Увидев, что с военными играми покончено и воины снова собрались к большому костру, Карымча понял, что настала его минута.
— Ительмены! — Тойон вытолкнул на середину круга, к самому костру, двух камчадалов. — Пусть эти люди расскажут, зачем их послал к нам начальник огненных пришельцев.
Сразу наступила тишина. Притихли воины, прекратилась разговоры среди зрителей, даже ребятишки, сидевшие на деревьях и перекликавшиеся себе на потеху разными звериными и птичьими голосами, и те затаили дыхание.
Рассказ начал камчадал постарше — жидкая выщипанная борода, ноги колесом, голова ниже плеч, словно растет из груди. Звали камчадала Кулеча. Этого своего пленника Карымча специально подарил начальнику казачьего острога, чтобы знать обо всем, что происходит в казачьей крепости. Именно Кулече принадлежали самые важные открытия — то, что огненные пришельцы смертны, что дыхание у них обычное, а гром и смерть вылетают из железной палки. И как раз Кулечу еще с одним камчадалом Ярыгин имел несчастье отправить к Карымче с предупреждением о том, что на стойбище князца готовится нападение.
И вот Кулеча начал свой рассказ, в котором, как и всегда у ительменов, жесты дорисовывали так ярко подробности сообщения, что это был и не рассказ вовсе, а живое изображение всех событий.
Вначале Кулеча рубил дрова. Гора поленьев росла так быстро, что все поняли: дрова он рубил железным топором. Чтобы в этом не было сомнений, рассказчик передал голосом звон и свист топора. Рубил он долго, по лицу его струился пот. Зрители тоже успели вспотеть, переживая рубку дров вместе с ним. Потом Кулечу позвали. Он побежал на зов. Кто позвал его, сразу стало ясно. Скользящим движением обеих рук Кулеча изобразил, что человек, к которому его позвали, был одет в кафтан. Круговое движение руки вокруг головы — и зрители увидели папаху на голове этого человека. Затем пальцы рассказчика вылепили квадратную, словно обрубленную бороду Ярыгина, которая была знакома всем камчадалам. Рассказчик схватился рукой за поясницу, прошелся, волоча ноги, по кругу, и зрители, словно живого, увидели начальника казачьего острога, страдавшего болями в пояснице. Перевоплотившись в того, кого он изображал, Кулеча, шлепая толстыми губами, начал сыпать тарабарщину, которая должна была передать речь начальника крепости. Тарабарщина эта так рассмешила зрителей, что от смеха и возни обломилась лестница, ведущая в один из балаганов, и десятка два женщин с детьми, сидевших на ней, рухнули на землю. Падение это было сопровождено хохотом всего лагеря.
Лестницу заменили новой, и Кулеча мог продолжать свой рассказ. То, о чем говорил ему начальник острога, Кулеча также передал действиями с помощью второго камчадала, — приземистого круглолицего крепыша. Вдвоем они изобразили воинов, идущих по тундре и озирающих окрестность. По словам начальника острога, воины шли к стойбищу Карымчи с намерением напасть на него. Начальник велел Кулече отправиться на бату вверх по реке, чтобы предупредить Карымчу. Глупость огненного человека, вообразившего, что ительмены собираются воевать друг с другом, снова рассмешила слушателей. Затем Кулеча вместе со вторым камчадалом показали, как они плыли на бату. Они так быстро толкались шестом, что бат несся против течения словно птица. Это явное преувеличение было встречено восторгом зрителей, и Кулеча остался доволен тем, как приняли его рассказ.
— Ительмены! — снова шагнул в круг Карымча. — Вы теперь знаете, что огненные люди не подозревают о нашем нападении. Смерть им!
— Смерть! — откликнулся весь лагерь.
— Подземный властитель Гаеч тоже гневался на огненных людей. Сегодня утром он засыпал их стойбище тучей пепла и сажи, — продолжал Карымча. — Смерть им!
— Смерть! — опять пронеслось над лагерем.
И в этот момент глухой гул прошел под ногами толпы, тупой толчок сотряс землю. Стойбище сковал ужас. Плач детей и визг женщин, посыпавшихся с лестницы, последовали за секундой молчания. Однако Карымча не дал безумию охватить лагерь.
— Ительмены! — прокричал он, перекрывая вой толпы. — Это Гаеч подает нам знак. Он с нами. Смерть огненным людям!
Испуг на лицах камчадалов сменился ликованием. Новых подземных толчков не последовало.
А Карымча с Талвалом, пользуясь ликованием толпы, уже отдавали приказания воинам загружать баты. Выполняя это приказание, воины стали сносить к реке вязанки сучьев и сухой травы.
