Начался розыск, пошли допросы с пристрастием, очные ставки, следствие закончилось новым судом сенаторов и генералов — собрание их присвоило себе юридические права.
Розыск вели долго, судили быстро. По именному указу государыни Анны Иоанновны 12 ноября 1739 года князь Иван Алексеевич Долгорукий в Новгороде колесован и ему отрублена голова, князьям Василию Лукичу,
Сергею и Ивану Григорьевичам отрублены головы, князья Василий и Михаил Владимировичи Долгорукие сосланы и заперты иод караулом.
Кантемир знал Ивана Долгорукого. Ровесник по годам, он успел получить придворный чин обер-камергера, военный гвардии майора, оба ордена. Князь Иван был фаворитом юного императора Петра II, самым доверенным и близким к нему человеком. Он придумывал и устраивал для мальчика развлечения, возил его на пьяные кутежи и снаряжал в охотничьи походы. Сам ездить в поле не любил и оставался на полной свободе в Москве.
По мнению испанского посла де Лириа, князь Иван в свои двадцать лет не имел ни ума, ни образования, ни проницательности, но зато не было в нем и коварства. Похоже, что сердце он имел все-таки доброе.
Князь М. М. Щербатов, близко знавший Ивана Долгорукого, написал книгу "О повреждении нравов в России", где отмечал, что этот молодой вельможа "любил распутную жизнь и всеми страстями, к каковым подвержены младые люди, не имеющие причины обуздывать их, был обладаем. Пьянство, роскошь, любодеяние и насилие место прежде бывшего порядка заступили…".
Впечатления Кантемира совпадали с отзывом Щербатова. Когда он видел фаворита царя, в голове складывались сами собой стихи:
Неумерен в похоти, самолюбив, тщетной
Славы раб, невежеством найпаче приметной;
На ловле с младенчества воспитан с псарями,
Век ничему не учась, смелыми словами
И дерзким лицом о всем хотел рассуждати
(Как бы знанье с властью раздельно бывати
Не могло), над всеми свой совет почитая…[2]
Князь Иван присватывался ко многим невестам, думал взять в жены цесаревну Елизавету Петровну, но сладилась у него свадьба с Наташей Шереметевой. Дочь фельдмаршала Бориса Петровича, одного из сподвижников Петра I, шестнадцати лет отдала князю Ивану свою руку и была мужу верным другом до конца его дней. Через месяц после свадьбы, весной 1730 года, новобрачные вместе отправились в ссылку. Из Сибири Наталья Борисовна возвратилась через десять лет. В своеручных записках, датированных 1767 годом, есть посвященные ее свадьбе страницы:
"Правду могу сказать, редко кому случилось видеть такое знатное собрание: вся императорская фамилия была на нашем сговоре, все чужестранные министры, наши все знатные господа, весь генералитет… Казалось мне тогда, по моему малоумию, что это все прочно и на целый мой век будет; а того не знала, что в здешнем свете ничего нет прочного…"
Императрицу Анну Иоанновну единственный раз видела Наталья Борисовна из окна во время ее торжественного въезда в Москву:
"…престрашного была взору, отвратное лицо имела, так была велика, когда между кавалеров идет, всех головою выше, и чрезвычайно толста…
Как скоро вступила в самодержавство, так и стала искоренять нашу фамилию. Не так бы она злобна была на нас, да фаворит ее, который был безотлучно при ней, он старался наш род истребить, чтоб его на свете не было, но той злобе: когда ее выбирали на престол, то между прочими пунктами написано было, чтоб оного фаворита,"который при ней был камергером, в наше государство не ввозить…"
Нашлись и другие, неудобные новому правительству люди. Генерал-прокурор Павел Иванович Ягужинский, в прошлом один из ближайших сотрудников Петра I, был нелюбим при царском дворе. С ним открыто враждовал Меншиков, его успехам на дипломатическом поприще завидовал Остерман. Ягужинский был опытный политик. Когда члены Верховного тайного совета пригласили на русский престол Анну Иоанновну, Ягужинский сумел отправить в Митаву письмо с предупреждением о замысле ограничить ее власть. Этой услуги государыня не забыла. Однажды во дворце Ягужинский стал публично ругать Остермана и братца его, мекленбургского посланника. Оскорбленный вельможа принес жалобу Анне Иоанновне, а она лишь слегка пожурила Ягужинского и приняла объяснение, что кричал он в пьяном виде, а пил за здоровье матушки-государыни.
