никаких сомнений. Когда король послал меня в Могилёв, то я, к своему удивлению, увидел при дворе императрицы Екатерины Второй того самого Балевского, который являлся сюда ради торговых дел с компанией торгового мореплавания.
— При дворе императрицы Екатерины? он... поляк? — недоверчиво спросила Мария.
— О, эти польские магнаты все были там, — ответил Пирш. — Как планеты окружают солнце, так они окружили императорский престол, соревнуя с русскими царедворцами в низкопоклонстве пред самодержавной императрицей, и среди самых гордых имён польских царедворцев Екатерины звучало имя графа Игнатия Потоцкого; и в нём я, к своему удивлению, узнал того господина Балевского, который явился сюда и ослепил твоё сердце.
Мария подняла свой гордо засверкавший взор, и счастливая улыбка заиграла на её губах.
— Граф Игнатий Потоцкий! — прошептала она, — это имя гордо звучит среди первых имён польской шляхты! Хотя я и знала, что он — не тот, за кого выдавал себя, но всё же я не грезила о таком высоком положении!
Пирш мрачным взором удивлённо взглянул на девушку; по-видимому, он ожидал другого результата от своих слов. Гордая радость девушки, вызванная этим громко звучащим именем, заставила его почти раскаяться в своём сообщении.
— Да, — с горечью продолжал он, — этот гордый господин смущённо и робко стоял предо мною, простым, бедным офицером; он говорил о какой-то тайне, принудившей его появиться здесь под вымышленным именем; он просил у меня обещания сохранить эту тайну, и я обещал ему по просьбе его приятельницы.
— Его приятельницы? — бледнея и делая шаг вперёд, воскликнула Мария.
— Да, его приятельницы! — подтвердил Пирш, — его приятельницы, сострадательно улыбавшейся при сообщении об этой мнимой тайне! Эта приятельница — одна из самых гордых красавиц при польском дворе; её сердце принадлежит графу Игнатию Потоцкому, и, в свою очередь, его сердце принадлежит ей. И эта дама, — прибавил он с иронической усмешкой, чуждой его свежему, доброму и открытому лицу, — по-видимому, мало беспокоится о его маленьких тайнах, так как уверена, что они не имеют ничего общего с его сердцем; притом же она достаточно уверена в своём собственном владычестве над ним.
Под этим ударом Мария на миг поникла головою. Тихая дрожь пробежала по всему её телу; но затем она снова быстро выпрямилась, её губы снова улыбнулись и она с холодным спокойствием проговорила:
— Это — неправда!
Блаженная уверенность засверкала в её взоре. Она прижала руку к груди и нащупала спрятанное под кружевной косынкой письмо возлюбленного, так тепло, так правдиво и так искренне говорившее ей о его любви; если его слова были ложью, то уже не существовало более правды на белом свете.
— Ты говоришь, что это — неправда? — вне себя воскликнул Пирш. — Неужели твоё сердце так сильно охвачено злосчастными чарами, которыми этот человек сумел околдовать тебя? О, Мария, Мария, послушай меня, выслушай слова своего друга, к которому твоё сердце так доверчиво относилось в детстве; послушай и берегись вражеской силы, которая повергнет тебя в бездну горьких, бедственных разочарований. — Он бросился к ней, упал пред нею на колена, крепко сжал её сопротивлявшиеся руки и покрывал их бесчисленными поцелуями. — Мария, Мария, — воскликнул он, — никто в мире не в состоянии любить тебя так, как я!.. И я ведь знаю, что ты была хороша ко мне, пока между нами не встал этот злосчастный чужеземец! Подумай о тех счастливых днях, когда ты не могла отвергнуть прекрасные и сладкие надежды, которые ты должна была читать в моих глазах и должна была слышать в моих словах! Я не могу предложить тебе ни золота, ни имени гордого магната, но на всём белом свете ты не сыщешь сердца, которое сравняется с моим в любви и верности! О, Мария, Мария! отбрось безумное тщеславие, вернись к своему старому другу детства, который лучше знает тебя и оценит выше, чем кто-либо другой!
Глаза Пирша наполнились слезами. Он обвил любимую девушку руками и скорбно устремил на неё свой страстно-пламенный взор. Мария силою вырвалась от него и, возмущённая, отступила на несколько шагов. Попугай закрякал, забил крыльями и грозно протянул к молодому офицеру свой клюв.
Мария уже было протянула руку за золотым колокольчиком, находившимся на её рабочем столике, но затем быстро успокоилась и её лицо приняло выражение искреннего сострадания. Она подошла к Пиршу, подала ему свою руку и сказала с дружеской сердечностью:
— Эрнст, выслушай меня! Ещё будучи ребёнком, ты выслушивал меня, когда даже и готов был вспылить в припадке дикой горячности; выслушай меня и сегодня и не заставь нас расстаться по-дурному.
— Расстаться? — глубоко опечаленным тоном повторил Пирш, а затем поднялся, провёл рукой по глазам и сказал: — хорошо, говори!
— Эрнст, — продолжала Мария, с детской сердечностью глядя на него, — ты ведь знаешь, что во всё время нашего детства я всем сердцем была привязана к тебе.
— Я знаю, что так было в детстве, — ответил он, делая ударение на последнем слове.
— Это было и это есть так, — сказала Мария, — ничто во мне не изменилось, я относилась к тебе так хорошо, как может относиться лишь сестра к брату; такой же я остаюсь по отношению к тебе и сейчас, и, может быть, если бы всё оставалось по-старому и если бы ты говорил со мною так, как делал это недавно и даже сегодня, я согласилась бы, что не поняла тогда своего сердца, и дала бы тебе ответ, который могу дать тебе сегодня.
Пирш сжал кулаки. С его губ сорвалось тихое проклятие.
— Нет, нет, — умоляюще проговорила Мария, — если всё так и случится, я уверена, это не будет счастьем ни для меня, ни для тебя... Мы оба разочаруемся, и, когда впоследствии наступит это разочарование, будет слишком поздно; ведь ты, Эрнст, ошибаешься; ты так ещё молод, так чужд свету! Простую детскую дружбу ты принимаешь за другое чувство. А когда то чувство, которое ты, как говоришь, испытываешь ко мне, действительно закрадётся в твоё сердце, на тебе будут тяготеть оковы и ты, пожалуй, станешь негодовать на меня за то, что я не предупредила и не отвергла тебя.
— Никогда, никогда, Мария! — с пламенным взором воскликнул Пирш.
— Однако припомни, Эрнст, как часто и быстро менялись твои привязанности уже в былое время, в пору нашего детства, — сказала Мария, почти со страхом успокаивая
