— Мне не по себе… голова закружилась… пойду немного отдохну…
Она быстро вышла, забыв свое опахало, лежавшее на диване. Самвел взял его и быстро пошел следом за мачехой. Он догнал ее в прихожей.
— Благодарю, Самвел, — сказала мачеха, взяв от него опахало, и ее грустное лицо снова озарилось радостной улыбкой.
— Ты с нами сегодня обедаешь, не так ли? — спросил Самвел.
— Нет!..
— Саак очень хотел тебя видеть…
— Извинись за меня.
Она вышла. Два черных евнуха ожидали ее у дверей. Они пошли вперед по дороге к ее дворцу.
Вернувшись в зал, Самвел сказал матери:
— Ты обидела Вормиздухт.
— Я не потерплю у себя эту персидскую чувственность!.. — ответила мать.
— Но ты же так любишь все персидское.
— Подумай, Самвел, она ведь жена твоего отца…
— И моя уважаемая мачеха… Если ты еще будешь так непристойно говорить о ней, я немедленно, как она, уйду и больше не приду сюда никогда.
Княгиня ничего не ответила. Угроза сына на нее подействовала. Слезы женщины, особенно матери, в такие минуты являются самым сильным ответом. Она поднесла платок к глазам и начала горько рыдать.
Чрезвычайно взволнованный, потирая от гнева руки, Самвел быстро ходил по залу, не обращая внимания на мать. Он еще чувствовал близость милой женщины, приятное прикосновение пленительной Вормиздухт, в ушах еще звучали ласкающие звуки ее последних слов.
Самвел любил эту юную женщину, которой не было еще и двадцати лет, любил за то, что она не только не захотела играть ту роль, ради которой браг ввел ее в семью Мамиконянов, но даже презирала ее. При персидском дворе занимались главным образом воспитанием мальчиков; девушки же оставались почти без всякого образования и обучались преимущественно развлечениям и придворным церемониям. Это и было причиной того, что они оказывались совершенно непригодными служить орудием в политической борьбе. Они являлись лишь связующим звеном между своими мужьями и царским двором. Сами же не имели никаких убеждений. Длинные объяснения Самвела, высказанные у окна, были не чем иным, как попыткой узнать, как отнесется Вормиздухт к действиям своего брата. Ее, персиянку и язычницу, должны были скорее радовать предстоящие события, но она осталась к ним совершенно равнодушна. И то, что больше должно было интересовать ее, в чем она должна была проявить свое влияние, то именно интересовало родную мать Самвела. Это и возмущало Самвела.
Раздались звуки трубы. Самвел встрепенулся, встрепенулась и его мать. Она вытерла слезы и посмотрела в окно. Самвел подошел к другому окну.
По дороге из Аштишата к замку двигался большой отряд всадников. Их оружие и украшения сверкали на солнце. Когда они приблизились к замку, снова зазвучала труба.
Самвел вышел встречать своего высокородного гостя.
Появление гостей прервало неожиданную ссору между матерью и сыном. Лицо княгини Мамиконян снова приняло обычное надменное выражение.
После ухода Самвела княгиня стала беспокойными шагами расхаживать по залу в ожидании прибытия гостей и церемонии поцелуя руки. Но гости не показывались. Она позвала дворецкого. Вошел человек среднего роста. Он исполнял обязанности эконома, казначея и одновременно стольника.
Дворецкий, войдя, низко поклонился и стал у двери.
— Все ли готово, Арменак? — спросила княгиня.
— Все, госпожа! — ответил дворецкий.
— Музыканты?
— Есть и музыканты!
— Прикажи виночерпию отпустить для гостей самого старого и крепкого вина.
— Прикажу, госпожа.
— А для меня — самого слабого, понимаешь?
— Понимаю, княгиня.
— Но чтобы в цвете разницы не было!
Отдав еще несколько приказаний, она сказала:
— Теперь можешь уходить.
Он поклонился и вышел.
После ухода эконома явился главный евнух Багос. У него было сморщенное безобразное лицо, красные, лишенные ресниц веки, вытаращенные, как у лягушки, беспокойные глаза. Он приблизился к дивану княгини таким осторожным шагом, точно боялся, что ноги выдадут его, и, подобострастно наклонившись, хрипло проговорил:
— Прошли сперва к княгине Заруи поцеловать ей руку.
Надменные глаза княгини Мамиконян зажглись гневом.
— А потом?.. — спросила она встревоженным голосом.
— Потом придут сюда обедать.
— Когда?
— Кто знает? Если княгиня Заруи не задержит, быть может, придут скоро. Только такая уж у нее привычка, — пока не накормит, не напоит гостей, не отпустит.
— Самвел также пошел с ними?
— Он раньше всех был там.
Княгиня еще более взволновалась.
