Во сне Субетай говорил с шаманом. Шаман говорил медленно, как будто успел забыть слова родного языка: «Тот пленник, он не хочет, чтобы ты останавливался у камней. Не делай этого. Не смотри на камни. Поезжай мимо, и будешь жив».
Еще один день прошел. Стрелы унесли еще пятерых. Те, кто стоит рядом со мной, никогда не погибают и не бывают ранеными, заметил Субетай. Чего хотят эти люди? Они не хотят, чтобы я умер. Они хотят, чтобы я остался один.
Субетай отослал оставшихся от отряда назад, в ставку, с надуманным поручением. Через два дня, когда они были уже достаточно далеко, он отправил вдогонку своего последнего воина, приказав затвердить новое послание наизусть.
«Это бесполезное послание, — думал Субетай, глядя ему вслед. — Когда ты доставишь его, я буду в моем царстве. Если Небо захочет — цари примут меня в своих земных владениях. Если Небо захочет — цари позовут меня в свои ледяные покои».
Никто так и не узнал, что Субетай стал царем этих людей. Как он и предвидел, ни один его гонец не доехал до ставки Чингис-хана.
Впрочем, никто и не искал отряд Субетая. Когда прошло достаточно времени, чтобы понять, что случилось несчастье, монголы воевали с прежними союзниками, нарушившими договор. В следующие годы войны шли одна за другой.
Борте попросила своего шамана поговорить с духами о сыне. «Он в земле предков», — ответили духи. Борте ахнула, прикрыв рот рукой. Но шаман удивленно покачал головой: «Не понимаю. Он жив. Если предки в земле, как он может быть с ними и живым? Надо еще раз спросить». Борте положила руку ему на рукав: «Не надо. Я тоже думаю, что он жив. Значит, так и есть».
С тех пор и до самой своей смерти — а прожила она долго — Борте всегда молилась о Субетае как о живом. Даже когда увидела сон, понять который не захотела.
В этом сне Субетай стоял рядом с Чильгиром, который никогда ей не снился раньше. Отец и сын были увлечены беседой. Вокруг паслись крылатые олени с орлиными клювами.
Этот народ — его настоящий народ — теперь был слабым и малочисленным. Нападавшие хотели, чтобы Субетай остался один. Они боялись отряда.
Этот народ, могущественный несколько веков назад, уже пришел в упадок, когда грозные соседи, разгромили его окончательно и забыли о его существовании.
Народ амулета верил, что однажды в их страну придет царь-чужестранец, носящий древний золотой знак, как цари, жившие когда-то в этих долинах.
Субетай был одет не так, как они, говорил на чужом языке, но в его чертах угадывалось сходство с его новым племенем, и он едва не плакал, глядя на множество крылатых оленей из камня, металла, выдавленных на коже, вышитых, и в том, как жадно он разглядывал их, жители увидели исполнение предсказания.
Субетай выучил язык своих поданных. Он возродил поклонение предкам, приказал расчистить древние курганы. Он был хорошим царем.
Через несколько лет, в походе, когда ледяной дождь сек его отряд по дороге к соседнему племени, Субетай почувствовал радость от того, что ветер заставляет закрывать лицо, что среди туч нет просвета, что сквозь черные голые ветви видно прекрасное сумрачное небо, что он жив, и видит то, что видит, и знает то, что знает. Воспоминания вдруг стали не тяжким грузом, но бесценной ношей. Он понял, что его душа была заледеневшей — он и не знал этого, — по тому, что она оттаяла, и у него перехватило дыхание от того, что Небо дало ему его жизнь, которую он ничем не заслужил, он впервые почувствовал это.
Печали не сломили Субетая. Но и тяжести лет ему не довелось испытать. Этот путь к воинственным соседям оказался для него последним. Он погиб в схватке.
И его похоронили, как настоящего царя: в подземном срубе, который его люди украсили так, как смогли. Его амулет остался на нем, чтобы золотой зверь проводил его в другое, вечное царство, на встречу с другими царями.
