У боярина Путши мысли двоятся. Святополку ли, Владимиру служить, поди угадай? Наяву видел, что Святополк против Владимира идёт, да с его ль силой? Значит, надобно к Владимиру льнуть, ко всему князь киевский богат, одарит щедро. Ну а ежели туровскому князю польский король поможет и они вдвоём одолеют Владимира, быть тогда Святополку киевским князем…
Гадает Путша и как в думах теряется, так и в делах тайно мечется от одного князя к другому.
Вслух говорит сам себе:
— Не доведи проведать о том, Владимиру или Святополку. — И пугается уже одной этой мысли, смахивает рукавом пот со лба.
А в боярских хоромах в поварне стряпухи с ног сбились, жарят и парят с ночи. Путша поесть и попить горазд. Ко всему вышгородские бояре к Путше в гости обещали пожаловать.
Боярская ключница, молодая, румяная, в белом кокошнике, велела столы в трапезной накрывать, а Путшевым девкам быть готовым гостей потешать.
Чад с поварни по всему дому разносится, щекочет Путше ноздри. Принюхался — мясо баранье варят… А это, никак, грибами запахло, видать, с ночи сухие размачивали, а теперь жарят на сале. Путша доволен, знает ключница, как угодить ему.
Пришли бояре Тальц и Еловит. Оба бородами обросли, друг на друга смахивают. Даже глаза что у Тальца, то и Еловита — маленькие, злобные. Скинули шубы и высокие боярские шапки на лавку, пригладили волосы, заговорили разом:
— С приездом тя, болярин.
— С прибытием.
Путша гостям рад, всё же веселей, да и от дум тревожных отвлекут. Ин не тут было. Тальц завёл, Еловит подхватил:
— Князь Владимир зазнался, на боляр не глядит, только и знает советчика воеводу Поповича.
— Нас, боляр, слышать не хочет, а то запамятовал, — что у нас большая дружина, мужи старейшие. Пиры нынче тоже в редкость… Раньше, бывало, нам почёт…
— Одряхлел князь Владимир, — снова сказал Тальц.
Молодой бы князь нас, старейших, в чести держал, — поддакнул Еловит.
Заглянула в открытую дверь ключница, пропела с улыбкой:
— Трапезная ждёт, веди гостей, болярин Путша.
День на исходе.
Солнце закатывалось за дальним лесом, косыми лучами скользило по маковкам церквей, играло в слюдяных оконцах боярских теремов и княжьих хором. Затихал к ночи шумный Киев. Покидали торг купцы иноземные, закрывались лавки с дорогими товарами: тканями восточными, коврами персидскими, оружьем лучших бронников, мехами из Новгорода. Мясники снимали с крючьев замороженные коровьи и бараньи туши, свиные окорока, битую птицу, подводами отвозили в клети-хранилища.
В слободах ремесленный люд заканчивал свои дела, собирал инструмент, гасил огонь в горнах. Мастеровым отдых до утра…
Князь Владимир призвал к себе в горницу дочь Предславу, вёл с ней беседу. Постарел Владимир, весь седой, и здоровье уже не то. Не успел оглянуться, как и жизнь резвым конём проскакала. Глядит на дочь — молода, красива. А состарится, куда всё денется.
Предслава же не ведает, о чём думает отец, и печалиться ей не о чем. Голубоглазая, коса русая до пояса, она с улыбкой глядит на Владимира. Смешно ей, о чём он спрашивает:
— Не пора ли тебе, дочь, замуж? Вчерашнего дня получил я письмо от короля ляшского Болеслава. Просит — он тя в жены, и коли будет на то наше согласие, посольство за тобой зашлёт.
Предслава ответила поспешно:
— Нет, батюшка, не желаю, паче за Болеслава. Ведаешь сам, в летах он…
— Что ж, не неволю. Тако же и я решил. Вот только слова твоего ждал, чтоб напоследок меня не попрекала. О том и королю отпишем.
В длинной, до пят, шубе вошёл воевода Александр Попович, сказал добродушно Предславе:
— Экая ты у нас красавица. Годков бы тридцать мне назад, чем бы я тебе не жених.
Предслава зарделась, а Владимир, пригладив белые от седины усы, проговорил:
— О том у нас с дочерью и речь.
Попович перевёл разговор:
— Там тебя, князь, боярин Путша дожидается.
— Это какой, туровский? — встрепенулся Владимир.
— Он самый. Неделю назад из Турова приехал.
— Зови, Александр, — кивнул воеводе Владимир, а Предславе сказал: — Ты же, дочь, пойди к себе.
В дверях Предслава столкнулась с Путшей. Боярин отступил, пропуская молодую княжну. По-воровски кинул на неё взгляд. Следом за Предславой удалился и воевода. Владимир спросил:
— Какие вести, боярин Путша? Поздорову ли сын мой Святополк? — И замер во внимании.
