по-русски людоеды, могли сочинить такой лозунг. Вместо того чтобы поджигать дворцы, не лучше ли тем, кто живет в хижинах, стремиться к тому, чтобы и самим построить дворцы? А теперь нам внушают, что только в коммуналках и может вырасти истинный советский человек, который сразу объявит, что человек человеку — брат. А ты попробовала бы представить себе, что твой брат — Синегубов? Да от него сбежишь на край света, если таковой существует!

— Да, Берта Борисовна, из Синегубова брата не сделаешь. Лучше уж жить с волками, как Маугли. А сколько таких синегубовых! И как вы можете жить с ним под одной крышей?

— А что поделаешь, деточка, в наших славных коммуналках соседей себе не выбирают. Но ничего, мы с тобой создадим этому паразиту такую сладкую атмосферу, что он по своей воле в один прекрасный день сиганет в окно. Ой, деточка, я же совсем забыла, у меня есть для тебя очень важные бумаги! Мне передал их твой отец. Думаю, что это письма, Боже, в кого я превратилась! Я прекрасно помню все, что было со мной сто лет назад, а что было вчера или десять минут назад — моментально вышибает из головы! Ты уж прости меня, деточка. Я сейчас поищу.

Женя с нетерпением ждала, когда Берта Борисовна разыщет письма, все еще не веря, что поиски эти увенчаются успехом. Берта Борисовна суматошно рылась в ящиках стола, потом в дорожном бауле, сохранившем пыль, пожалуй, еще с прошлого века, потом в старинном комоде, ящики которого вытаскивались с таким скрипом, что Женя зажимала уши. Все было тщетно: письма не находились.

— Лучше бы я, старая идиотка, не говорила тебе о них! — в сердцах воскликнула Берта Борисовна и, тяжело дыша, присела на краешек дивана.— А то ты теперь такого нафантазируешь! И знаешь, Женечка, в моем возрасте такая физзарядка уже противопоказана. Но я все равно их разыщу, провалиться мне на этом месте! А сейчас я тебя должна покормить, потом ты ляжешь отдыхать с дороги, а я продолжу поиски…

— Нет, нет,— решительно отказалась Женя, считавшая, что она и так непростительно долго задержалась здесь, потеряв столько ценного для себя времени.— Я поела еще в поезде. А сейчас я хочу съездить в Старую Рузу.

— Сумасшедшая! — то ли обрадовалась, то ли возмутилась Берта Борисовна.— Как ты напоминаешь мне девушку по имени Берта! Я тоже в твои годы была отъявленная фанатичка! Но все-таки,— неужели ты думаешь, что, скажем, завтра твоя Старая Руза переместится на другое место или вовсе исчезнет?

— Берта Борисовна, поймите меня…

— Да я понимаю, деточка,— печально сказала Берта Борисовна.— Поезжай… Но на дорожку — хоть чашечку чая. Кстати, у меня есть батончик превосходной любительской колбаски. Ты вернешься сегодня?

— Скорее всего, завтра.

— Хорошо, а я тем временем сбегаю в паспортный стол хлопотать о твой прописке. В этом мире ничего нельзя откладывать на потом.

Женя была очень растрогана, она чмокнула Берту Борисовну в щеку. Выйдя в коридор, она заметила, как из приоткрытой двери ее бывшей комнаты за ней хищноватым ястребиным взглядом следит Синегубов. Женя еще не успела выйти на лестничную площадку, как он, будто выступая на митинге, сипло прохрипел:

— Ни хрена у этой госпожи Боргянской не выйдет! Пусть забудет и выкинет это из своей безмозглой головы! Никаких прописок! За вами что — и смерть не придет? Еще как! А в тот же час ваша комната станет моей. Я имею законное право, я заслужил! Я кровь проливал, когда они тут в закуточках хихикали да про товарища Сталина анекдотики рассказывали! Я их всех разоблачу, всех! Подумаешь, Берта, имя-то немецкое, небось Гитлеру подпевала, Гитлера ждала, обломок империи! — Женя остановилась на пороге. Она искала глазами какой-нибудь тяжелый предмет, хотя бы утюг, чтобы запустить им в Синегубова. Тот по ее воинственному виду понял, что шутки плохи, и стремительно захлопнул свою дверь, предусмотрительно щелкнув ключом.

— Женечка, умоляю вас, не обращайте внимания на этого вурдалака,— удивительно спокойно сказала Берта Борисовна.— Ваша прописка — это не его собачье дело. Пока что я хозяйка своей собственной комнаты. Поезжайте спокойно, не теряйте времени. А я после обеда схожу в паспортный стол.

И Женя поехала на Белорусский вокзал. К счастью, ей сразу же подвернулась электричка, идущая до Тучкова. Оттуда она рассчитывала доехать до Старой Рузы автобусом.

В поезде она снова окунулась в нахлынувшие на нее воспоминания. В прошлые, счастливые годы, как бы растаявшие отныне во мгле, она в летнюю пору вместе с родителями в выходные дни с рюкзаками за плечами отправлялась к дедушке Тимоше. И когда наконец, усталые, возбужденные, они добирались до калитки его дома, это был для Жени настоящий праздник.