— Эй, не стреляйте! — не отпуская Джакомо, заорал Куприян. — Мы отдадим фирман!
— Ты что? — удивленно обернулся Жозеф. — Спятил?
— Единственный путь к спасению — в катакомбах, — объяснил старый казак. — Сарват, покричи им! Пусть перестанут палить!
— Кончай стрелять! — заревел арнаут и выкинул в окно серебряный футляр с фальшивым фирманом. Прыгая по ступенькам крыльца, футляр скатился вниз и остался лежать на дорожке. Стрельба утихла.
— Он ваш, когда догорит свеча! — Тимофей быстро принес со стола шандал со свечами, зажег их и выставил на подоконник так, чтобы янычары видели огонь.
Кусты в саду зашуршали, из зарослей высунулась пика: кто-то из турок хотел подцепить пенал и подтянуть его к себе, но меткая пуля Богумира перебила древко пики.
— Веди! — Куприян подтолкнул Джакомо. — Один из нас должен остаться и приглядеть за турками.
— Я останусь, — вызвался Сарват. — Идите! Когда все будет готово, позовете. Дайте еще пару пистолетов!
— Куда вы? — Антонио забеспокоился и встал с дивана. Все это время он сидел спокойно, казалось, совершенно не обращая внимания на залетавшие в окна пули.
Жозеф быстро объяснил, но да Камерино потребовал, чтобы ему дали две шпаги: как только они вырвутся из этого вертепа, он намерен сразиться с Белометти. Француз понимающе усмехнулся и восхищенно покрутил головой:
— Вы мне нравитесь, мсье. Но шпаги вы получите позже.
Сарват остался у окна, а Джакомо под дулом пистолета Куприяна повел остальных в винный погреб. Сдвинув пустую бочку, он показал предусмотрительно приготовленный заранее фонарь и моток веревки. В полу был люк с кольцом. Ухватившись за него, Тимофей одним рывком открыл темный зев провала. Оттуда сразу пахнуло сырым холодком. Богумир зажег фонарь и спрыгнул первым.
Вторым спустился Куприян и потребовал, чтобы к нему немедленно отправили венецианца. Следом за ним спрыгнул синьор да Камерино, готовый последовать за Джакомо хоть в ад. Головин бережно опустил в люк Анастасию, потом Злату и попросил Жозефа:
— Погоди, я сбегаю за Сарватом.
Поднявшись наверх, он увидел албанца, караулившего засевших в саду янычар, как кот караулит мышей у норки. Стоило кому-нибудь из них высунуться, из окна тут же раздавался выстрел.
— Скорей!
Тимофей потянул Сарвата за собой. Бегом, запирая за собой все двери, они спустились в подвал. Вот и темный провал люка. Казак спрыгнул вниз и увидел неясные тени, сгрудившиеся вокруг тусклого фонаря. Рядом тяжело приземлился Сарват, потянул за веревку и захлопнул крышку люка. Сразу стало еще темнее.
— Ну! — Куприян подтолкнул Джакомо стволом пистолета.
— Прекратите, — огрызнулся тот. — Я тоже хочу жить. Идите за мной!
Куприян намертво вцепился пальцами в его рукав. Впереди маленькой процессии встал Богумир с фонарем, и они медленно двинулись в черноту галереи…
— Свечи будут гореть долго. — Янычарский ага, которого Гуссейн послал вместе с Али, больно пихнул его в бок. — Иди забери фирман! Ведь ты обещал доставить его паше до захода солнца.
Ага хищно оскалил крепкие белые зубы, и Али понял, что, если он сейчас не полезет за серебряным пеналом, ему будет худо, очень худо. Янычары не ожидали встретить ожесточенное сопротивление и, при всей своей несомненной храбрости, не желали рисковать понапрасну: кто знает, вдруг футляр пуст?
Али пополз, проклиная собственную глупость. Надо было сразу сматываться, как только он получил от гяура алмазы. И что стоило ткнуть в бок кинжалом раненого Гравино? Теперь не пришлось бы лезть под пули. С замиранием сердца он высунулся из кустов, каждую секунду ожидая, что в окне дома мелькнет огонек выстрела, звука которого он уже никогда не услышит. Большая свинцовая пуля стукнет в лоб и расколет голову, как перезрелый арбуз. Разве янычарский ага сможет понять, какие мозги брызнут из нее? Но, к его удивлению, никто не стрелял.
Али прыгнул вперед, упал на пенал, потной дрожащей рукой схватил его, быстро перекатился и, не помня себя, юркнул в кусты. Удалось! Хвала Аллаху, удалось! Он торопливо сорвал крышку и облегченно рассмеялся: фирман на месте. И тут ему пришла в голову новая мысль.
— Вот он! — закричал Али, размахивая пергаментом, как боевым знаменем.
— Дай сюда! — Ага вырвал из его рук фирман. Как мухи на мед, к нему спешили другие янычары, чтобы посмотреть, ради чего они рисковали шкурой прямо в столице падишахов.
