Впервые Головин вытянул из ножен тяжелый отцовский клинок, когда ему был всего один год от роду! Но тогда он, конечно, еще ничего не умел, зато потом, в монастыре отца Зосимы, его до седьмого пота гоняли наставники, сначала вложив в слабые детские руки легкую сабельку из липы, потом потяжелее — из ясеня, а там и дубовую, которая оставляла болезненные синяки на теле, если пропустишь удар. Незаметно дело дошло и до боевого клинка. И так год за годом, каждый день по несколько часов. Чернецы-наставники не знали ни устали, ни жалости, воспитывая бойца, способного выстоять перед любым противником. Они передавали ему накопленные веками хитрости непростого сабельного боя. Это не фехтование европейской школы! Здесь все диктовал жестокий закон Дикого поля, никогда не знавшего мира, но всегда готового к страшной сече! Либо ты, либо тебя!
Один клинок вверх, другой делает неожиданный выпад! Этот прием древние китайские мастера называли «Бабочка летит на цветок». Белометти едва успел закрыться, но тут же правый клинок казака отбил его защиту, а левый распорол острием камзол на груди — это называлось «Обезьяна ворует плоды». Поэтично, но Джакомо не знал этих названий, да ему сейчас было не до поэзии.
Русский упорно теснил его, не давая приблизиться к заветной двери. Его клинки все чаще и чаще с треском разрывали камзол венецианца, превращая его в лохмотья. Когда-то Джакомо сам так тешился на дуэлях, теперь пришел его черед обливаться холодным предсмертным потом и с содроганием ждать каждого нового выпада, который мог поставить последнюю точку. Иногда венецианцу казалось, что у противника две пары рук.
Неожиданно Головин повернул клинки в одну сторону, а сам шагнул в другую и резко развернулся. Белометти вскрикнул от боли в запястьях, отшатнулся и совсем рядом увидел лицо русского — загорелое и светлоглазое. Толчок в грудь — и он оказался прижат к стене. Руки его были раскинуты в стороны, а у самого горла, почти касаясь кадыка синеватой сталью, остановился булатный клинок Тимофея. Одно движение — и голова венецианца скатится с плеч.
Тяжело дыша, облизывая пересохшие губы, Белометти скосил глаза и увидел непонятные буквы на клинке, готовом перерезать его горло.
— Знаешь, что там написано? — Русский дышал на удивление ровно, будто и не бился на саблях. — «Аз каждому воздам по делам его!» Фирман!
— Под камзолом, за поясом, — прошептал униженный Джакомо.
— Жозеф! Возьми у него оружие и фирман!
Француз вырвал у венецианца сабли и вытащил из-за пояса деревянный пенал. Тимофей отпрыгнул и опустил оружие.
— Синьор! — Антонио снял шляпу и низко поклонился ему. — Пока я жив, не забуду этот поединок и ваше великодушие! Теперь вы мой, господин иезуит! Не угодно ли вам немного отдохнуть и дать мне удовлетворение? Я полагаю, что эти люди здесь более не задержатся.
Во дворе вдруг послышались крики и бухнули пистолетные выстрелы, а потом раздался яростный визг турок.
— Рано обрадовались. — Джакомо сел на диван и хотел сердито отшвырнуть попавшийся под руку серебряный футляр с подложным фирманом, но передумал и спрятал его под камзолом.
Жозеф кинулся узнать, в чем дело, но на крыльце уже протопали сапоги, с лязгом закрылись запоры входной двери, и в комнату ввалился Куприян.
— К окнам! — крикнул он. — Дом окружен! Турки!
Схватив со стола подсвечник, он с размаху высадил им раму и осторожно выглянул. Злата уже вытащила мешочек с пулями и пороховницу, чтобы заряжать ружья и пистолеты, Анастасия принялась помогать ей. Остальные поспешили встать у окон и приготовили оружие. К огромному неудовольствию Белометти, его соотечественник уселся рядом с ним и доверительно сказал:
— У них свои дела. Не правда ли, синьор? Давайте вместе подождем, пока представится возможность разрешить наши дела.
Джакомо только покосился на него налившимся кровью глазом и ничего не ответил. Принесла нелегкая этого Антонио! Сейчас был удобный момент улизнуть в подвал, но помешал да Камерино — вцепился как клещ.
— Я стрельнул, когда полезли, — объяснил Куприян. — Они сначала окликали сторожа, а потом давай ломать калитку. Похоже, их привел Али.
Услышав имя албанца, Белометти насторожился: неужто его подозрения так скоро подтвердились и этот прохвост предал в третий раз за один день? Теперь предал уже его, заплатившего за настоящий фирман алмазами из шкатулки отца Паоло. И куда запропастился Гравино, дьявол его раздери? А вдруг появление Али сулит спасение? Гравино мог предупредить албанца о замыслах русских, и тот поспешил на помощь. Хорошо, если так.
