— Хорошо, что вы, мсье, не в артиллерии служите, — стал развивать понравившуюся мысль Рубанов.
И под вопросительным взглядом семи офицерских глаз докончил:
— А то бы пушку на прогулку брали….
— Бу–а–а-а! — больше всех развеселился бывший Циклоп.
Дубасов до того был рад друзьям, что даже их подначки веселили его.
— Отсюда и до нашего прошлогоднего лагеря рукой подать, — радостно кивнул в сторону юнкерских бараков.
— Завтра брата навещу, — направились они в Дудергоф.
— Дудергоф нам роднее Красного села, — философствовал Зерендорф, разглядывая дома и дачи посёлка. — И офицеров теперь шугаться не надо, — перекрестился на купола белой церкви.
— Между прочим, церковь Святой Ольги, — тоже перекрестился Рубанов.
Дубасов креститься не стал, а увидев неподалёку пивную, предложил зайти туда.
— Жарко, хоть и вечер уже. Пивка выпьем и на дачу пойдём.
— Во–первых, — открывая дверь в трактир, произнёс Рубанов, — гвардейцам не рекомендуется посещать подобные вертепы, — попробовал перекречать музыкальную машину, воодушевлённо скрипевшую «Трансвааль».
— А что, во–вторых? — полюбопытствовал Зерендорф, зная по опыту, что «во–вторых», можно и не дождаться.
— Во–вторых, на какую дачу?
— Э-эх, темнота, хоть и по латыни калякаешь, — усаживаясь за стол, подозвал полового Дубасов. — На ту самую дачу, где дамы живут…
— Уж не водоплавающие ли? — поразился Аким.
— А вот за это можешь и ответить по всем правилам от 20 мая 1894 года.
— Послушай, Виктор, меня какие–то смутные подозрения начинают садистски терзать… Уж не Ромео ли ты шекспировский?
— Чего-о? Зерендорф. Будь моим секундантом. Дожился… Лучший друг какой–то ромеой обзывает, — покраснев, засмеялся Дубасов, нервно притопывая ногой под «Пятёрку», которую надрывно играла машина.
После пива на душе у друзей стало как–то приятнее, а воздух чище и прохладнее… Над дудергофской горой собирались облака. Блестела на солнце речка Лиговка, с камышом и ивами по берегам.
— Красота! — подвёл итог Рубанов, увернувшись от велосипедиста. — Правильно в народе говорят, — стряхнул какую–то пылинку с рукава белоснежного кителя…
— Только мысль не забывай, — забеспокоился Зерендорф. — Доводи фразу до логического завершения.
— У отца было три сына… Двое умных, а третий…
— Зерендорф! — подсказал Дубасов.
— Велосипедист! — поправил его Аким.
По нешироким дорожкам возле дач гонялись друг за дружкой дети, вопя при этом так, что визг Зерендорфа казался бы шёпотом. Сновали велосипедисты, за ними с лаем гонялись собачонки, своим чадам чего–то кричали бонны, нянечки и мамы. Из окон, во всю срамя за тихий звук музыкальную машину, что скрипела в пивной, гремели граммофоны, бодро наяривая «Коробушку», «Из–за острова на стрежень», «Есть на Волге утёс».
— Хорошо отдыхать за городом, — ещё раз повторил Рубанов. — Покой и тишина…
На даче, куда, толкнув калитку, прошли офицеры, граммофон пафосно хрипел тоску о Ермаке.
«Ревела-а буря, дождь шуме–е–л», — подпел Дубасов, пройдя по тропинке к скрипучим качелям. — Капитальная вещь, — похвалил он, — не то, что дощечка на верёвочках…
— Справа шмель! — рявкнул Рубанов.
Но не успели они с Зерендорфом насладиться зрелищем прянувшего в сторону и замахавшего руками друга, как все дачные звуки, включая ревущую из трубы бурю, перекрыл радостный вопль «водоплавающих», со всех ног летевших к ним от небольшой теннисной площадки.
Воздушные блузки пузырились на их спинах, а в руках мелькали ракетки. За ними, в широкополой шляпе, не спеша шла высокая и стройная барышня. Она не кричала от радости и даже не улыбалась, а сосредоточенно поправляла упавшие на плечи светлые локоны.
— Ольга?! — удивлённо подошёл к ней Рубанов и приложился к руке, чуть сдвинув вниз белую тонкую перчатку.
Следом, налобызавшись с водоплавающими, подгрёб Зерендорф и тоже приложился к душистой ручке.
Дубасов гордо отвернулся, взяв под руку Полину, и они направились на веранду.
— Мне пора, — помахала подругам Ольга, и, не оглядываясь, пошла по тропинке к калитке.
Аким уже поднялся на веранду с резными деревянными украшениями по карнизу, когда услышал негромкое:
— Проводите меня, Рубанов.
Он оглянулся, раздумывая, показалось ему или нет.
Друзья рассаживались вокруг накрытого скатертью стола с медным самоваром и четырьмя чашками с красными ободками.
