— Я… я… ничего, — входя в свою комнату в сопровождении Зорича и с бессилием опускаясь на стул, тихо ответил Сергей Серебряков.
— Как ничего? Да на вас лица нет, вы нездоровы. Не прикажете ли врача позвать? У меня есть хороший врач, он вас разом вылечит.
— Мне ничего не надо, ничего.
— С вами, господин офицер, делается что-то неладное, вы больны.
— Ну, да, да, я болен, — чтобы отвязаться от надоедливого ему содержателя постоялого двора, как-то нервно ответил молодой офицер.
— Больны? Так я зараз сбегаю за врачом.
— Не надо, говорю вам, никакой врач в мире не поможет моей убитой душе и разбитому сердцу.
— Матерь Божия! Какие пан страсти говорит. Кто же осмелился разбить ваше доброе сердечко? Неужели коханная красотка? Скажите, добрый пан, я, может, пособлю вашему горю?..
— Оставьте меня, Зорич, оставьте.
— Зачем оставлять в нужде пана, пан мне не чужой, пока он живет в моем дому.
— Мне надо успокоиться, Зорич, понимаете ли, успокоиться. Ведь от того, что я вытерпел, что перенес, можно с ума сойти.
— О, Матерь Божия, как мне вас жаль, добрый пан. Скажите, поделитесь своим горем с преданным вам по гроб Зоричем, не отталкивайте его: он может быть полезен вам, может помочь вам. Для пана — Зорич в огонь и в воду!..
— Да, да, вы говорите, что можете мне помочь, ведь так?..
— Ну, разумеется.
— Утопающий хватается за соломинку, вот так и я, Зорич. У меня отнимают все, все дорогое!..
— Дорогое, говорит пан? Может, усадьбу отнимают, крепостных?..
— Да нет, не то.
— Так что же, пан?
— Я люблю девушку, нет, боготворю ее!..
— Ну, ну.
— И ее-то у меня отнимают.
— А, понимаю! Коханную зазнобу, зачем? А ты, пан офицер, не отдавай ее, — сразу переходя на ты, воскликнул Зорич.
— Не отдал бы, да отнимают!..
— Беда поправимая: отнимают — еще не значит отняли! Рассказывай мне все по порядку. Клянусь чем хочешь: тебе я помогу и коханную отнять у тебя не дам!
— Зорич! Если бы ты мне только помог!.. Я в ту пору наградил бы тебя по-царски! Мало того — в кабалу к тебе пойду! — горячо воскликнул Серебряков.
— Зачем кабала, пан? Мне деньга нужна.
— Все, что я имею, отдам тебе, Зорич…
— Сторгуемся после. Рассказывай, господин офицер, все по порядку, что произошло у тебя с коханной, кто у тебя ее отнимает, только, чур, без утайки: всю подноготную, как говорят русские, выложи мне!
— Что говорить, что рассказывать? Ведь ты мне не поможешь…
— Плохо ж ты, пан, знаешь Зорича! Он силен и хитер: чего силой не возьмет, то хитростью. Не раз приходилось мне выручать молодых панов и коханных им предоставлять увозом.
— Ты говоришь, увозом? — как бы что обдумывая, быстро спросил Серебряков у содержателя постоялого двора.
— Да, увозом. Еще так недавно одному пану я этим услужил. Увез ему красотку от сурового отца и в награду получил от пана полный кошель с золотом. Рассказывай же, господин офицер, мне про свою коханную!
Сергей Серебряков рассказал с малейшими подробностями про любовь к княжне Наталье Платоновне Полянской и как ее отец, против ее желания, хочет выдать насильно замуж за богатого и родовитого графа Баратынского.
— Ты, пан офицер, говоришь, что княжна тебя любит? — выслушав рассказ, спросил у Серебрякова Иван Зорич.
— Да, да, любит. Она мне об этом сама сказала, слово дала быть моею женою.
— О, пан офицер, твое дело поправимое. Зорич тебе в том поможет. Твоя коханная княжна будет твоей.
— Зорич! Что ты говоришь! — радостно воскликнул Серебряков.
— Только на это, пан офицер, много надо денег, ух как много!
— За деньгами дело не станет: я продам усадьбу, продам все; хоть и себя продам, только бы княжна была моей!
— Твоею будет, пан! В том даю тебе слово. За что возьмется Иван Зорич, успеха жди! Только говорю: не жалей денег. На первый раз давай сейчас мне их.
— А сколько надо?
— Да сотни три рублевиков: наберется у тебя, пан?
— Сейчас таких денег нет, а дня через три-четыре найдется больше.
— Ну, давай, что есть, остальные — после.
Серебряков все деньги, которые имел, отдал Зоричу.
— Ну, а теперь, пан, садись и пиши цедулку.
— Кому?
— И чуден ты, пан офицер! Спрашиваешь кому!.. Своей коханной!
— А что писать?
— Бери в руки перо, научу.
