вдруг озарило: это может гореть сам Летний дворец. После разграбления Юаньминъюань практически опустел. Если бы что-то загорелось в одном из павильонов, никто бы не заметил. Огонь мог тлеть часами, пока в здании наконец не разгорелось пламя, которое могло легко перекинуться с одной сухой деревянной крыши на другую.
Я побежал. Я бежал так быстро, как только мог, во дворец Гуна. Он был на месте. Я, все еще задыхаясь, рассказал, что только что видел, и мы бросились на улицу посмотреть. Уже появился третий столб дыма. Князь выругался.
– Этот варвар Элгин сказал, что мы должны быть наказаны – он это называл наказанием – за наше обращение с заложниками. Но он не уточил, что это будет за наказание.
– Он сожжет Юаньминъюань? – недоверчиво спросил я.
– Кто знает? Кто их разберет, этих существ?!
– Ваш раб умоляет вас, отпустите меня туда! – крикнул я.
Он посмотрел на меня.
– Не нужно никого убивать, особенно лорда Элгина, – сухо сказал он. – Это приказ. У меня и так полно проблем.
– Клянусь, ваше высочество! – горячо заверил я.
– И постарайся, чтобы тебя самого не убили!
Мы оба знали, что я ничего не могу сделать. Но он понимал, что мне нужно идти. Варвары сжигали сокровища Китая. С таким же успехом можно запретить матери бежать туда, где жгут живьем ее детей. Вдруг я смогу что-то спасти. Хоть что-то.
Солнце стояло высоко в утреннем небе, но я не видел его. Под огромным черным облаком, нависшим над парком, день превратился в ночь. Ночь, освещенную огнем. Юаньминъюань напоминал преисподнюю: резиденция императора уже превратилась в обугленные руины, которые ветер уносил вихрями пылающего пепла. Ближайший храм стал ревущей стеной огня.
Прямо на моих глазах из пагоды вырвался столб маслянистого дыма. Повсюду рыскали фигуры, похожие на демонов, их силуэты четко были видны на фоне потрескивающего пламени.
Все эти демоны были в красной форме.
Они не только поджигали павильоны перед озером, но и перемещались с острова на остров. Пионовая Терраса была разрушена, все постройки сожжены. Я не знаю, сколько британских солдат бесчинствовало в этом огромном парке. По слухам, четыре тысячи. Но одно можно сказать наверняка: они были полны решимости разрушить имперский рай, стерев все его следы.
Я уже начал обходить озеро, когда увидел впереди группу британских варваров. Дежурный офицер взглянул на меня, но явно не заинтересовался. Если какой-то глупый дворцовый служитель хочет посмотреть на происходящее, то пусть смотрит.
Он явно не знал, кто я такой, зато я узнал его. Это был тот самый Годунь, который отобрал у меня нефритовую подвеску. Он и его люди наткнулись на красиво вырезанный каменный мост, который вел к острову с Весенней Резиденцией Абрикосового Цветения. Солдаты тянули за веревки, пытаясь разрушить мост с помощью блоков. Но мост держался. Я был рад, что наш мост им не поддался. Они остановились, и Годунь посоветовался с сержантом. Вероятно, они обсуждали: давайте принесем пороха, чтобы взорвать его.
Затем Годунь повернулся и уставился на меня. Я не сводил с него глаз. Трудно понять, что думает варвар, по его лицу, но мне показалось, он выглядел пристыженным, правда непонятно, то ли потому, что ему стыдно за акт вандализма, то ли потому, что не справились с каменным мостом. Потом они сдались и пошли дальше.
Я ничего не мог поделать. Меня охватило ужасное чувство беспомощности. Вот что странно – этого я не могу объяснить! – я смотрел, как вокруг творится зло, ничего не предпринимал и чувствовал себя виноватым. Не в силах дальше вынести это зрелище, я ушел.
Британцы не закончили ни в тот день, ни на следующий. Они продолжали громить, сжигать и грабить все, что пропустили раньше. Весенняя Резиденция Абрикосового Цветения, Храм Всеобщего Мира, Остров Святынь – все эти уголки тишины и красоты в райской обители Юаньминъюаня разрушены навсегда. Англичане даже вышли за пределы Юаньминъюаня во внешние парки и уничтожили большинство из них. На третий день они прекратили погром. Возможно, просто устали.
Я слышал, что большая группа дворцовых служителей и служанок, спрятавшихся в одном из внешних павильонов, сгорели заживо, когда англичане подожгли их убежище, но достоверно это не известно. Однако даже без этого ужаса преступление поражает масштабами.
Почему англичане сожгли Летний дворец? Лорд Элгин повесил большую табличку, написанную по-китайски, и в ней говорилось, что это наказание за нашу жестокость и предательство по отношению к заложникам. Смерть заложников, безусловно, заслуживает сожаления. Но справедливая ли это причина, чтобы уничтожить одно из чудес света?
Есть мнение, что наказание за смерть заложников – всего лишь предлог, а на самом деле лорд Элгин просто хотел скрыть грабежи, когда его люди мародерствовали в Летнем дворце накануне. Но он публично допустил грабежи, и все солдаты получили свою долю, так что скрыть ничего не удалось бы. В любом случае разграбление не ограничилось только Юаньминъюанем, а перекинулось и на внешние парки, и я уверен, что его люди прикарманили те ценные вещи, что нашли там.
Своей победой, если можно ее назвать, варвары доказали, насколько они заслужили это прозвище. Они продемонстрировали не только варварство, но и презрение к Поднебесной, к нашему наследию, искусству и религиям. А еще мне кажется, они совершили глупость. Неразумно во всеуслышание заявлять поверженному врагу, что презираешь его и все, что он любит. Он этого не простит. В Поднебесной, как я ее до сих пор называю, поругание и сожжение нашего рая и продемонстрированное нам пренебрежение никогда не простят и не забудут. Даже через тысячу лет [69].
В последующие месяцы я провел много времени с князем Гуном. Он платил мне мизерное жалованье, но я был счастлив, что остался жив и приношу ему пользу. Когда я не прислуживал ему, то часто проводил время с его тетушкой. Я ухаживал за ее ногтями и ногтями ее подруг. Ей нравилось мое общество, она подолгу со мной беседовала и время от времени давала немного денег.
Полагаю, князь Гун доверял мне больше, чем многим его людям. В его доме жили евнухи, но они считались прислугой, и князь с ними редко разговаривал. Один из евнухов выучился на секретаря, поскольку владел грамотой, но в его обязанности входило написание писем и подготовка документов. Не думаю, что князь хотя бы когда-нибудь интересовался его мнением. В то время как меня явно выделял. Я с радостью оказывал ему любую услугу, но при этом был осторожным и предприимчивым и доводил порученную миссию до конца.
Он также обнаружил, что я могу быть надежным источником, если нужно узнать, о чем говорят люди на улицах. А я, разумеется, просто шел и спрашивал отца.
И в те месяцы, должен сказать, я