С улицы донесся громкий голос:
— Эй, Джакомо! Ты слышишь меня? Я Али-албанец! Подойди к окну, я хочу говорить с тобой. Не бойся, мы не станем стрелять.
— Мне не о чем с ним говорить, — отрицательно мотнул головой Белометти. — Спросите, чего он хочет?
Куприян поглядел в окно: во дворе перед домом стояли Али и два бородатых янычара. В руках у них, в знак мирных намерений, были белые прутики. А позади фонтана и среди кустов роз уже расползлись, заняв позиции для стрельбы, другие янычары с длинноствольными ружьями. За забором ржали лошади и гомонила толпа, — наверное, на выстрел сбежались любопытные.
— Чего тебе? — Куприян мрачно следил за приготовлениями турок к атаке.
— Сегодня гяур Джакомо получил от Фасиха подложный фирман падишаха, — понизив голос, чтобы не слышали собравшиеся у ворот, объяснил Али. — Отдайте фирман — и можете проваливать! Пусть Джакомо выйдет сюда, его хочет видеть сам Гуссейн-паша.
— Предатель, — это скрипнул зубами венецианец.
Пожалуй, впервые в жизни он готов был зарыдать от отчаяния: несколько часов назад у него было все, а теперь отнимали последнее. Он уже лишился фирмана, северной красавицы, а теперь должен лишиться ловко изготовленной евнухом подделки, а вместе с ней и жизни. Встреча с Гуссейн-пашой означает только одно: очную ставку с Фасихом, а потом отрубят голову и насадят ее на пику янычара. Убежать не удастся, дом окружен турками, и пробраться в подвал ему тоже не дадут. Или рискнуть? Плевать на фирман, жизнь дороже!
Вскочив, Белометти подбежал к окну. Албанец впился глазами в его бледное лицо и нагло ухмыльнулся, чувствуя за собой силу.
— Али! — Джакомо старался говорить спокойно. — Где Гравино?
— В подвале у паши. — Улыбка албанца стала шире. — Но ты не бойся, Гуссейн-паша великодушен. Если ты отдашь фирман и все расскажешь, с тобой ничего плохого не случится.
— Шпион уже не поможет тебе!
Белометти резко оглянулся. Сзади стоял Тимофей. Женщины уже зарядили все ружья и пистолеты и были готовы разделить судьбу мужчин.
— Кинь им фирман. — Жозеф подмигнул венецианцу.
— А мы попробуем прорваться. — Богумир взвел курки пистолетов.
— Дай сюда эту штуку! — Сарват схватил Джакомо за локоть и повернул лицом к себе.
— Прочь! — Белометти вырвался и хотел оттолкнуть гиганта, но тот уже вертел в толстых пальцах тускло поблескивающий серебряный пенал. Венецианец побледнел и сжал кулаки, готовый вцепиться ему в горло, но тут со двора донесся голос Али:
— Можете поразмыслить, но недолго. Когда свеча догорит, янычары ворвутся в дом!
Он поставил на ступеньку крыльца фонарь и зажег в нем огарок свечи — тоненький и коротенький, не больше половины мизинца. Крохотный огонек красным мотыльком затрепетал на кончике черного фитиля, грозя вот-вот сложить крылышки и умереть.
— Когда догорит свеча! — повторил Али и скрылся в кустах.
Осажденные притихли, как зачарованные глядя на уменьшавшийся с каждой секундой огарок. Только синьор Антонио, не понимавший ни слова по-турецки, оставался в счастливом неведении. Он спокойно сидел на диване, пристально следя за Белометти, чтобы тот не вздумал улизнуть.
— Здесь, под домом, должен быть вход в катакомбы, — хрипло сказал Куприян. — Богумир! Тащи сюда слуг, пусть покажут, где это!
— Они не знают, — поспешно прервал его Джакомо. — Вы напрасно потратите время. Отдайте мне фирман, и я покажу, где можно спуститься в галерею.
— Свеча! — Анастасия отшатнулась от окна. Из сада по окнам грохнул залп янычарских ружей. Пули цокали по камню стен, тяжелыми шмелями залетали в комнаты, с глухим стуком впивались в мебель.
Тимофей оттолкнул девушку от окна и выстрелил в ответ из пистолета. Его друзья тоже открыли огонь. В комнате слоями поплыл сизый пороховой дым.
— Алла! — завыли янычары, подбираясь ближе к дому. Огарок в фонаре потух.
— Где вход в катакомбы? — Куприян ухватил Джакомо за грудки и рывком притянул к себе. — Не покажешь — первая пуля тебе, а нам как Бог даст! — Он сунул под нос венецианцу кисло пахнущее порохом дуло пистолета и взвел курок.
Белометти понял, что выбора у него больше нет, если он еще хочет сохранить жизнь.
— Я покажу, надо спуститься в подвал. Но янычары…