Главный евнух, считая свою цель достигнутой, продолжал нашептывать с еще большим подобострастием:
— Самвел приказал пригласить к обеду и князя Мушега.
— И Мушег дал согласие?
— Да… они с Самвелом — вот…
При этих словах интриган сложил вместе указательные пальцы, желая показать, что Самвел и Мушег неразлучны.
Проживавшие в одном и том же замке семьи братьев Мамиконян — Вардана, Васака и Вагана, с виду дружные, в душе ненавидели друг друга.
Ужасны были причины этой смертельной ненависти. Васак убил своего родного брата Вардана; Ваган же, отец Самвела, предав братоубийцу Васака в руки Шапуха, персидского царя, тоже стал братоубийцей.
В доме Мамиконянов царила непримиримая семейная вражда. Но она прикрыта была фальшью приличий, принятых у знати.
Княгиню не столько возмутило то, что Самвел пригласил на обед Мушега, сына своего дяди, сколько сообщение о том, что Саак Партев прежде всего отправился приложиться к руке княгини Заруи, которая была вдовой убитого Вардана Мамиконяна. А Саак, как уже было сказано, был внуком Вардана, сыном его дочери. Вот почему Саак, посещая замок своих дядей, прежде всего отправлялся к княгине Заруи, утешал ее и выражал свое почтение вдовствующей бабке. Понятно, это очень сердило мать Самвела. «Этот заносчивый Партев, всякий раз бывая в замке, не пропускает случая обидеть меня», — думала она, и ее пухлые губы дрожали от волнения.
— О Вормиздухт ничего не узнал? — снова обратилась она к главному евнуху.
— Ей нездоровится…
— Значит, она не придет обедать?
— Если бы и была здорова, то все равно не пришла бы, — ответил Багос. Он еще более сморщился, что-то похожее на смех перекосило его хитрое лицо.
Лицо же Тачатуи просияло от искренней радости: Вормиздухт не придет обедать. Прекрасная, приветливая персиянка затмила бы ее в окружении молодых гостей. Беспредельная зависть мучила тщеславную княгиню из рода Арцруни, хотя она была уже в возрасте увядающей женщины.
Во время разговора главного евнуха с княгиней дверь зала временами чуть-чуть приоткрывалась, и из узкой щели выглядывали чьи-то блестящие глаза: кто-то подслушивал из прихожей.
Известия, которые сообщил главный евнух, хотя и порадовали княгиню, но еще больше усилили ее подозрения. Она была встревожена, в ее затуманенной голове проносились неясные мысли. Приезд гостей произошел так неожиданно-негаданно, что у нее не было времени привести в порядок свои думы и прийти к определенному решению. Теперь она колебалась, не зная, что предпринять.
Она снова обратилась к евнуху:
— Ты уверен, что Мушег будет сегодня обедать у меня?
На лице евнуха снова появилась отвратительная улыбка, и беспокойные зрачки расширились.
— Твой покорный раб никогда не говорит своей госпоже того, в чем сам не уверен, — ответил он, несколько развязно протянув руку, чтобы поправить одну из сбившихся на диване подушек.
Дверь зала опять дрогнула, любопытные глаза вновь блеснули из щели. По-видимому, этим пытливым глазам не удалось проследить, кто был собеседником княгини, так как диван, на котором сидела княгиня, стоял у противоположной стены, зал же был так велик, что к дверям доносились лишь неясные звуки.
Княгиня в задумчивости поднялась с дивана и направилась в соседнюю комнату.
— Иди за мной, Багос! — приказала она евнуху.
То была уютная комната, в которой княгиня проводила часы уединения. Одна дверь вела в спальню, другая выходила в небольшой тенистый дворик с вечнозелеными растениями, расположенный позади помещения для наложниц. Княгиня тщательно заперла за собою дверь. В зале никого не осталось.
Невидимая слушательница осторожно вошла в зал. Это была Нвард. Неслышно, легкими шагами проскользнула она по мягким коврам и, внимательно осмотревшись вокруг, подошла к цветам у окон, понюхала, направилась к металлическому зеркалу, поглядела на свое лицо, а затем подкралась к той двери, за которой скрылись княгиня и евнух. Отсюда доносился приглушенный разговор. Она осторожно приложила ухо к замочной скважине. Девушка затаила дыхание, чтобы лучше слышать. До нее доносилось лишь неясное бормотанье, из которого она не могла разобрать ни одного слова. Ее душила досада. Недоброе предчувствие говорило ей, что готовится какой-то ужасный заговор. Она отошла от двери и стала искать какую-нибудь вещь для того, чтобы в случае внезапного появления княгини притвориться занятой делом. В это время двери зала с шумом раскрылись и, как воробей, влетел маленький Ваган, младший брат Самвела.