Путша откашлялся, заговорил не спеша, тихо:
— Князь Святополк в полном здравии. Княгиня же его с духовником своим у короля Болеслава нынче.
Владимир насупился:
— Что передавал пресвитер Илларион?
— То и поп тебе, князь, велел передать.
— Имеешь ли ещё что, боярин?
— Боле нечего мне сказать тебе, князь.
— Тогда иди, боярин, и покличь мне отрока.
Путша вышел, и вскорости вбежал отрок, остановился выжидающе у порога.
— Верни воеводу, — бросил ему Владимир и, склонив голову, задумался.
Нет, не признает его Святополк за отца. Да и отец ли он ему? Видно, всё же Ярополкова кровь в нем. И Святополк так считает…
Очнулся старый князь с приходом воеводы Поповича. Поднял на него глаза, сказал, качая головой:
— Вот и снова весть нерадостная. — Усмехнулся горько: — Догадываешься, о чём речь, Александр?
Попович кивнул молча.
Владимир снова заговорил:
— Ведаю я одно, Александр, козни те в плоде задушить надобно, либо вижу наперёд, со смертью моей пролиться большой крови.
Воевода снова промолчал согласно.
— Но как предупредить то, Александр? Знаю, не хочешь говорить, жалеешь меня. А ты жалости ко мне не имей, да и не люблю я её. Коли же не дашь ответа, я сам надумаю как быть. — И махнул рукой недовольно: — ставь меня наедине, воевода.
Под утро насела на князя Владимира тяжёлая хворобь. Мечется в беспамятстве, губы пересохли, потрескались. Глаза открыты, а никого не узнает.
Княжеский дом всполошился. Гридни, охранявшие опочивальню, помчались к архиерею Анастасу и к лекарю. Лекарь прибыл вскорости, прогнал толпившихся у ложа гридней. Сказал сопровождавшему отроку:
— Наготовь чашу, кровь огненную пустим с князя.
Гридни от двери смотрели на лекаря с почтением и надеждой. Маленький, носатый, со смоляными волосами пришелец из далёкой страны Армен знал многое. В молодости изучил медицину в знаменитой Муфргинской школе, владел арабским и греческим языками, в Киеве научи лея говорить по-русски и лечил вот уже десяток лет князя Владимира и бояр, пользуясь наукой Гиппократа и Галена.
Пока отрок готовил чашу, лекарь достал из кожаной сумки острый нож, засучил князю рукав и быстрым движением сделал косой надрез. Тёмная, вязкая кровь струйкой полилась в глиняную посуду. Лекарь склонился над больным выжидающе. Владимир задышал спокойней, и лекарь тут же пережал жгутом руку, остановил кровь.
Вошёл архиерей Анастас, старый седой грек, сел в С ногах больного, вперил в него зоркие глаза.
— Что с князем сделалось, Гурген, ответствуй? — спросил он.
Лекарь, осторожно положив Владимирову руку на постель, извлёк из сумы пузырёк с настойкой трав, серебряной ложкой влил в рот больному и лишь после этого ответил:
— Огненная кровь жгла князя. Теперь не будет. По весне же надобно попить горячую кровь молодого тура, а пока отвар из плодов дикой розы.
Владимир опомнился, сказал слабым голосом:
— Спасибо те, Гурген, а теперь дай нам побыть вдвоём с архиереем.
Лекарь удалился с поклоном.
Князь вздохнул и тяжело, превозмогая слабость, заговорил:
— Коротки годы человеческие, отче, чую, и мой к концу подходят.
— На всё воля Божья, князь Владимир, — положив бороду на посох, ответил архиерей.
Владимир недовольно поморщился:
— Знаю то, отче, и не печалюсь, что век мой на исходе, а хочу те свой завет оставить. Когда умру я, то князем киевским сесть бы Борису, сыну моему. Нравом он тих и кроток, братьям своим обиды чинить не станет. Посему и хочу ему стол оставить. Ты же, отче, будь Борису мудрым советником и наставником.
Хлопнула дальняя дверь, раздались торопливые шаги, и в опочивальню, запыхавшись, ввалился воевода Попович.
— Услышал, князь, про болезнь твою и поспешил, — проговорил воевода.
Владимир приподнялся на подушке, сказал:
— Хорошо, что пришёл, Александр, сам собирался за тобой посылать. Тут я архиерею свою волю высказал, что быть сыну Борису киевским князем, и ты о том знать должен. А ещё, как день начнётся, наряди гонца в Туров к князю Святополку. Пусть передаст ему изустно: «Князь-де Владимир хвор, к смерти изготовился, и тебе бы, князю, к нему поспешить надобно».
Помолчав немного, добавил:
— Того гонца ко мне введёшь. Повезёт письмо Святополку.
Мудрёны науки, да Кузьме они не в тягость. Другие ещё азбуку учат, а он уже читает и счёт в уме ведёт скоро. Ко всему соседу Прову помощь окажет. Тот хоть и переросток, а в книжной премудрости глуп.