Серебряков стал писать под диктовку хитрого Зорича следующее:
«Прелестная княжна! Ваш отец так безжалостно выгнал меня. Он хочет разрушить наше счастье. Княжна! Мы суждены друг для друга самим Богом. Умоляю вас о свидании, которое необходимо. Тому человеку, который передаст вам это письмо, вы скажете или напишете, когда и где могу я вас увидеть. Повторяю, княжна: от этого свидания зависит вся ваша и моя будущность. Не откажите, умоляю вас!»
— Теперь руку приложи, пан офицер, и конец любовному посланию!
— Кто же доставит это письмо? — спросил Серебряков.
— Я! — спокойно ответил Зорич, опуская в карман письмо.
— Ты, сам, но как? Ведь пробраться в княжеский дом не легко! Тебя едва ли туда допустят.
— Это, пан офицер, уж мое дело. Зорич — колдун. У него есть разрыв-трава, перед которой ни двери, ни запоры, ни замки не устоят.
— Ты говоришь: разрыв-трава?
— Да; иначе сказать, золото. Чай, сам, пан офицер, знаешь. Золото и невозможное делает возможным. Завтра жди от своей коханной ответ! — самоуверенным голосом проговорил хитрый содержатель постоялого двора.
Это несколько успокоило бедного Серебрякова.
В хоромах князя Платона Алексеевича Полянского происходило что-то давно небывалое, из ряда вон выходящее. Какая-то печальная тишина, слуги ходят, едва ступая, говорят шепотом.
Сам старый князь, запершись, сидел в своем кабинете, никого не принимая. Княжна Наталья тоже не выходила из своей комнаты, и вот что тайком передавала ее любимая горничная Марфутка, в людской:
— И что с княжной-голубушкой подеялось, с того раза как ее помолвили со старым графом? Совсем стала на себя непохожа; побледнела, что мертвец, и все плачет, все плачет. До обеда, до ужина не дотронулась, сердечная!
Княжна Ирина Алексеевна, вернувшись с богомолья и узнав о происшествии, случившемся в ее отсутствие в доме брата, то есть о том, как старый князь выгнал от себя офицера Серебрякова, и как княжна Наталья, ее племянница, пришла в страшное отчаяние, решилась поговорить с князем братом, для чего и отправилась к нему в кабинет.
— Брат! Дозволь мне сказать тебе несколько слов? — тихо проговорила княжна Ирина Алексеевна.
— Говори, только пожалуйста скорее!
— Что ты делаешь, или скорее, что ты сделал?
— А что такое?
— А то: ты губишь свою дочь! Ведь Натали не осушает глаз от слез. Она захворает, непременно захворает? Ее хрупкое, нежное здоровье не перенесет этого удара.
— Ну-ну, сестрица-княжна, Ирина Алексеевна! Что же далее? — с злобной усмешкой спросил князь Полянский.
— А то, любезный братец князь Платон Алексеевич, что вы станете убийцей своей дочери! — таким же тоном ответила княжна.
— Так!., и ты хочешь быть моим судьею?
— Твоим судьей будет Бог и твоя совесть!
— Громко, возвышенно сказано. По-твоему выходит, любезная сестрица, что я мою дочь должен отдать за первого встречного и что я, князь Платон Полянский, этого первого встречного должен назвать своим зятем. По-твоему, так?
— Кто говорит тебе об этом?
— Ты, ты!.. — с гневом крикнул князь Платон Алексеевич.
— Послушай, брат! Если ты будешь кричать, я уйду. Я совсем уеду из твоего дома! Я не могу переносить твоей грубости и видеть несчастие твоей дочери!
— Делай, что хочешь! От своего решения я не отступлюсь. Я дал слово графу выдать за него Наталью и выдам!
— О, мой Бог, какой у тебя нрав, брат!
— Уж какой есть, любезная сестрица! С этим нравом я дожил до седых волос и с ним пойду в могилу.
— Поступок твой с Сергеем Дмитриевичем… ведь он ужасен! Серебряков — офицер, дворянин!..
— Что ж, этого офицера, по-твоему, я должен погладить по головке и поблагодарить за то, что он увлек мою дочь, как вор, хотел отнять… да, да! — как вор! — вне себя от гнева, стукнув кулаком по столу, крикнул князь Полянский.
— Нет, с тобой невозможно говорить!
— Сделай милость, не говори. По-твоему, этот Серебряков для Натальи самая подходящая партия, да?
— Я и не думаю говорить этого. Моя племянница достойна лучшей партии. Разве у нас мало богатой, родовитой молодежи? Можно выбрать более подходящую партию для княжны, но не навязывать ей старика, которого она терпеть не может!
— А этот старик, любезная сестрица, все же будет моим зятем. Да! да!
— Пожалуйста, князь Платон Алексеевич, не говорите со мной таким тоном!
— Простите, княжна, ваше сиятельство! — вскакивая с кресла и насмешливо кланяясь сестре, прохрипел старый князь.