Это была новая обида Остерману. Ягужинский мог и в дальнейшем портить ему жизнь, и следовало от него, хотя бы на время, избавиться. Новая служба для буйного генерал-прокурора тотчас нашлась: освободилась вакансия посланника России в Берлине, и Остер-ман убедил Анну Иоанновну отправить Ягужинского к прусскому двору.
Барон Петр Павлович Шафиров, также сотрудник Петра I, был дипломат, способный администратор и публицист: он в 1717 году напечатал книгу — рассуждение о том, какие законные причины Петр I к начатию войны против Карла XII шведского в 1700 году имел. Эту книгу Петр украсил собственным предисловием и приказал напечатать тиражом двадцать тысяч экземпляров.
Шафиров также не подошел новому правительству, а точнее — Остерману, увидавшему в нем возможного соперника. Поэтому его назначили вторым полномочным министром к командующему русскими войсками в персидской провинции Гилянь генералу Левашову. Шафиров доложил, что готов служить со всякой верностью и усердием, однако имеет великие болезни, беспамятен и боится, чтоб от того не случилось в делах ее величества упущения. Кроме того, вошел он в великие долги и ехать ему не на что.
Желание Остермана избавиться от Шафирова пересилило обычную скупость казны, командировочные были выписаны, за упущения пригрозили строго взыскать — и Шафиров уехал в Гилянь.
Остерману стало спокойнее. И чтобы совсем освободиться от небезопасных для него людей, он стал готовить отсылку за границу князя Антиоха Кантемира — резидентом в Лондон.
Причин на то было немало.
Кантемир правительству был просто ненужным человеком, высшее духовенство он раздражал, и дружил с ним только Феофан Прокопович. Однако, во-первых, тот сам подозревался в склонности к протестантской религии, а во-вторых, узы его личных симпатий зависели от слишком многих причин и при стечении неожиданных обстоятельств могли мгновенно порваться. Влиятельный член Синода Георгий Дашков, которого Кантемир неприкрыто высмеял в своей первой сатире, был готов утопить поэта в ложке воды или, что было для него естественней, в кубке вина.
Подарок Анны Иоанновны семье Кантемиров насторожил князя Голицына и его зятя. Может быть, Антиох пойдет в гору, доля, полученная от раздела, ему покажется маленькой, и он захочет возвратить что-либо из отцовских имений. Да еще сговорится с мачехой, и начнут они хлопоты в Сенате, чтобы исполнить прежние решения, — что тогда? Матвей и Сергей спорить не будут, а младший брат, Антиох, востер, добьется чего захочет… Услать бы его подальше, да и забыть на чужой стороне.
Ведь решили же, что младший Кантемир едет за границу, и указ о том подписан именем государя Петра II, чтобы взять его в Коллегию иностранных дел и отправить во Францию к послу графу Головкину обучаться потребным языкам и наукам, такожде и в министерских делах искуситься. С того дня четыре, поди, месяца прошло, не уехал он, сатиры на людей пишет, и коллегия тому попустительствует.
Кантемиру очевидно было, что надежды па спасительные для отечества перемены с воцарением Анны Иоанновны на престол не оправдались, хотя новая монархиня желала навести порядок решительно во всем и старалась показать себя благодарною. Во время ее пребывания в Москве многие офицеры лейб-гвардии получили повышение. Весною она подписала "Указ к воеводам", смысл которого состоял в том, что Сенат брал под контроль хозяйственную деятельность правителей на местах — воевод, ограничивая срок службы в одном городе двумя годами и после смены заставляя в течение года ожидать, не поступят ли на них жалобы. Лишь в случае их отсутствия воевода мог рассчитывать на новое назначение.
Стремясь окружить себя верными людьми, Анна Иоанновна тем не менее все время ошибалась, поскольку давно была оторвана от России и в выборе полагалась лишь на дворян, враждебно относящихся к верховникам, да на опальных в период царствования Петра II. Но ее то и дело ожидали неприятные сюрпризы.
В июле 1730 года она подписала указ о возвращении из Персии генерал-поручика А. И. Румянцева, уверенная, что он будет ей верным слугою, поскольку претерпел множество бед от Долгоруких.
Анна Иоанновна назначила его подполковником гвардии и сенатором, возвратила отобранные у него при Петре II деревни и выписала двадцать тысяч рублей. Но строптивый генерал на чины не польстился, крепко поколотил младшего брата Бирона, чем, конечно, рассердил всевластного фаворита. По требованию императрицы Сенат послушно вынес Румянцеву смертный приговор. Однако в последний момент государыня смягчилась и заменила смерть ссылкой в одну из казанских деревень. У Румянцева отобрали орден Александра Невского и потребовали возвратить в казну выданные за прежнее разорение двадцать тысяч.