Освещая черную реку зажженными факелами, флотилия батов заскользила вниз по течению в полном молчании. На одном из батов по чьей-то неосторожности запылала солома, огонь перекинулся на вязанки сучьев, и бат с людьми превратился в пылающий костер. Воины попытались пристать к берегу, но пламя разгорелось так быстро, что они не успели дотянуть до берега и побросались в воду. Плавать камчадалы не умели, и река стала их могилой. Однако это несчастье не расстроило движения батов. Флотилия с воинами продолжала скользить вниз в полной тишине, раздвигая светом факелов ночную темень.
Карымча, Талвал и Канач находились на переднем бату. Канач держал в вытянутой руке факел, гордясь тем, что весь караван следует за светом его факела. Двое воинов, стоя на носу и корме, с помощью шестов правили лодкой. По правую сторону виднелся обрывистый берег, над которым темными громадами возвышались сопки, по левую сторону поднимались купы деревьев и кустарников, растущих на низких песчаных островах, там и сям разбросанных по реке и деливших ее на множество проток и русел. Вспугнутые светом и плеском воды, с тихих проток, шумно хлопая крыльями, поднимались стаи уток и улетали прочь.
Около двух часов спускалась флотилия без всяких происшествий. Наконец сопки справа отошли прочь от реки, впереди лежала открытая тундра, и последовала команда погасить факелы. Карымча опасался, как бы свет их не разглядели со сторожевой вышки казачьего острога. Теперь камчадальское войско плыло при свете звезд, которые уже начали бледнеть, потому что наступил предутренний час. Именно на этот час было назначено нападение на острог. Прижимаясь к коренному правому берегу, чтобы не налететь в темноте на предательский островок, баты приближались к крепости, хоронясь в береговой тени. К отвесному мысу, на котором стоял острог, флотилия подошла бесшумно.
Талвал, Карымча, Канач, а за ними воины с других батов стали подниматься на берег. Темной лавиной выплеснулись они в тундру и стали ползком окружать крепость, волоча за собой вязанки травы и сучьев, прикрывая рукавами кухлянок горшки с горящими углями. На сторожевой вышке разглядели часового, и самые меткие стрелки натянули луки. Два десятка смазанных лютиковым ядом стрел ушли со свистом и гудом в ночную тьму. Было слышно, как часовой с грохотом выронил пищаль и рухнул на деревянный настил вышки.
Камчадалы обкладывали вязанками хвороста палисад и стены отгораживающих крепость от тундры построек. Когда последняя вязанка была уложена, на солому одновременно со всех сторон крепости стали сыпать горящие угли из горшков. Крепость окуталась густым дымом, затем сквозь дым прорезались огненные языки. Чтобы не попасть под прицел казацких пищалей, камчадалы отбежали в тундру и залегли саженях в ста от острога, прячась за кочками и кустами.
Пламя быстро охватывало стены крепости, перебрасывалось на постройки внутри острога. Ярко и как-то сразу вспыхнула соломенная крыша казармы — словно взорвалась, рассыпая снопы искр.
Только теперь в крепости послышались отчаянные крики, и за стены палисада начали выскакивать люди в одном нижнем белье. Кое-кто из них успел все-таки захватить пищали и сабли, хотя о злом умысле никто не думал, решив, что пожар — результат чьего-то неосторожного обращения с огнем. Только тогда, когда на растерянных людей посыпались тучи стрел, стало ясно, что острог подвергся нападению; и казаки стали падать на землю, ища спасения от стрел в рытвинах и за кочками. Большинство осажденных погибло сразу же, едва оказавшись за стенами острога. Камчадалы били без промаха, щадя одних только женщин.
Однако когда Карымча решил, что все уже кончено, и густые толпы камчадалов поднялись из-за кустов, спеша добить раненых, грохнуло несколько казацких пищалей, заряженных крупной свинцовой сечкой, и около десятка воинов забились на земле, а остальные с воем откатились в спасительные кусты.
Воспользовавшись временным замешательством в рядах противника, Ярыгин прокричал всем, кто остался жив, отступать в горящую крепость. За ним успело проскочить в ворота палисада трое казаков. Прикрывая руками трещавшие от жара волосы, они вбежали в приказчичью избу, стоявшую в центре крепости и не успевшую еще вспыхнуть, и натянули прямо на нижнее белье боевые доспехи. Затем намочили в кадке с водой кафтаны и прикрылись ими. Торопливо разобрали оружие — сабли, несколько пистолей, еще две заряженные пищали, намотали на запястья ремни тяжелых шестоперов — дубинок с ядром на конце, усаженным шипами.
