— Что же, можно десятую часть отдать, только пусть защищает нас, творит нам суд и милость! — загремело вече.
— Это первый приказ князя вами избранного, а второй таков будет. Приказывает вам Рюрик: его в отличие от всех других князей родовых именовать великим князем, отдавать ему всегда почет и зла на него не мыслить, а кто ослушается, того постигнет гнев его. Пусть на вечные времена будет для вас великий князь наш, что солнце на небе. Как на солнце, глаза не щуря, смотреть вы не можете, так и на князя вашего взоров злых не подымайте. А теперь разойдитесь по домам и весям вашим, расскажите обо всем, что здесь слышали, в родах ваших, готовьтесь встретить великого князя своего с молодой княгиней и на поклон к ним с дарами явиться.
Посланец поклонился вечу и спустился с помоста.
— Что же, это ничего! Не тяжело, если десятую часть только, — говорили вечевики, расходясь в разные стороны.
— Вестимо, ничего! Вот как варяги были, так все целиком отбирали да еще сверх того требовали.
— А насчет того, как величать его, так нам все едино.
— Еще бы! Только бы справедлив да милостив был?
Томительное ожидание закончилось. Все знали теперь, что их ждет впереди, знали и были вполне спокойны за будущее. Да и побаивались они уже теперь этого избранного ими же великого князя. Известно им было, что не один он идет в земли приильменские, что сопровождает его отважная дружина, которая не даст в обиду своего вождя. Тяжел меч норманнский — по опыту знали это на Ильмене, а потому и решили в родах встретить своего избранника с великими почестями.
Весь Ильмень заговорил о Рюрике, об его жене молодой, о братьях его Синеусе и Труворе, но никто, никто не вспоминал, что он когда-то оставил эти места, гонимый и презираемый всеми.
Родовые старейшины только и толковали со своими родичами, что про нового князя; они восхваляли его доблести, его мужество, его красоту…
— Только бы богов он наших не трогал, Перуна не обижал, — толковали в родах.
— Не тронет! Сам ему поклоняться будет!
— То-то! А нет, так мы за своих богов вступимся и опять за море прогоним!
Вспоминали, что, пока он был в земле славянской, не смели обижать народ норманны, и тяготы начались только после того, как ушел Рюрик со своими дружинами за море.
С нетерпением ждали своего владыку ильменские славяне.
Тяжело было покидать Рюрику свою вторую родину.
Эти угрюмые скалы, вечно бушующее море, низко повисшие тучи стали дороги его сердцу.
Все кругом, и Биорн, и его старые соратники, и ярлы, радовались внезапному обороту дела и предсказывали Рюрику блестящее будущее. Для них важно было, что Ильменем будет теперь править свой.
Больше всех восторгался впечатлительный Олоф.
— О мой конунг, — восклицал он, — ты должен торопиться со своим отправлением! Твой народ ждет тебя.
— Мой народ! — грустно улыбался в ответ Рюрик. — Ты не знаешь, Олоф, этого народа… Правда, он добр и храбр, но и свободолюбив… Всякая власть для него то же, что путы никогда не знавшему седока коню…
— Ну, мы сумеем оседлать его, — смеялся Олоф. — Посмотри на своих варягов! Они тебе преданы, каждый готов отдать за тебя жизнь… А ты боишься этих дикарей?
— Я никого не боюсь!
— Верю этому! Знаю, что сердце твое не знает страха, но ты должен спешить туда, на берега Ильменя.
Вместе с Рюриком отправлялся на Ильмень и Олоф, решившийся также покинуть свою угрюмую родину. Синеус и Трувор, как назвали братьев избранника славян послы, шли вместе с ним. Много ярлов, которым тесно было среди гранитных скал своей родины, также примкнули к Рюрику. Освальд и Деар, ставшие после похода на франков неразлучными, были в числе сопровождавших Рюрика ярлов.
Рюрик понимал всю трудность задачи, выполнение которой он на себя принял. Понимал он также, что только страх пред вооруженной силой может содержать в повиновении народ, не знавший ничьей воли, кроме собственной. Поэтому он медлил с отправлением на берега Ильменя, собирая надежную дружину. На варяго-россов, большинство которых составляли выходцы из земель славянских, он вполне мог надеяться. Кровных норманнов Рюрик старался не допускать в свою дружину, понимая, что их постоянно будет тянуть в родимые фиорды, и на Ильмене они всегда будут чувствовать себя чужими…
Были у Рюрика и другие замыслы.