Али незаметно сделал один шаг в сторону, потом второй и отступил в тень кустов. Пока все увлеченно разглядывали печать и футляр, он уже выскочил за калитку, поймал за повод лошадь, прыгнул в седло и сразу пустился галопом. Вон отсюда, поскорее вон! В Магриб, где у него есть надежные приятели. Вечером из гавани отходит галера знакомого капитана-тунисца, и тот за один из камушков, полученных от гяура, не откажется доставить Али к берберам или во владения алжирского бея. Лучше отдать один камушек и несколько дней качаться на волнах, чем потерять все и качаться на виселице…
Галерея то сужалась, то вновь становилась шире. Каменный свод, тяжело нависший над головой, то давил на темя, то внезапно поднимался. Казалось, катакомбам не будет конца и всю оставшуюся жизнь придется шагать по ним, навсегда потеряв надежду вновь оказаться на поверхности. Ход впереди раздвоился, Белометти уверенно показал на левый рукав:
— Нам туда!
— А тут метка. — Богумир поднял фонарь, и все увидели пятно копоти над правым туннелем.
— Я оставил, — неохотно признался венецианец. Ах, если бы этот кряжистый мужчина не держал его так цепко за рукав, он давно оставил бы их плутать здесь до скончания века, а сам вернулся и спокойно взял фирман. Но…
Ход вновь раздвоился, и в стене появились темные дыры. В одну из них Джакомо велел лезть, пояснив, что там выход на поверхность. Богумир отдал фонарь Жозефу и полез первым. Почти сразу послышался его голос:
— Сюда! Я вижу море!
— Святая мадонна! — Антонио перекрестился и нырнул в темноту, не дожидаясь остальных.
Вскоре беглецы раздвинули корни, свисавшие над выходом из катакомб, и выбрались на береговой откос, полого спускавшийся к воде. Внизу пенились волны, справа был пустынный берег, поросший густым кустарником, а далеко слева угадывалась изогнутая линия городской набережной. Прыгая на гребнях волн, по морю быстро скользила легкая лодка под косым парусом. Куприян сорвал с головы чалму и начал призывно размахивать ею. Лодка развернулась и направилась к ним.
— Кто это? — насторожился Тимофей.
— Свои, — радостно засмеялся Куприян. — Не подвели.
— Откуда они знали, что мы выйдем здесь? — не отставал Тимофей, держа наготове оружие.
— Ходили вдоль берега, — объяснил старый казак. — Я предупредил, что из дома нам, возможно, придется выбираться через подземелье.
Лодка ткнулась в прибрежную гальку, и Тимофей не поверил своим глазам: на ее носу стоял купец Спиридон.
— Живей, живей! — поторапливал он. — Все удачно?
— Да, — улыбнулся ему Головин. — Куда мы теперь?
— Домой! — Куприян от души хлопнул его по спине тяжелой ладонью.
— Пардон! Пусть меня съедят галерные крысы, но дом у всех в разных местах, — насупился Жозеф, галантно подсаживая девушек в лодку.
— Сейчас надо поскорее убраться отсюда, — резонно заметил Сарват, потирая вздувшуюся на лбу шишку — где-то в темноте галереи он неосторожно распрямился и боднул выступ низкого свода.
— Иди! — Куприян махнул рукой Белометти, понуро стоявшему поодаль.
— Синьоры, синьоры! — закричал да Камерино. — Вы же мне обещали!
— Ах да! — Жозеф бросил к его ногам две шпаги. — Это вас устроит?
— Вполне! — Антонио поднял их и твердым шагом направился к Джакомо. Подойдя, он протянул ему оба клинка. — Выбирайте, синьор иезуит. По-моему, здесь вполне подходящее место. Нам никто не помешает!
Помогая поднимать парус, Тимофей бросил взгляд на удаляющийся берег. Антонио и Джакомо скинули камзолы и остались в одних рубашках. Вот они смерили длину клинков и разошлись в разные стороны, но тут же резко повернулись и бросились навстречу друг другу…
* * *
Керболай медленно брел по выжженной солнцем пустыне, тяжело вытаскивая усталые ноги из рыхлого, сыпучего песка, покрывавшего все вокруг насколько хватало глаз. Лучи косматого солнца нестерпимо жалили голову и спину, выжимая из ослабевшего тела последние капли влаги. В ушах начали глухо рокотать барабаны, с каждым шагом их удары становились все чаще и чаще, больно отдаваясь в голове: он знал, это стучала его сгустившаяся кровь, предвещая скорую потерю сознания от жары, голода, жажды и усталости.
Он уже не помнил, когда отправился в путь и куда идет, не помнил, сколько дней он в этом палящем аду, не помнил, откуда вышел, и лишь как заклинание повторял свое имя, чтобы не забыть и его: Керболай, Керболай, Керболай…