Висевшие над дверью часы выплюнули кукушку, которая гавкнула и скрылась, хотя стрелки показывали 8 вечера.
— Вас зовут, — подтвердила беленькая Полина, разливая по чашкам чай.
«Надеюсь, это она не про кукушку… Да и пятой чашки всё равно нет» — вздохнул и направился к калитке.
Ольга ожидала его на тропинке, крутя над головой зонтик.
«Вроде бы давеча зонта у неё не было».
— Пятый лишний, — улыбнувшись, произнесла она, и смело взяла растерявшегося кавалера под руку, прижав его локоть к своей груди. — Если хотите чаю, пойдёмте ко мне, — пресекла попытку Акима немного отодвинуть локоть. — У меня как раз имеется лишняя чашка. А прежде прогуляемся… Вот эта прекрасно утоптанная тропинка с зелёной травкой по краям, приведёт нас к речке, где и искупаемся, — смеясь глазами, раскрыла план действий.
— Как искупаемся? — всё–таки сумел отстранить локоть от груди Аким.
— Обыкновенно, — закрыв зонтик, томным голосом прошептала она, попытавшись вернуть мужской локоть на место. — Я в неглиже… А вы, сударь, ежели стесняетесь, то в прекрасных своих белоснежных кальсонах, — не выдержав, весело расхохоталась, вовсе отпустив руку Акима.
— Откуда про мои кальсоны знаете? — немного пришёл в себя кавалер.
— Да уж знаю! — вновь ухватила его за руку и потащила к купальне.
— Я сейчас закричу! — тоже засмеялся Аким, решив плыть по течению судьбы. — Я, оказывается, теряюсь от женского напора.., ведь так ещё юн и наивен…
— Пора бы и повзрослеть, — сняла шляпу и стала расстёгивать блузку, — а то так и будете из кустов за дамами подглядывать…
«Водоплавающие успели поделиться женскими секретами»…
— Вы, сударь, по цвету лица сравнялись с заходящим солнышком, — смело сбросила юбку и, приблизившись к потрясённому Акиму, начала медленно расстегивать пуговицы кителя, якобы ненароком прижавшись к нему грудью.
— А у меня перекличка в полку начинается, — не особо уверенно соврал он, вспомнив гавкающие часы.
— Дальше сами… — не услышала она и, раскачивая полуприкрытыми нижней юбкой бёдрами, направилась в щелястую, потемневшую от времени и дождей купальню, оставив кавалера в глубокой растерянности.
Сняв китель, Аким понаблюдал за белыми облаками, плывущими над деревьями, и сбросил рубаху. Усевшись на поросшую мхом кочку, стянул сапоги, подумав мимолётно о Натали, поднялся и снял штаны, оставшись в одних белых кальсонах.
В голове гавкала механическая кукушка из часов, и хотелось одеться и убежать.
«Не гимназист уже», — подумал он, вздрогнув от белых плеч, плескавшихся в воде.
— Ваше благородие, ну что вы пугалом отсвечиваете в своих белых кальсонах, — поплыла она к берегу и поднялась во весь рост на отмели.
Кукушка в голове поперхнулась и замолкла, когда увидел не девичью, а женскую большую грудь с шишечками сосков… Чуть выпуклый живот, широкие бёдра, стройные ноги, уходящие в воду и тёмный пушок между ними.
Не раздумывая больше, да и о чём можно было думать кроме раздетой дамы, Аким снял кальсоны и пошёл по коловшей ступни травке к нагой нимфе, насвистывая для бодрости мотив из «Разбитого сердца».
Ольга медленно пятилась в глубину, и вода постепенно скрывала все прелести тела, оставив на поверхности лишь белые, в капельках воды, плечи с налипшими к ним мокрыми локонами.
По дурацкой юношеской привычке, Аким издал вопль кровожадного индейца из племени Навахо, постучал кулаками по груди и ринулся в пучину вод, обратив в паническое бегство плавающих в отдалении гусей и Ольгу.
Они хором заголосили. Гуси, взмахивая крыльями и вытянув шеи, шарахнулись в тростники, а Ольга, взмахивая руками и вытянув шею, шумно бороздя и вспенивая воду, скрылась в ивовых зарослях у берега.
Нырнув и перевернувшись под водой, Аким оттолкнулся ногами от песчаного дна, и вылетев из воды по пояс, вновь огласил мирные берега дремлющей речушки трубным басом индийского слона.
На этот раз никакого ажиотажа на поверхности воды не наблюдалось.
Гуси, не высовываясь, тихонько сидели в камышах, а Ольга — в зарослях ивняка.
Рыба ещё после первого вопля благоразумно покинула опасные места, оставив пришедших на вечернюю зорьку рыбаков без улова.
— Ольга, ты где спряталась? — крутился на воде Аким, заметив, как мокрое женское тело быстро поднялось по ступеням и скрылось в купальне. — Ну вот. То купаться, то передумала, — ворчал он, подплывая к берегу.
Птицы, вытянув шеи, осторожно выглядывали из тростника.