Пусть кругом говорят, что при его посредстве Ильмень войдет в состав Скандинавии, что земли славянские сольются с землями суровых норманнов. Нет, не бывать этому! Если угодно богам было поставить Рюрика во главе могущественного народа, то вовсе не для того, чтобы подчинить этот народ угрюмому северу. Когда удастся Рюрику соединить племена славянские, сплотить их между собой единой властью, единой правдой, тоща этот народ еще поспорит с севером.
Подобные мысли о самостоятельности, о независимости от Скандинавии все больше и больше овладевали Рюриком, и Эфанда с тревогой замечала печать грусти на его лице.
Подолгу беседовал перед отправлением Рюрик со старым Биорном.
— Будь справедлив прежде всего, — говорил тот своему любимцу, — помни: ничто так, как справедливость, не привлекает сердца народа к правителю. Все должны быть равны перед судом твоим: и сильный, и слабый, и богатый, и бедный, и могучий старейшина, и ничтожный родич. Будешь поступать так, приобретешь себе любовь народную… Укрощай гнев свой, вспомни, что поют саги о герое Гарольде Гарфагере, который прежде чем принимать решение, давал всегда успокоиться своему сердцу, — так поступай и ты, но больше всего старайся, чтобы исполнялось каждое твое слово, чтобы каждый твой приговор приводился в исполнение; дай почувствовать подвластным тебе, что есть над ними высшая воля, которой нельзя противиться. Береги свою дружину и, пока не укрепишься в землях славянских, никуда не ходи в походы. Постоянно принимай в дружину свою славянских юношей; пусть они братаются с варягами, чем больше их будет около тебя, тем прочнее укрепишься ты в земле своей!
Рюрик внимательно слушал своего названого отца.
Наконец назначено было отбытие варяго-россов на Ильмень.
Горько было расставаться Эфанде со старым отцом, с родимой страной, где прошло ее детство, где впервые познала она сладкое чувство любви, но тягость разлуки с родиной скрашивалась для Эфанды сознанием того, что не расстанется она больше со своим Рюриком, не уйдет он от нее в опасный поход.
С великими почестями отправил старый Биорн варяго-россов на Ильмень.
Быстро плывут ладьи знакомой уже дорогой через Нево. Сами грозные боги, казалось, покровительствуют избраннику славян. Тихо бурное озеро. Едва заметная рябь покрывает его поверхность, а между тем паруса ладей полны попутного ветра.
Вот темной массой чернеет слева мрачный скалистый остров, покрытый густым лесом. Это Валамо-мо, приют жрецов жестокого крови жаждущего Велеса. Никого не видать на острове, только над прибрежным лесом высоким столбом клубится черный дым — приносят, верно, жрецы мрачному божеству свои жертвы.
Рюриком овладело было желание пристать к этим угрюмым скалам и узнать от жрецов, занимавшихся гаданиями и предсказыванием будущего, что ждет его впереди.
— Милый, зачем нам знать грядущее! — нежно склоняя свою русую голову на плечо супруга, сказала Эфанда, когда Рюрик поделился с ней своим намерением. — Зачем нам пытать богов? Разве наше грядущее не в наших руках? Разве сама судьба не избрала тебе путь, по которому ты должен идти, уверенный в благоволении к тебе небожителей?
— Ты права, Эфанда! — воскликнул Рюрик. — Мы сами властелины своего будущего!
Еще несколько дней пути, и Рюрик со своей дружиной вступил в пределы своей страны — той страны, которую он за много лет тому назад оставил изгнанником.
Не доходя: до ильменских порогов, Рюрик отдал приказание причалить к берегу.
Он понимал важность этого места. Отсюда начинался тяжелый волок. Никто из проходящих со стороны Новгорода или с Нево, не мог миновать его, и Рюрик решил воспользоваться этим. В несколько дней срубил он здесь город, который назвал в честь веселого славянского божества, Ладогой.
Оставив в Ладоге небольшую дружину, Рюрик с остальными пошел к Новгороду.
Волнуется приильменский край, ожидая своего избранника. Пришла наконец весть, о том, когда прибудет великий князь Рюрик в Новгород.
Еще надеялись на Ильмене, что все, может быть, пойдет по-старому, что разговоры все эти так, пустые, поговорят-поговорят да и бросят — не будет никакого князя, не узнает народ приильменский чужой воли…
В пределах земли славянской уже он, плывут ладьи по старому, седому Волхову.
В тот день, когда должен был прибыть Рюрик, Новгород был необыкновенно оживлен. Со всего Ильменя собрались сюда славяне вслед за своими родовыми старейшинами. Кипят концы новгородские; все в праздничных одеждах.
